Политэкономия соцреализма
Шрифт:
Периферия торжествует. Это первое ее торжество. Обида на Москву (еще и личная для Пырьева, покинувшего столицу в результате конфликта и перебравшегося на некоторое время в Киев) здесь мало что объясняет. Пырьев последовательно смещает действие своих фильмов на периферию: в «Богатой невесте» и «Трактористах» действие протекает на Украине, в «Свинарке и пастухе» – на Севере и на Кавказе, в «Сказании…» – в Забайкалье и Заполярье, наконец, в «Кубанских казаках» – на Кубани. Где угодно – только не в Москве. Пространства «эмблимируются», происходит постоянное нагнетание их «характерологических признаков» (без чувства меры, как обычно у Пырьева). Концентрация достигает апогея в речи персонажей, всегда говорящих на некоей смеси русского языка с местным. Уже в «Богатой невесте» на относительно правильном языке (с явным оттенком «канцелярности») говорит разве что счетовод, тогда как позитивные герои говорят «суржиком». Украинско–русская смесь (особенно занятная в речи Марины Ладыниной, за плечами
Русифицирующееся пространство большой «Страны» – таков топос 1937 года, но уже через два года доминантной станет граница и оборона этой «Страны». «Оборонная тема» была заявлена Пырьевым уже в «Богатой невесте». Параллель «трактор – танк» звучала здесь вполне отчетливо не только в песне о «боевых друзьях–тракторах» (еще как метафора), но и в речах бригадира тракторной бригады Будяка: «Что есть уборка? Уборка есть тактический удар и может быть приравнена к военной операции… Мое мнение: называться бойцом тракторного отряда № 3 имени товарища Буденного… По коням, хлопцы!» В стиле воинского устава в «Трактористах» говорят уже не об уборке, а прямо о танке: «Трактор – это танк. А что такое танк? Танк – это боевая машина пехоты, сочетающая в себе…» Фильм и начинается, как всегда, с полей и с песни. На этот раз – о «трех танкистах», о «родной земле дальневосточной» и о самураях, которые «решили перейти границу у реки». Пространство Страны все более внутренне связывается: «три танкиста, три веселых друга» появляются перед зрителем в поезде, и говорят они о том, кто куда едет – один в Москву (к «жонке»), другой – в Араратскую долину, а третий собирается в украинские степи. Разговор этот носит несколько «почтовый характер», поскольку герои читают друг другу письма с родных мест, но главный герой фильма делает свой выбор по газете «Правда» (выбор тоже отчасти почтовый).
Поезд и почта, счастливо найденные Пырьевым в «Трактористах», станут постоянным мотивом его фильмов. Тут же, в «Трактористах» появится даже почтальон Харитоша, который поет песню о том, что почтальон «несет любовь и радость и дыхание весны из Москвы и Ленинграда и со всех концов страны». Письма «пишут, и пишут, и пишут» главной героине Марьяне Бажан, которая, чтобы избавиться от «почтовых женихов», узнавших о славной ударнице и орденоноске из газеты, едут к ней отовсюду, просит Назара Думу играть при ней роль подставного жениха, что станет основой комического конфликта при появлении жениха настоящего.
Почта оказывается основой не только сюжетных решений в фильмах сталинской эпохи (главной героиней «Волги–Волги» оказывается письмоносица, и именно благодаря ее профессии все в городе узнают о возможной поездке в Москву; в фильме Михаила Вернера «Девушка спешит на свидание» (1936) также именно почта оказывается причиной недоразумений, возникших между Москвой и Крымом и т. д.). Почта – эта связь периферии с центром – важный преобразователь топоса, превращающий разные периферические пространства в единую Страну. Потому-то почтовые страсти окажутся в сюжетном центре и «Свинарки и пастуха», и «В шесть часов вечера после войны», и «Сказания о земле Сибирской».
Поезд – другой (еще, впрочем, более привлекательный из-за своей «индустриальности») интегратор пространства (статус Наркома путей сообщения в 1930–е годы был невероятно высок, и этот пост занимал один из «вождей» – «железный сталинский нарком» Лазарь Каганович). И связывать и разлучать будут поезда героев, теряющих друг друга в большой Стране и находящих дорогу друг к другу на периферии через Центр–Москву и в фильме «В шесть часов вечера после войны», и в «Сказании о земле Сибирской», и в картинах Константина Юдина «Девушка с характером» (1939), Юлия Райзмана «Поезд идет на Восток» (1948) и др.
Вернемся, однако, в купе к «трем танкистам». Пырьев опробовал здесь национальную характерологичность смелее, чем в «Богатой невесте». Грузин с яркой характерностью облика и речи, говорящий почему-то про Араратскую долину (что более к лицу армянину), дает картину милой Грузии: «Открыл окно – в окно персики, вино, виноград…» В полном соответствии с такой эмблематичностью украинский герой сообщает: «На Украину хочется! Эх, и хороши ж у нас степи! Дверь откроешь – ветер врывается, окно откроешь – вишня цветет…» Пространство видно либо в дверь, либо в окно. Причем пространство это подчеркнуто характерологично (в «Свинарке и пастухе» Пырьев наконец вырядит своих героев в национальные костюмы). И поднимают тост в начале фильма герои–танкисты «За Родину, за дружбу, за тех, кто нас ждет». Последовательность здесь не случайна: Родина и дает главному герою (через газету «Правда») того, кто «его ждет» (поскольку в начале выясняется, что его «никто не ждет. Все равно, куда ехать – везде хорошо примут»).
Уже помянутые степи тут же входят в фильм, занимая на полтора часа экран. Периферийное пространство удваивается: Дальний Восток предстает в фильме какой-то периферией Украины, которая, в свою очередь, сама является периферией Центра, который не называется. Страна децентрирована. Герой болен здесь вовсе не Москвой, но именно Дальним Востоком, откуда он вернулся, без конца распевая и рассказывая о коварных самураях, что хотели перейти границу, и о своем «ударном батальоне». Русификация завершилась: если в «Богатой невесте» только об отрицательном персонаже можно определенно сказать, что он говорит по–русски, то теперь, наоборот, русский (командно–советский) язык становится признаком положительности. Речь идет именно о советском языке, поскольку даже разговорный русский атрибутирует в фильме лентяя Савку, поющего про «милыя моя, я тебе дождалси, ты пришла – мене нашла, а я й растерялси». Зато бравый танкист говорит «по–народному» только по необходимости, переходя с украинского прямо на советский командный: «Бувайте, хлопци» – «Спасибо, товарищи»; «Здорово, хлопци» – «Здравствуйте, товарищи». Главный герой – уже «товарищ», тогда как «хлопцам» товарищами стать еще только предстоит. И лишь «народные персонажи» (как везде у Пырьева) говорят на своем языке (Марковна, «девчата»). Те же переходы – и с песнями: «народные песни» (на родном языке) поют только «народные персонажи» (во всех пырьевских фильмах, вплоть до «Кубанских казаков»), зато «герои» легко переходят с «местной песни» (в данном случае – «украинская наша песня») прямо на новую советскую – про границы у «суровых берегов Амура», где «тучи ходят хмуро». И два эти пространства («родная земля дальневосточная» и «На город! верба росла») гармонизируются.
Опасность угрожает здесь не Центру, но именно границам. Потому-то и излюбленные пырьевские герои – казаки (будь то Днепр, Байкал или Кубань) или пограничники. «Военная опасность» присутствует во всех его картинах, но в «Трактористах» достигает настоящего психоза («Мы начеку, мы за врагом следим – чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим»). Постоянные напоминания о том, что все должны быть «готовы пересесть с трактора на танк и ударить по врагу», достигают апогея во введенных в фильм документальных кадрах танковых учений и повторе песни о том, «когда суровый час войны настанет» в исполнении Бориса Андреева на тракторе, действительно похожем на танк благодаря съемке снизу (так что видны одни гусеницы) на дымящемся поле. Врага в картине нет – есть только ржавая кайзеровская каска, но врага все время поминают: его «тянет на нашу землю», он непременно «полезет к нам», он «коварный» и «матерый». Исполнение песни в финале во время свадьбы приобретает «интеграционный» смысл: Страна полностью мобилизована (гимнастерки трактористов лишь отдаленно напоминают цивильную одежду), в «президиуме» – приехавшие на свадьбу на Украину друзья–танкисты из Грузии и Москвы, а также брат невесты, служащий на Дальнем Востоке. Все поют о защите Страны. Данный крупным планом стол, наполненный, надо полагать, грузинскими винами и персиками, украинскими вишнями, что видны из окон, и прочими яствами, является символом Страны, ее изобилия. Периферийное пространство здесь самодостаточно (Москва ничем не отличается от Грузии и Араратской долины). Именно для того чтобы усилить такую пространственную модель Страны, и требовалось маркировать Центр.
Представителем Периферии в Центре (на «низком уровне») являлась, в частности «лаковая шкатулка», с которой, как впоследствии рассказывал Пырьев, он и взял персонажей своей следующей комедии; на «высоком уровне» Страна была репрезентирована в Москве ВСХВ. Так родилась комедия «Свинарка и пастух».
Географическая и этнографическая характерологичность достигают здесь предела. Герои являются прежде всего представителями провинций: Глаша Новикова – северной деревни, Мусаиб Гатуев – Дагестана. Свинарка появляется на фоне картинных березок, пастух – на фоне Кавказских гор. Первая ходит в сарафане, второй – картинно по–кавказски одет, «чернявенький и с усами», ходит с кинжалом, ездит на скакуне, говорит с мягким восточным акцентом и по–восточному красиво. Замечательно и их знакомство:
«– Я чабан. Мои овцы на склонах гор.
— А у меня поросята.
— Я приехал из Дагестана.
— Я гор не видала.
— Вы гор не видали? О, высоко за облаками, в горах лежит республика наша. А зовут меня Мусаиб.
— Чудеса. А у нас все больше леса и леса. А зовут меня Глаша».
Сначала, как видим, представляется место и лишь затем – герой. Москва выступает центром притяжения только в самом начале фильма, и то когда выясняется, что Глашу посылают в Москву. Лишь поначалу она воспринимает поездку в столицу как увеселение, собираясь купить там модную городскую шляпку, принарядиться и ходить по магазинам… Бабушка объясняет, что ей «оказано доверие», поэтому ей надлежит «посмотреть на красавицу», «посмотреть хорошенько выставку» и прежде всего – на поросят. Москва тут же теряет значение места развлечения (такой она остается только для отстающего конюха – незадачливого жениха Глаши) и превращается в деловой центр. Даже не сама Москва, но ВСХВ, огромная декорация Страны, ее макет. В отличие от северной деревни и Кавказа, Москва дана не просто через Выставку. «Московские сцены» фильма не просто выставочны, но павильонны – и в прямом (события протекают в павильоне Выставки), и в переносном смысле (здесь по преимуществу павильонные съемки – вплоть до реки, на берегу которого герои поют свою песню).