Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1
Шрифт:
Я полагаю, что обе эти точки зрения не отвечают реальностям той эпохи и не подтверждаются абсолютно неопровержимыми фактами. Истина, скорее всего, лежит, как обычно, где-то посередине. Остановимся на этом вопросе более подробно.
Весной — летом 1920 года Сталин неоднократно затрагивал в своих публичных выступлениях проблему советско-польских отношений и войны с Польшей. Он с полным основанием подчеркивал, что «поход панской Польши против рабоче-крестьянской России есть, по существу, поход Антанты. Дело не только в том, что Лига наций, руководителем которой является Антанта и членом которой состоит Польша, одобрила, очевидно, поход Польши на Россию. Дело, прежде всего, в том, что без поддержки Антанты Польша не могла бы организовать своего нападения на Россию, что Франция, прежде всего, а потом и Англия с Америкой всячески поддерживают наступление Польши оружием, обмундированием, деньгами, инструкторами. Разногласия внутри Антанты по польскому вопросу не меняют дела, ибо они касаются лишь форм поддержки Польши, а не самой поддержки вообще» [839] .
839
И.В.
Конечно, нельзя не согласиться со Сталиным, когда он обвиняет страны Антанты в фактическом провоцировании войны против России. Однако нельзя сбрасывать со счета и другую, не менее важную сторону проблемы. А заключается она в том, что большевистское руководство, воодушевленное своими победами в Гражданской войне, достигнутыми к тому времени, решило использовать конфликт с Польшей в качестве своего рода трамплина для распространения советской власти на Польшу. Так называемая концепция экспорта революции, против которой большевики выступали на словах, на деле оказалась в той или иной мере примененной к Польше. Если говорить упрощенно, то позиции обеих сторон в этой войне были отнюдь не безупречны. Мотивы Советской России были во многом объективно обоснованы серьезными опасениями насчет помощи панской Польши войскам барона Врангеля, который к лету 1920 г. резко активизировал свои действия против Советской России. По существу речь шла о комбинированном ударе по советской республике. Польша руководствовалась при этом не только чисто классовыми целями (нанесение поражения большевикам), но и сугубо территориальными соображениями, стремясь присоединить к себе обширные территории, принадлежащие Украине и России. Словом, советско-польская война 1920 года являла собой пример сложного и тесного переплетения взаимных поползновений и закамуфлированных в демократическую или сугубо классовую фразеологию притязаний.
Сталин и до нападения в мае 1920 года Польши был членом Реввоенсовета Юго-Западного фронта. Параллельно он занимался и другими делами в силу возложенных на него обязанностей (Трудовая армия Украины, работа в Москве и т. д.). Но в конце мая 1920 года он непосредственно направляется на Юго-Западный фронт, в оперативные обязанности которого входили организация отпора силам поляков и борьба с активизировавшимися военными вылазками Врангеля.
В июне 1920 года войска Врангеля из своих крымских укреплений начали поход на север, захватывая все новые и новые территории. Угроза со стороны Врангеля, особенно в сочетании с польской грозой, поставила советское политическое и военное руководство перед рядом сложных задач. Сталин, как ведущий член Реввоенсовета Юго-западного фронта, на плечи которого легла обязанность остановить наступление Врангеля и обратить его вспять, прекрасно понимал, какую угрозу представляет в создавшейся обстановке Врангель. Примечательно, что он высказывал свои опасения в отношении наступления Врангеля не только в конфиденциальном порядке, но и публично, в печати. Он анализировал военную ситуацию на польском фронте во взаимосвязи с наступлением Врангеля. Причем надо отдать ему должное: его оценки были реалистичны, далеки от шапкозакидательских настроений, получивших широкое распространение после первоначальных успехов советских войск в польской кампании.
Сошлемся на конкретные материалы. Так, в июне 1920 года, когда катастрофа на польском фронте казалась не просто маловероятной, а вообще начисто исключенной, Сталин писал: «Нет сомнения, что впереди ещё будут бои, и бои жестокие.
Поэтому я считаю неуместным то бахвальство и вредное для дела самодовольство, которое оказалось у некоторых товарищей: одни из них не довольствуются успехами на фронте и кричат о «марше на Варшаву», другие, не довольствуясь обороной нашей Республики от вражеского нападения, горделиво заявляют, что они могут помириться лишь на «красной советской Варшаве».
Я не буду доказывать, что это бахвальство и это самодовольство совершенно не соответствуют ни политике Советского правительства, ни состоянию сил противника на фронте.
В самой категорической форме я должен заявить, что без напряжения всех сил в тылу и на фронте мы не сможем выйти победителями. Без этого нам не одолеть врагов с Запада.
Это особенно подчёркивается наступлением войск Врангеля, явившимся, как «гром с ясного неба», и принявшим угрожающие размеры» [840] .
840
И.В. Сталин. Соч. Т. 4. С. 333.
Летние месяцы 1920 года были наполнены драматизмом: первоначальные успехи Красной армии в войне с Польшей, когда большевистское руководство полагалось на заверения командования Западного фронта во главе с М. Тухачевским, что в середине августа Варшава будет взята, сменились серьезными поражениями. Концентрированного удара войск Западного и Юго-Западного фронтов на Варшаву не получилось в силу ряда причин. Критики Сталина вменяют ему в вину то, что он якобы воспрепятствовал своевременной переброске 1-й Конной армии и других частей, входивших в состав Юго-Западного фронта, на помощь войскам, наступавшим на Варшаву. Вместо этого он якобы стремился сам получить лавры покорителя Варшавы и предпринял наступление на район Львова. Все это, как утверждают критики Сталина, и явилось одной из главных причин поражения советских войск и провала планов взятия Варшавы, к которой части Красной армии уже подошли вплотную — на расстояние 8 километров.
Я не вижу свою задачу в том, чтобы скрупулезно сопоставлять факты и доводы той и другой стороны — как критиков Сталина, так и тех, кто изображает его действия в данный период как правильные, успеху которых якобы помешала в корне неправильная линия главного командования. В конце концов это дело военных историков, среди которых по вопросу о причинах поражения в советско-польской войне велись многолетние дискуссии. Мне важно оттенить отдельные стороны деятельности Сталина в этот период. Через призму некоторых телеграмм и писем Сталина, а также его выступления на 9-й партийной конференции можно яснее и рельефнее представить его фигуру как политического и отчасти военного деятеля, характер и особенности его военно-политических взглядов, манеру поведения и практических поступков в тот исключительно напряженный для Советской республики момент.
Еще до того, как обозначился крутой поворот в войне с поляками, когда инициатива была в руках Красной армии и впереди маячила заманчивая перспектива взятия Варшавы и советизации Польши, Ленин послал на имя Сталина телеграмму следующего содержания. «Я прошу Сталина: 1) ускорить распоряжение о бешеном усилении наступления; 2) сообщить мне его, Сталина, мнение. Я же лично думаю, что это сплошное жульничество ради аннексии Крыма…» [841] .
841
В.И. Ленин. ПСС. Т. 51. С. 237-238. Ленин запрашивал мнение Сталина по поводу предложений тогдашнего английского министра иностранных дел лорда Керзона о начале переговоров между Польшей и Россией по вопросам прекращения войны и определения границ.
Охарактеризовав инициативу лорда Керзона как попытку спасти Польшу от поражения и оказать давление на Россию, Сталин писал в своем ответе: «Вы совершенно правы, говоря что у нас хотят вырвать из рук победу. Предлагаю: первое, в ответной ноте о Польше не давать определенного ответа, подчеркнуть в общих фразах миролюбие России и сказать, что если Польша в самом деле хочет мира, она могла бы обратиться к России непосредственно. Это дает выигрыш времени. Второе, о Врангеле нужно, во-первых, подчеркнуть, что посредничество Керзона между Врангелем и Советским правительством, раз уже имевшее место, не оправдало себя, во-вторых, указать что Крым еще не отторгнут от России, а Врангель — русский генерал, с которым Россия сама может установлять тот или иной модус также как устраивает она вообще свои внутренние дела самостоятельно, что все внутренние вопросы, в том числе и Крымский вопрос, Россия будет разрешать самостоятельно. Я думаю, что никогда не был империализм так слаб, как теперь, в момент поражения Польши и никогда не были мы так сильны, как теперь, поэтому чем тверже будем вести себя тем лучше будет и для России и для международной революции. Решение Политбюро сообщите» [842] .
842
Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927. С. 142–143.
Из ответа Сталина явствует, что он, наряду со многими другими, несмотря на все свои оговорки, испытывал чувство подобное эйфории, ничуть не предвидя скорого поворота событий отнюдь не в пользу Красной армии. Хотя в принципе он всегда демонстрировал холодный расчет и выступал против шапкозакидательства, в данном случае налицо явная переоценка собственных сил Советской России и недооценка возможностей ее противников, в частности Польши.
Через неделю после этой телеграммы Сталин направляет Ленину следующую телеграмму, в которой опять-таки затрагивается вопрос о возможных переговорах относительно перемирия: «В ноте Керзона говорится о конференции в Лондоне с представительством России. Мое мнение таково, что если когда-либо будут у нас переговоры с Польшей, они должны вестись в России, ибо устроить переговоры в Лондоне, выставив своим представителем Красина, — значит отдать дело под опеку Англии. Имейте в виду что наши шифровки в Лондоне расшифровываются англичанами, ибо нет шифра, который бы не расшифровывался» [843] . Здесь обращает на себя внимание не только общая принципиальная точка зрения, но и как бы вскользь брошенное замечание относительно шифров. В дальнейшей политической деятельности Сталина эта черта — назовем ее мнительностью, подозрительностью или же проявлением здоровой бдительности и т. п. — будет давать о себе знать все в большей мере. По существу, она станет имманентным качеством всего политического мышления Сталина.
843
Там же. С. 143.