Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1

Капченко Николай Иванович

Завершая этот небольшой рассказ о царицынской эпопее, хочу вновь процитировать Троцкого. Из того, что он пишет совершенно определенно явствует, что Ленин отнюдь не стоял безоговорочно на стороне Троцкого и не считал виновником конфликта одного Сталина. Итак, Троцкий свидетельствует: «Ленин слишком хорошо понимал, что мною руководят исключительно деловые соображения. В то же время он, естественно, был озабочен конфликтом и старался выровнять отношения…

Я ответил полной готовностью и Сталин был назначен членом Революционного Военного Совета Южного фронта. Увы, компромисс результатов не дал» [809] .

809

Лев Троцкий. Моя жизнь. С. 422–423.

Какие же выводы следуют из всего приведенного выше? Прежде чем ответить на

этот вопрос, видимо, следует дать обобщенную политико-психологическую оценку первопричины противостояния Сталина и Троцкого. Без учета таковой трудно понять и в должной мере уяснить фатально обреченный на ожесточенную борьбу характер отношений между этими двумя фигурами большевистского руководства. Конечно, элементы взаимной неприязни и личного соперничества накладывали свою печать на весь спектр их взаимоотношений. По своей натуре они являли собой как бы две противоположности. Сталин, не лишенный амбиций, держался достаточно скромно, порой даже демонстративно скромно. Он умел находить общий язык с местными работниками как в армии, так и на местах, прислушивался к их мнению. Троцкий же, хотя и пытался скрыть свои претензии на роль вождя Красной армии, на каждом шагу демонстрировал непомерное высокомерие, скорее мифический, чем действительный, полководческий «талант». Это было заметно даже невооруженным взглядом. Можно перечислить и многие другие параметры психологического плана, создававшие непреодолимую пропасть между этими двумя личностями. Однако базисом, на котором взросла их взаимная вражда, вылившаяся в смертельную схватку, все-таки были мотивы политико-стратегического порядка. А точнее — мировоззренческого плана. Сталин был взращен на российской почве, и в России он черпал свою силу и уверенность в успехе дела революции. Троцкий же, условно говоря, был западником: Запад для него был источником и надежд, и подражаний. Все остальное было уже производным.

Возвращаясь к вопросу о попытках Ленина как-то смягчить отношения между Сталиным и Троцким, следует констатировать следующее. Однозначно вырисовывается то, что Сталин отнюдь не придерживался линии жесткой и бескомпромиссной конфронтации с Троцким и не настаивал на ее продолжении, если таковая явно вредила общему делу. В непримиримости и жесткости скорее можно упрекнуть Троцкого, нежели Сталина. Во-вторых, невооруженным взглядом видны диктаторские замашки Троцкого, мнившего себя единственным и неоспоримым вождем Красной армии, за которым всегда остается последнее слово. И, в-третьих, Ленин не рассматривал Сталина в качестве политического деятеля, с которой нельзя было договориться, коль того требовали интересы дела. Более того, Ленин выражает свою глубокую заинтересованность в ликвидации конфронтации между двумя крупными партийными лидерами, в налаживании сотрудничества или, по крайней мере, деловой работы между ними. Видимо, в частности, эти соображения послужили причиной того, что буквально через день после возвращения из Царицына в Москву Сталин 8 октября 1918 г. был постановлением Совнаркома назначен членом Реввоенсовета Республики [810] .

810

И.В. Сталин. Соч. Т. 4. С. 453.

Но существуют не только косвенные, но и прямые доказательства стремления Ленина как-то сгладить взаимную вражду между Троцким и Сталиным, добиться их хотя бы минимального сотрудничества в интересах общего дела. Причем надо подчеркнуть, что не кто иной, как Сталин проявлял ясно выраженное желание достичь рабочего компромисса с Троцким. Сохранилась следующая телеграмма Ленина, адресованная Троцкому в октябре 1918 г. В ней Ленин писал: «Сегодня приехал Сталин, привез известия о трех крупных победах наших войск под Царицыном… Сталин очень хотел бы работать на Южном фронте; выражает большое опасение, что люди, мало знающие этот фронт, наделают ошибок, примеры чему он приводит многочисленные. Сталин надеется, что ему на работе удастся убедить в правильности его взгляда, и не ставит ультиматума об удалении Сытина и Мехоношина, соглашаясь работать вместе с ними в Ревсовете Южного фронта, выражая также желание быть членом Высвоенсовета Республики.

Сообщая Вам, Лев Давыдович, обо всех этих заявлениях Сталина, я прошу Вас обдумать их и ответить, во-первых, согласны ли Вы объясниться лично со Сталиным, для чего он согласен приехать, а во-вторых, считаете ли Вы возможным, на известных конкретных условиях, устранить прежние трения и наладить совместную работу, чего так желает Сталин.

Что же меня касается, то я полагаю, что необходимо приложить все усилия для налаживания совместной работы со Сталиным» [811] .

811

Ленинский сборник. Т. XXVII. С. 106.

Насколько можно судить по имеющимся источникам, Троцкий не откликнулся на это настойчивое пожелание Ленина. По крайней мере, тогда такая встреча не состоялась и враждебные отношения между этими двумя главными антагонистами в большевистской верхушке оказались как бы замороженными. Но на самом деле и под внешней оболочкой холодности не просто тлели очаги взаимной враждебности, но вызревала почва для настоящего пожара.

Завершить раздел, связанный с деятельностью Сталина в Царицыне, можно, на мой взгляд, таким общим выводом. Официальная пропаганда в период власти Сталина стремилась представить Царицынский фронт и события, развертывавшиеся там, чуть ли не в качестве оси, вокруг которой вращались все важнейшие события Гражданской войны в тот период. Это представление, конечно, имело целью возвеличить Сталина и превознести его роль в спасении завоеваний новой власти. На самом деле это не соответствовало действительности. Царицын не был средоточием борьбы против белых армий. Однако сражения, развертывавшиеся вокруг него, также не были малозначимыми или второстепенными. В беседе с корреспондентом «Правды» в октябре 1918 г. Сталин следующими словами обрисовал стратегическую важность Царицына и событий, развертывавшихся вокруг обороны этого города: «Пунктом наибольшего обстрела со стороны противника является Царицын. Оно и понятно, ибо взятие Царицына и перерыв сообщения с югом обеспечило бы достижение всех задач противников: оно соединило бы донских контрреволюционеров с казачьими верхами астраханского и уральского войск, создав единый фронт контрреволюции от Дона до чехословаков; оно закрепило бы за контрреволюционерами, внутренними и внешними, юг и Каспий; оно оставило бы в беспомощном состоянии советские войска Северного Кавказа…

Этим, главным образом, и объясняется то упорство, с каким стараются белогвардейцы юга взять Царицын» [812] .

Думается, что такая оценка стратегической важности Царицына соответствовала истине. Однако она же не дает оснований преуменьшать стратегическую важность и других фронтов и участков борьбы против вооруженных армий противников нового режима. Именно с учетом такого взвешенного подхода, когда односторонне не преувеличивается место Царицына в системе военной обороны Советской власти и, вместе с тем, не принижается роль и значение других фронтов и участков, на которых развертывалось военное противоборство, — только на такой основе можно дать объективную, близкую к истине оценку царицынского этапа в деятельности Сталина в период Гражданской войны. Естественно, что по этой причине необходимо отклонить как односторонние и явно предвзятые попытки критиков Сталина, начиная с Троцкого и кончая современными, принизить роль и значение Сталина в обороне Царицына, вообще умалить стратегическую значимость данного участка Гражданской войны.

812

И.В. Сталин. Соч. Т. 4. С. 149.

Как бы в дополнение к сказанному, следует обратить внимание еще на одно обстоятельство, связанное с освещением роли Сталина в обороне Царицына. Данный эпизод его жизни в 30-е годы послужил своеобразной отправной точкой для появления в советской художественной литературе целого ряда художественных произведений, призванных восславить Сталина как великого стратега и полководца. В первом ряду таких произведений были повесть А. Толстого «Хлеб» (1937 г.) и роман Вс. Иванова «Пархоменко» (1938 г.). В них без всякой меры, безудержно превозносился Сталин, что положило начало и целому сюжетному пласту в советской литературе — художественной сталиниане. Одной печатной пропаганды было явно недостаточно, поэтому «мастера слова» (а скорее, славословия) стали осваивать новое поле приложения своих холуйских талантов. Причем повесть А. Толстого всячески превозносилась, поскольку она «содержит вообще лучшее в советской литературе художественное воплощение образа товарища Сталина и по своей идейной глубине, и по широте исторической перспективы, и по мастерству портретных зарисовок» [813] .

813

Г.С. Черёмин. Образ И.В. Сталина в советской художественной литературе. М. 1950. С. 10.

Я не берусь давать какую-либо оценку литературных достоинств или недостатков повести А. Толстого, как и других творений подобного ряда. Что же касается политической и идеологической направленности данных произведений, то здесь все обстоит более чем просто: они служили инструментом, с помощью которого лепился образ вождя — гениального и в то же время простого и чуткого, обладавшего несокрушимой волей, которой Советская власть во многом обязана своей победе.

Пермь, Петроград, Южный, Западный и Юго-Западный фронты

Остановимся на военной деятельности Сталина на других фронтах Гражданской войны. Критики Сталина в значительной мере правы, когда речь идет об оценке его достаточно скромного вклада в разгром Колчака и вообще о его участии в делах Восточного фронта. На протяжении второй половины 1918 года вплоть до начала осени 1919 года Восточный фронт был решающим фронтом, где определялись судьбы Советской власти. Здесь участие Сталина было более чем скромным. Но чтобы как-то восполнить недостаток реальных дел с его стороны, апологеты Сталина сконцентрировали свои усилия на раздувании значения инспекционной поездки комиссии в составе Сталина и Дзержинского в Пермь в январе 1919 года.