Политическая история Первой мировой
Шрифт:
Использовался и такой жестокий по отношению к собственному народу метод, как гиперинфляция. У инфляции было несколько причин, и ни одной объективной, как, собственно, вообще у любой инфляции. Вот и германская послевоенная гиперинфляция объяснялась не стихийными бедствиями и даже не катастрофическим недостатком материальных средств, а жадностью, жестокостью Капитала и его стремлением решить свои шкурные проблемы за счёт многомиллионных масс.
Формально инфляция началась уже 31 июля 1914 года, рейхсбанк прекратил обмен банкнот на золото. Тогда в обращении ходили «бумаги» на 2 миллиарда марок. Через девять лет, перед стабилизацией марки, бумажных денег
Заработная плата выдавалась каждый понедельник по индексам стоимости жизни, опубликованным в прошлую среду. Но и это не помогало, «покупательная сила марки таяла не по дням, а по часам». Последние слова взяты не из сентиментального романа, а из энциклопедического издания.
Хозяйки уходили на рынок с двумя корзинками: одна (маленькая) – для провизии, вторая (побольше) – для бумажных денег. И всё чаще в маленькой корзинке оказывались даже не суррогаты (Erzatz), а «суррогаты суррогатов» (Erzatz-Erzatz). Далеко не полный список продовольственных эрзацев превышал 11 тысяч названий!
До войны лучше германского рабочего оплачивался только американский рабочий. А в апреле 1922 года английский статистик Джон Гилтон подсчитал: чтобы купить один и тот же набор продуктов американскому каменщику надо было работать один час, английскому – три, французскому – пять, бельгийскому – шесть, а немецкому – семь часов с четвертью.
Курс доллара составлял триста марок за доллар, однако марку подорвала уже выплата первого репарационного миллиарда в августе 1921 года, и к концу 1922 года за доллар давали семь с половиной тысяч марок.
Окончательно же сводил с ума 1923 год: к марту доллар стоил 21 тысячу, к сентябрю – 110 миллионов, а к декабрю – более четырёх миллиардов марок! По сравнению с 1913 годом реальная заработная плата падала так: в апреле 1922 года – 72 процента довоенной, в октябре – 55, в июне 1923 года – 48 %.
Немцев спасали только дешёвый хлеб (который, к слову, до выпуска закона от 23 июня 1923 года добывался по развёрстке) и высокая урожайность хорошо поставленного сельского хозяйства. Немецкий бауэр даже после изнурительной войны получал с гектара в полтора раза больше пшеницы, чем канадец, и в два с половиной раза больше, чем американский фермер. Но Германия всё же голодала.
Наёмные рабочие от инфляции лишь страдали, а трагедией она стала для «среднего класса» – «миттельштанда». В Германии эти люди отличались особой бережливостью и охотно вкладывали сбережения в «твёрдопроцентные» облигации государственных и муниципальных займов, закладные листы ипотечных банков. Теперь, в течение одного 1923 года, труды всей жизни и расчёты на обеспеченную старость пошли прахом. Миттельштанд жил исключительно распродажей семейных ценностей и скарба.
Скажу в скобках, что «средний класс» по своим склонностям и воспитанию относился к социалистическим идеям прохладно, а чаще враждебно. Но он же не мог простить Капиталу вырванных «с мясом» былых благополучия и устойчивости личного бытия. Тот, кто стал бы в глазах бюргеров неким «усреднителем» между социализмом и капитализмом, да ещё выдвигал бы антиверсальские национальные идеи, был бы воспринят ими как Спаситель. Так что пройдёт десяток лет, и миттельштанд особенно активно поддержит национал-социализм Гитлера.
Капиталу же Германии гиперинфляция принесла колоссальные… прибыли. Для него она означала фактическую ликвидацию всего внутреннего долга. Кроме того, в самую сложную пору, когда надо было вновь налаживать экспорт, германские промышленные магнаты смогли оплачивать свои производственные издержки ничего не стоящими деньгами и заставить рабочих трудиться, по сути, за еду…
Зато «король Рура» Гуго Стиннес, спекулируя на разнице курсов и искусственно сбивая курс марки ещё ниже, создал гигантское объединение в тысячу предприятий и фирм с 600 тысячами работающих. Афера с этим сверхтрестом «Сименс-Рейн – Эльбе-Шукерт» лопнула (впрочем, в соответствии с замыслом), и на её развалинах возник грандиозный стальной трест «Ферейнигте Штальверке». Он-то и занял главенствующее положение в чёрной металлургии Германии и в европейском стальном картеле.
Германия тогда вообще была благодатным местом для людей с долларами. Канадскую корпорацию «United Europian Investors» создали в те годы специально для скупки акций германских предприятий: энергетических, машиностроительных, химических. Пример заурядный, и из общей массы его выделяло лишь то, что президентом корпорации с окладом в 10 тысяч долларов в год стал будущий президент США Франклин Делано Рузвельт, знаменитый «ФДР»…
Когда курс марки стабилизировался, ФДР продал свою долю, свыше тысячи акций, по 10 тысяч марок за штуку.
Марок уже не бумажных, а золотых…
ПИК гиперинфляции пришёлся на 1923 год не случайно. Как раз тогда германский Капитал и американский Капитал (в союзе с английским) решили ряд важных своих проблем. А германские промышленники ещё и добились на время особой сплочённости послеверсальских немцев. Этот интересный эпизод получил название «пассивного сопротивления» в Руре.
В 1922 году у власти находилось правительство Вирта – Ратенау, и оно вело «политику выполнения мирного договора». 28 июня Ратенау со своей виллы в Грюнвальде отправился на машине в министерство. По дороге его нагнала другая машина и на перекрёстке неожиданно преградила дорогу. Шофёр Ратенау резко затормозил, а преследователи открыли стрельбу. Потом взорвалась граната, и Ратенау был убит наповал. За тремя убийцами из организации «Консул» легко угадывался Стиннес.
Как уже было сказано, при Ратенау и Вирте был подписан Рапалльский договор с СССР – 16 апреля 1922 года. Осенью 1955 года бывший канцлер Йозеф Вирт рассказал в беседе с дипломатом Морицем Шлезингером, что к мнению о необходимости «выхода на Восток» он пришёл ещё летом 1921 года во время прогулки с сотрудником восточного отдела МИД бароном фон Мальцаном. А в декабре 1921 года Адольф Георг Отто (сокращённо Аго) фон Мальцан, барон Ватенберг унд Пенцлин из старинного мекленбургского рода, был назначен руководителем восточного отдела МИД. Впрочем, тогда Вирт ещё колебался, и лишь весной 1922 года, на Генуэзской конференции, поворот к Востоку состоялся.
У германских националистов были к Ратенау крупные «версальские» счёты, однако и «рапалльский» счёт сюда плюсовался. С одной стороны, ряд крупных промышленников, со многими из которых у Мальцана были прекрасные отношения, был готов сотрудничать даже с «красной» Россией… С другой стороны, было немало и таких, которые ориентировались теперь на англосаксов, и вот им-то линия Вирта-Ратенау-Мальцана была ни к чему.
Итак, Ратенау погиб в июне, а в ноябре 1922 года пал (политически) и Вирт. Новым канцлером стал Куно. До этого Куно был генеральным директором «Линие Гамбург-Америка», то есть сподвижником Моргана. И правительство Куно начало широко саботировать репарационные поставки, вступив на путь той «политики катастроф», к которой призывал Стиннес.