Политическая наука №1 / 2017. Массовое политическое сознание

Коллектив авторов

В нашем исследовании структурная близость индицировалась обычным линейным коэффициентом корреляции между векторами остатков четырех ответов на вопрос о степени доверия (например, к президенту). Общепринятая практика состоит в том, что, оповещая о результатах своих опросов, социологи складывают частоты «смежных» ответов – например, «полностью доверяю» и «скорее доверяю», утверждая затем, что президенту в целом доверяют столько-то (сумма двух частот) процентов респондентов. При определенных условиях этот ход вполне правомерен. Лет 60–70 назад его обосновывали бы следующим образом. Мы предполагаем, что существует некоторая латентная, недоступная нам при непосредственном наблюдении, непрерывная шкала степени доверия (кого-либо чему-либо или кому-либо). В социологическом опросе мы огрубляем эту шкалу, разбивая ее на несколько (в нашем случае четыре) смежных интервалов – от «полностью доверяю» (крайний правый интервал) до «совсем не доверяю» (крайний левый интервал). Важно, что вся эта шкала (и интервалы на ней) объединены единым

смыслом, т.е. трактовкой доверия / недоверия. При социологическом опросе в эти интервалы попадают конкретные респонденты, среди которых очень непохожие личности, отличающиеся друг от друга самыми разнообразными качествами, которые фиксируются в том числе и анкетой. Тем не менее это разнообразие существенно меньше, чем разнообразие всех респондентов в выборке. Поэтому мы можем описать социальный портрет типичного респондента, попавшего в некий интервал шкалы (к примеру, «скорее доверяющего»). В нашем случае этот портрет задан совокупностью вершин в построенной нами сети, обладающих высоким значением остатков A_xy. Понятно, что социальные портреты «полностью доверяющих» и «скорее доверяющих» будут не тождественны, но близки. А портреты «полностью доверяющих» и «совсем не доверяющих» будут далеки, т.е. совсем не похожи.

Если вернуться к векторам остатков, то сходство / различие социальных портретов представителей четырех интервалов на непрерывной шкале доверия / недоверия будет выражаться коэффициентами корреляции между векторами остатков. Если описанные предположения верны, то матрица этих коэффициентов может выглядеть примерно так (см. табл. 3 и рис. 10).

Таблица 3

Искусственный пример матрицы линейных корреляций между векторами остатков четырех вариантов ответов на вопрос о доверии произвольному властному институту

Предполагается, что все корреляции статистически значимы, но в разной степени. На рисунке это отражено толщиной линий: сплошные линии соответствуют положительным зависимостям, пунктирные – отрицательным.

Рис. 10.

Граф, соответствующий искусственному примеру взаимосвязей между векторами остатков для четырех ответов на вопрос о доверии

Приведенный выше идеальный портрет структуры зависимостей можно сравнить с составленным для доверия президенту, по данным 1998 г. (рис. 11), на котором малозначимые корреляции не видны.

Как видим, реальная диаграмма похожа на «идеальную» за двумя исключениями. Первое незначительно: отрицательная связь для ответов «скорее доверяю» и «скорее не доверяю» стала статистически более значимой. Второе существеннее: связь между векторами остатков ответов «скорее не доверяю» и «совсем не доверяю» потеряла статистическую значимость. В статье приводится одно из объяснений этого факта.

Рис. 11.

Граф взаимосвязей между векторами остатков для четырех ответов на вопрос о доверии президенту, по данным опроса 1998 г.

Теперь рассмотрим картину с данными 2015 г. (рис. 12).

Здесь мы фактически имеем два совершенно разных портрета «полностью доверяющих» и «скорее доверяющих», и оба они не похожи на портреты «скорее не доверяющих» и «совсем не доверяющих». Революция в структуре доверия президентам в промежутке между 1998 и 2015 гг. становится еще более очевидной, когда переходишь к изучению самих портретов, а не структурных соотношений между ними [Сатаров, 2016 b]. Содержательный анализ подтверждает вывод, который можно было сделать на основании последней диаграммы: частоты выбора ответов «полностью доверяю» и «скорее доверяю» нельзя суммировать не только потому, что в данном случае не работает модель смежных интервалов на непрерывной шкале доверия, но и в силу принципиального различия смыслов, вкладываемых респондентами в эти два ответа.

Рис. 12.

Граф взаимосвязей между векторами остатков для четырех ответов на вопрос о доверии президенту по данным опроса 2015 г.

4. Заключение

Три рассмотренных примера применения нового подхода к данным массовых опросов были подобраны так, чтобы они различались и по тематике, и по технике анализа. Во всех трех случаях получены новые результаты, выходящие за рамки традиционной задачи – узнать, что думают люди, и каково содержание общественного мнения. Акцент переносится на решение другой задачи: понять, как устроено общественное мнение и почему оно устроено именно так. Такое смещение неслучайно, оно вызвано тем, что

мы очень мало знаем об устройстве общественного мнения. Это не значит, что первый тип вопросов неактуален или что новыми методами нельзя найти ответы на традиционные вопросы. Просто эти ответы теперь выглядят по-другому. В частности, на первом примере показано, что, переходя на структурный (сетевой) уровень анализа, мы не только определяем частоту выбора ответа, но и выявляем группы респондентов, в которых эти частоты различаются – не потому, что это разные группы (например, мужчины и женщины), а потому, что представители этих групп приписывают своим ответам разный смысл. Это сложнее, но зато вместо частоты того или иного ответа на вопрос мы получаем картину распределения респондентов, придающих этому ответу разный смысл 29 . Одновременно подтверждается то, о чем предупреждал О. Нейрат, опираясь на свою социологическую интуицию, и о чем писал П. Бурдье, анализируя ответы респондентов: частота ответа на вопрос может быть бессмысленной 30 .

29

Надо напомнить, что рассмотренный в первом примере набор смыслов, которые можно приписать одному и тому же ответу в трех разных классах респондентов, совершенно умозрителен, хотя и правдоподобен. Но довольно легко сконструировать схему социологической верификации этого умозрительного построения и подтвердить его.

30

Из этого, правда, вопреки мнению П. Бурдье, не следует, что общественного мнения не существует.

Во всех трех примерах легко усмотреть нечто общее. Переходя на сетевой уровень анализа, мы начинаем видеть нечто, что раньше было скрыто. Например, существует утверждение: «Рост преступности – одна из важнейших проблем страны». Рассматриваемое изолированно, оно может обладать различными смыслами. Но когда оно, как в примере 1, сопрягается с другими утверждениями, оно участвует в конструировании более конкретного смысла. В 1998 г. мы проводили опрос почти по такой же анкете в Эстонии. Там проблема «рост преступности» попала в один класс с «ростом цен» и «слабостью, беспомощностью государственной власти». Совершенно очевидно, что она оказалась там вместе со своим другим смыслом, отличным от того, с которым она вошла в свой класс в России. При традиционном подходе мы просто зафиксировали бы различие в частоте выбора этой проблемы в двух странах и придумали бы, как это интерпретировать, не заботясь о верификации объяснения. Но при использовании «нового подхода» к разнице частот добавляются различия в принадлежности проблемы к некоторым классам в структуре массового сознания и в значениях проблемы, которые, сопрягаясь с другими проблемами, приобретали различные смыслы 31 .

31

Может возникнуть вопрос, почему в России, в отличие от Эстонии, не образовалось класса проблем с общим смыслом «неэффективность власти». Представляется, что в обеих странах респонденты невысоко оценивали эффективность власти, но в Эстонии имело место также значимое размежевание в ее оценке, чего не было в России.

Еще более поразительные результаты дает третий пример. Выясняется, что может быть несостоятельной сама практика сложения частот двух близких ответов, и причина тому – принципиальное различие в мотивах выбора ответа, один из которых не имеет отношения к категории доверия. Это, в свою очередь, объясняется деформацией общественного мнения, обусловленной политическими причинами. Причем в каких-то зонах общественного мнения эта деформация происходит, а в каких-то – нет.

Рушится привычная, простая и плоская, картина общественного мнения – вместо нее проступает нагромождение неожиданных фактов, которые хором кричат, что та картина не имела никакого отношения к реальности. Это если и преувеличение, то довольно близкое к истине. Мне, к примеру, трудно объяснить, почему потоки коммуникаций в обществе устроены проще, чем потоки электрических сигналов в проводах компьютера. Наоборот, я считаю общество объектом несопоставимо более сложным, чем компьютер.

Утешить может только одно: «новый подход» открывает зрелище, более интересное, чем то, с которым мы имели дело раньше. Общество, социальная жизнь усложняются на наших глазах. Одновременно возрастают риски, порождаемые неадекватностью наших представлений о самих себе. Социология, и в первую очередь политическая социология, не может оставаться такой же, какой она была 70 лет назад.

Если принять предлагаемую в статье позицию, описывать общественное мнение можно только анализируя массовое сознание. При этом меняется само «устройство» описания общественного мнения. Представленное в статье – лишь поверхностный взгляд на проблему. Ее решение потребует гораздо более серьезных усилий. Подспорьем может оказаться опыт, уже накопленный при анализе сетевых структур и в сфере datamining [Степанов, 2008; Чураков, 2001; McCulloh, 2013; Tan Pang-Ning, Steinbach, Kumar, 2006]. Не удивлюсь, если при анализе массового сознания и общественного мнения эти методы дадут самые интересные результаты.

Конец ознакомительного фрагмента.