Политические партии
Шрифт:
Главная цель данной книги заключается в том, чтобы разорвать этот порочный круг и хотя бы в общих чертах наметить первую общую теорию партий — пусть неточную, приблизительную и даже гипотетическую, которая смогла бы служить базой и руководством для движения вглубь. В книге сначала определяются конкретные методы исследования. Некоторые из них не являются оригинальными: это всего лишь применение к проблеме изучения политических партий методик уже известных и испытанных; другие более или менее новы. Но все они призваны внести объективность в область, где обычно царит пристрастие и предубеждение. Автор весьма рассчитывает на то, что руководители политических партий оценят значимость таких исследований и предоставят в его распоряжение серьезную документацию, пока еще не доступную ученым. Во вторую очередь он пытается наметить общие рамки исследования, подводя итог всем основным вопросам, соотнося их друг с другом и рассматривая их взаимную зависимость и значимость. Эта задача методической классификации выступает сегодня как наиважнейшая: в политических науках невозможно никакое продвижение вперед, пока их исследования будут сохранять атомизированный характер, что более свойственно эмпиризму, нежели подлинной науке.
Наконец, автор пытается, отправляясь от первых наблюдений (также многочисленных, разнообразных и широких по охвату, насколько это только возможно, а потому неизбежно фрагментарных и неудовлетворяющих) сформулировать гипотезы,
Пусть читателя не удивляет постоянное стремление автора к классификации и систематизации — это результат сознательного намерения перенести в политическую социологию прием моделирования, который в новых внешних формах опять вводит в обращение старую добрую методику гипотезы в науке. Мы стремились построить «модели» (при этом менее всего — методами математики и статистики, область применения которых в данном случае более ограничена по сравнению со всеми другими возможными средствами исследования) — предпочтительнее было бы говорить о «схемах», — то есть более или менее приблизительные непротиворечивые системы, единственное достоинство которых состоит в том, что они смогут инициировать и направлять последующие монографические исследования, способные подтвердить или (что более вероятно) опровергнуть эти модели. И в том, и в другом случае они равно послужили бы поиску истины. Проистекая из суммы наблюдений, служащей их базой, эти схемы, разумеется, в разной степени вероятностны и всякий раз нуждаются в уточнении. Читателя просят всегда иметь в виду в высшей степени приблизительный характер большинства выводов, сформулированных в этой книге, о чем мы не устаем ему напоминать. На протяжении лет пятидесяти быть может удастся описать реальное функционирование политических партий — то есть в данный момент наука пока еще в младенческом возрасте. Достигнув зрелости, она судит о своем предмете строже, но без несовершенных заключений не было бы и самой науки, разве что эта наука вечно запаздывала бы.
Подавляющая часть исследований политических партий связана главным образом с анализом их доктрин. Такая ориентация вытекает из либерального представления о партии, в котором она рассматривается прежде всего как идеологическое объединение. «Партия есть общность лиц, публично исповедующих одну и ту же политическую доктрину», — писал Бенжамен Констан в 1816 г. Эта концепция вызвала к жизни множество интересных исследований, раскрывающих скорее историю политических идей, нежели дающих их социологический анализ. В рамках сравнительного изучения партий ограничиваются почти исключительно описанием влияния доктрин на структуры, которое, кстати, гораздо менее значимо, чем принято думать. Давид Юм тонко отметил в своем «Опыте о партиях» (1760), что программа играет основную роль на ранней стадии, когда она служит объединению разрозненных индивидов, но затем на первый план выходит организация, тогда как платформа становится всего лишь аксессуаром — лучше не скажешь! Замечание, впрочем совсем не относящееся к иным современным политическим партиям, где доктрина приобрела поистине религиозный характер, что дает им тотальную власть над жизнью их членов.
В последние годы марксистская концепция партии-класса, сменившая либеральную концепцию партии-доктрины, ориентировала научные исследования в другом направлении. Изучались связи между уровнем жизни, профессией, воспитанием и политической принадлежностью. Эти изыскания существенны, и на многих страницах данной книги они явно заставят автора прибегнуть к строгим методам характеристики социального состава партий. Здесь будет часто использоваться также исходное марксистское противопоставление — только широко понимаемое — буржуазии и рабочего класса («пролетариат», «массы», etc.). Разумеется, указанное противопоставление остается весьма условным, и марксистские социологи знают об этом не хуже, чем их противники. Социальная стратификация слишком сложна и богата оттенками, чтобы впасть в подобное вульгарное манихейство. Тем не менее и такая схема в чем-то истинна: буржуазия и пролетариат, быть может, и не образуют двух классов, определяемых в строго экономических терминах; но они характеризуют два менталитета, два социальных положения, два образа жизни, четкое различение которых проясняет проблемы, касающиеся структуры партий.
Это тем более оправданно, что ни доктрины, ни социальный состав партий не станут главным объектом нашего исследования, ориентированного в основном на партийные институты и их роль в государстве. Ибо в природе организации современных политических партий их сущность раскрывается куда более полно, нежели в их программах или классовом составе: партия есть общность на базе определенной специфической структуры. Современные партии характеризуются прежде всего их анатомией: протозавров предшествующих эпох сменил сложный дифференцированный организм партий XX века. Эта эволюция просвечивает и в языке. Американцы говорят «машина»1, чтобы обозначить некоторые формы, которые порой приобретают их партии; коммунисты называют иерархическую структуру своей партии «аппаратом» и обычно обозначают ее выразительным термином «Организация» (заглавная буква симптоматична). Первым проложил дорогу этим интереснейшим исследованиям М. Острогорский1: его замечательный труд, имеющий в основном аналитический характер, обрел немало поклонников, но гораздо меньше последователей; он к тому же ограничен лишь двумя странами и только «буржуазными» партиями. Позже развитие социализма вдохновило Р. Михельса на небольшую, но превосходную книгу2, где на языке не устаревших и ныне понятий описаны олигархические тенденции массовых партий. Если не считать этих двух сочинений, сравнительные исследования партийных структур отсутствуют полностью. Можно назвать еще книгу Гартмана3, где дан анализ 12 уставов основных партий Центральной Европы, но это работа описательна и посвящена достаточно частной теме.
Пора наконец отважиться ступить на девственную почву, где исследователя ждут специфические трудности. Организация партий покоится главным образом на практических установках и неписаных правилах, она почти полностью регулируется традицией. Уставы и внутренние регламенты всегда описывают лишь ничтожную часть реальности, если они вообще описывают реальность; ведь на практике им редко следуют неукоснительным образом. А с другой стороны, партии сами охотно окружают свою жизнь тайной, и поэтому нелегко добыть о них точные сведения, даже элементарные. Здесь сталкиваешься с первобытной юридической системой, где законы и ритуалы секретны, а посвященные фанатически укрывают их от мирских взоров. Одним только ветеранам партии хорошо известны все перипетии организации и тонкости интриг, которые в ней завязываются. Но они редко обладают научным складом ума, что мешает им сохранять необходимую объективность; и они так неохотно говорят… Все это объясняет, почему несмотря на годы исследований, удалось собрать далеко не полную документацию; в ней множество пробелов и неточностей. Вот почему автор заранее просит своеобразной индульгенции за ошибки, зачастую неизбежные; он был бы счастлив, если бы читатели соблаговолили обратить на них его внимание и таким образом умножить усилия в поисках, которые обречены на поражение, если к ним не привлечь как можно
Введение. Происхождение партий
Нас не должна вводить в заблуждение словесная аналогия. Партиями одинаково называют как большие народные организации, которые выражают общественное мнение в современных демократиях, так и враждующие группировки античных республик или кланы, которые складывались вокруг какого-нибудь кондотьера в Италии эпохи Ренессанса; клубы, объединявшие депутатов революционных ассамблей, и комитеты, подготавливавшие цензовые выборы в конституционных монархиях. Отчасти это оправдано, ибо отражает некоторое глубокое их родство: разве эти институты не играют одну и ту же роль, сущность которой — борьба за политическую власть и ее отправление? И тем не менее очевидно, что речь идет о разных вещах. На самом деле история подлинных партий едва ли насчитывает век. Еще в 1850 г. ни одна страна мира (за исключением Соединенных Штатов) не знает политических партий в современном значении этого термина: мы обнаруживаем течения общественного мнения, народные клубы, философские общества, но отнюдь не партии в собственном смысле слова. В 1950 г. они функционируют в большинстве цивилизованных стран, все прочие стремятся им подражать. Как же всего за сто лет совершился этот переход? Данный вопрос представляет не один только исторический интерес: все партии испытывают сильнейшее влияние своего происхождения, подобно тому, как люди всю жизнь несут на себе печать своего детства. Невозможно, к примеру, понять структурное отличие, разделяющее британскую лейбористскую и французскую социалистическую партии, не зная обстоятельств их рождения. Нельзя серьезно анализировать французскую или нидерландскую многопартийную и американскую двухпартийную системы, не обращаясь к происхождению партий в каждой из этих стран — именно здесь мы найдем объяснение тому факту, что в одних странах они множились, а в другой — сокращались. В целом развитие партий оказывается связанным с развитием демократии, то есть с расширением народного волеизъявления и прав парламентов. Чем больше возрастают функции и независимость политических ассамблей, тем настоятельнее их члены ощущают потребность в объединении по признаку родства, чтобы слаженно действовать. Чем более расширяется право голоса и множится число голосующих, тем более необходимым становится организовывать избирателей с помощью комитетов, способных познакомить с кандидатами и привлечь голоса в их пользу. Итак, возникновение партий связано с возникновением парламентских объединений и избирательных комитетов. В то же время история некоторых из них не укладывается в общую схему: генезис их совершается вне электорального и парламентского цикла, общее лицо таких партий наиболее определенно формируют именно внешние факторы.
Общий механизм генезиса прост: сперва создаются парламентские объединения, затем возникают избирательные комитеты; наконец, устанавливается постоянная связь этих двух образований. Разумеется, на практике чистота этой теоретической схемы оказывается нарушенной самыми различными способами. Парламентские группы обычно появлялись раньше избирательных комитетов: ведь политические ассамблеи существовали еще до всяких выборов. Парламентские же объединения с равным успехом зарождаются в лоне как автократических, так и выборных палат: действительно, борьба «группировок» обычно обнаруживается во всех наследственных или кооптируемых ассамблеях, идет ли речь о Сенате античного Рима или Сейме Речи Посполитой. Разумеется, группировка — это еще не парламентская группа; между ними существуют все те различия, что отделяют стихийное от организованного. Но последнее вышло из первого путем более или менее быстрой эволюции.
A priori кажется, что главной движущей силой формирования политических объединений выступает общность политических доктрин. Однако факты не всегда подтверждают это предположение. Зачастую оказывается, что первый импульс дает географическое соседство, желание защитить профессиональные интересы; только потом появляется доктрина. В некоторых странах первые парламентские образования были локальными группами, а уже на их базе в дальнейшем формировались идеологические объединения. Возникновение парламентских групп в недрах французского Учредительного собрания 1789 года являет хороший пример такого пути. В апреле 1789 г. депутаты Генеральных Штатов от провинций начинают прибывать в Версаль, где они чувствуют себя как бы вырванными из родной почвы. Совершенно естественно, что посланцы одной и той же провинции стараются держаться вместе, дабы освободиться от преследующего их ощущения изолированности, а заодно и подготовиться к защите своих местных интересов. Инициатива принадлежала депутатам-бретонцам, которые снимают зад кафе и организуют там свои регулярные встречи. Тогда-то они и обнаруживают, что общность их взглядов распространяется не только на региональные вопросы, но и в равной степени на основные проблемы общенациональной политики. Они ищут контактов с депутатами других провинций, которые разделяют их воззрения, — так «бретонский клуб» принимает форму идеологического объединения. Когда собрание перевели из Версаля в Париж, клуб вынужден был прервать свои заседания и вновь подыскивать место. На этот раз за неимением зала кафе его инициаторы арендовали монастырскую трапезную. Именно с названием этого монастыря им и предстояло войти в историю: почти все забыли бретонский клуб, но кто же не знает клуб якобинцев? Аналогичный процесс превращения региональной группы в инициативное ядро доктринальной группировки позднее породит клуб жирондистов.
Такие объединения не следует смешивать с местами их сбора. Здесь еще раз стоит привести пример якобинцев — он, по-видимому, действительно исчерпывающе характеризует фазу предыстории партий. Точно так же во французском Учредительном собрании 1848 года мы находим объединения «Дворец науки» и «Институт» (умеренные республиканцы), улиц Пуатье (монархисты-католики), Кастильон и Пирамид (левые). Можно вспомнить и Франкфуртский парламент с его партиями «кафе „Милани“» (крайне левые), «Казино» (правый центр), а также «Вюртемберг» (левый центр, откуда выделились партии «Вестендаль» и «Аугсбург»), «Германия» (левые) и, наконец, «Монт-Тоннер» (крайне левые) — все последние получили свои названия по имени отелей, где собирались. В данном случае речь идет о феномене, весьма отличном от бретонского клуба или клуба жирондистов: депутаты встречаются в одном и том же месте, так как разделяют одни и те же взгляды; оба же упомянутые клуба сложились по принципу землячества, а уж затем их члены констатировали свою идейную общность. Здесь же перед нами — идеологическое, а не региональное объединение; использование для его обозначения названия места заседаний говорит лишь о том, что доктрина еще не настолько прояснена, чтобы служить характеристикой группы.