Политическая история Первой мировой
Шрифт:
Что ж, кому война – мачеха, а кому – и сплошной сахар! Недаром, видно, Шарль-Морис Талейран-Перигор любил называть это самое словом «сладенькое»…
И речь тут – всего лишь о сахаре и сахарозаводчиках! Были же ещё и банкиры Бродские, и хлеботорговцы Дрейфусы, и угольщики Рабинович с Коганом-Бернштейном, заправлявшие в угольной секции топливного отдела Центрального военно-промышленного комитета Российской империи, не говоря уже о непосредственно военных промышленниках и интендантах.
И это только в одной России!
А ведь российский капитал в мировых
Так что бедный студент Гаврила, «служивший» террористом, мог не стрелять в эрцгерцога Фердинанда, а спокойно продолжать учёбу – войну бы начали и без него…
А ЧТО произошло бы, если бы русского солдата не бросили затыкать собой на Востоке дыры французской обороны на Западе, а дали возможность подтянуть силы, и уж потом, когда Германия была бы близка к Парижу и увязла в Европе, мы бы ударили мощным «кулаком» в берлинском направлении?
Смотришь, тогда война могла бы закончиться и впрямь к первому осеннему листопаду, как это планировал Шлиффен и обещал своим войскам кайзер. Но не так, как им планировалось и обещалось…
И что тогда?
Россия на белом коне въезжает в Берлин, а Париж, кряхтя, подсчитывает синяки?
Лондон толком не повоевал, а уж о США и вообще нет разговора, они в первые годы в войне формально «не участвовали». Соответственно, континентальные Ротшильды не успели объединить кошельки ни с островной роднёй, ни с партнёрами по ту сторону Атлантики.
Сверхприбылей нет, лишний люд «в новые земли», точнее под землю, не «переселён», Соединённые Штаты в «большой свет» не выведены и не могут установить свой контроль над истощённой и опутанной военными долгами Европой.
Торговец оружием на все четыре стороны Бэзил Захаров тоже оказался бы не у дел, как и германский Крупп, и английский Виккерс, как заокеанские Морган и Дюпон…
Нет уж, быстрая победа, как и маневренная война, Золотому Интернационалу не требовались.
Генерал Фёдоров был выдающимся и образованным оружейником, но политически его образовывала сама жизнь – долгая, более чем девяностолетняя… И поэтому он, не изощрившись в понимании политической стороны дела, служил России Советской так же честно, как и России царской.
В своих воспоминаниях о том, как он скитался от Японии до Франции «в поисках оружия для русской армии», Фёдоров не даёт политического анализа эпохи. Это – не его «епархия». Зато он всегда точно описывает то, что видел, а иногда делится раздумьями. И как раз честная солдатская бесхитростность делает записки Фёдорова очень полезными для историка. Тут есть те надёжные точки-«кочки», пробираясь с которых одна на другую, можно избежать опасности утонуть в бездонной болотной лжи пристрастных и недобросовестных мемуаристов.
Мировую войну Фёдоров провёл «на колёсах»: из Японии – на Северо-Западный фронт, оттуда – в Англию и Францию, потом опять фронты и оружейные заводы… Возможность сравнивать у Владимира Григорьевича была уникальной, даже генерал Гермониус, нередко сопутствовавший Фёдорову в зарубежных миссиях, не имел «русского» фронтового опыта.
Так вот, фёдоровские описания уровня оснащённости русской и англо-французской армии заставляют любого русского мужчину скрежетать зубами и вспоминать «ненормативную лексику».
У них – всё! Пушки, снаряды, патроны – в изобилии. В начале войны английское военное министерство (то, которое к войне было якобы «не готово») решило довести норму пулемётов с 2 до 4 на батальон. Но министр военного снаряжения Ллойд Джордж предложил (вроде бы шутя): «Возьмите максимум в 4 пулемёта, возведите его в квадрат, умножьте результат на два, а произведение умножьте снова на два – на счастье».
Конечно, после таких расчётов английские батальоны не имели по 64 пулемёта. Но и от реальности эта «арифметика» не так уж отличалась, к удовольствию друга Ллойд Джорджа сэра Бэзила Захарова.
И только бы пулемёты! Фёдоров пишет об автоматах Фаркара-Хилла с магазином на 50 патронов, о новейших образцах ружейных гранат, окопных перископов, осветительных пистолетов и ракет, об оружейных чехлах, о мундирах на меху и кожаных шароварах для окопов…
Какие же требовались для всего этого масштабы производства?! Да ещё и при высокой скорости «оборота», при быстроте «изнашивания» «товара»! А какие при этом «светили» промышленникам прибыли?!
Всё это было возможно на Европейском театре военных действий лишь при долговременном, позиционном характере войны. Именно такая война и установилась на Западном фронте. Во французские окопы на вагонетках по траншейным железным дорогам подвозили не только бочки с вином, но даже горячую воду…
Русско-германский же фронт был далеко не так стабилен, тут маневренность войны была выше: то русские били прусских, то наоборот. Но здесь и маневренность работала на… затягивание войны, потому что программировала переброску немецких войск с Запада на Восток и тем укрепляла неподвижность линии фронта на Западе!
Скорая победа за счёт ряда мощных наступательных операций прекрасно оснащённых союзных армий на Западе?
Э-э-э, нет!
Такой вариант был нужен кому угодно, только не тем, кто реально определял ситуацию в силу реальной, то есть финансовой, власти. Уже после войны, в начале тридцатых годов, американец Уильям Буллит (появляющийся на страницах этой книги в первый, но не в последний раз) и австрийский еврей Зигмунд Фрейд написали психоаналитическое исследование биографии 28-го президента США Вудро Вильсона, чьё президентство проходило в годы Первой мировой. В предисловии к русскому изданию этого труда «новые русские» «философы» Старовойтов и Царев сообщили, что Америка у Вильсона ассоциировалась-де с матерью, Англия – с отцом, а Германия, которая, оказывается, являлась объектом его «амбивалентной (то есть противоречивой. – С. К.) ревности и ненависти», – с младшим братом…
Увы, и от Фрейда, и от его «российских» адептов ускользнуло, а с кем ассоциировался у Вильсона Капитал США?
Будучи профаном в психоанализе, рискну всё же предположить, что с хозяином… Причём хозяином одновременно и бешено богатым, и феноменально самодурственным.
Европа лишь перед мировой войной дошла до бриллиантового «бала камней» с участием красивых человеческих особей. А в Штатах уже в 1883 году госпожа Вандербильт устроила бал для… собачек, чьи ошейники были усыпаны бриллиантами.