Политические портреты. Л. Брежнев, Ю. Андропов

Медведев Рой Александрович

В первый день нового, 1974 года западные информационные агентства сообщили об издании книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» – первого тома на русском языке. Сообщениями и комментариями была переполнена печать Запада. Крупные заголовки на первых страницах извещали читателей об этом событии как о крупнейшей сенсации. 2 января 1974 года КГБ распространил среди членов Политбюро ксерокопию рукописи всего «Архипелага», а не только аннотацию. По решению Секретариата ЦК КПСС вся печать и другие средства массовой информации СССР начали массированную кампанию, направленную против Солженицына. 7 января вопрос о Солженицыне был рассмотрен на заседании Политбюро. Предлагали самые разные меры – выслать Солженицына в одну из социалистических стран или в Ирак, но Андропов говорил, что социалистические страны на это не согласятся, а Ирак и Швейцария – хорошо, но от них также пока нет согласия. Николай Подгорный, однако, возражал против высылки, считая, что Солженицына необходимо арестовать и содержать в заключении в СССР. Почему в Китае можно публично казнить людей, заявил Подгорный, а мы не можем держать в тюрьме такого врага, как Солженицын? Еще более жестко высказывался Косыгин. Он сказал: «Нужно провести суд над Солженицыным и рассказать о нем, а отбывать наказание его можно сослать в Верхоянск, туда никто не поедет из зарубежных корреспондентов» [202] .

Косыгин был тогда Председателем Совета Министров СССР, а Подгорный – Председателем Президиума Верховного Совета СССР, и с их мнением нельзя было не считаться. Особенно решителен выступал Подгорный. Он несколько раз брал слово и настаивал на самом суровом наказании. «Нам надо провести над Солженицыным суд. Если мы его вышлем, то этим покажем свою слабость… Нам нужно разоблачить Солженицына. Если мы его вышлем за границу, то он и там будет нам вредить». С Подгорным согласился Громыко, осторожно заявив, что «внутренний вариант был бы предпочтителен». За судебный процесс над Солженицыным и против высылки высказался и А. Шелепин. В конце это же мнение поддержал и Брежнев. Политбюро приняло постановление «О мерах по пресечению антисоветской деятельности Солженицына А. И.», в котором исполнение всех карательных мер, включая арест, проведение следствия и судебного процесса было поручено Андропову и Руденко, Генеральному прокурору СССР. Это не означало, что действовать надо немедленно. Андропов и Руденко должны были сначала определить порядок и процедуру следствия и судебного процесса и внести затем предложения на этот счет в ЦК КПСС. Только после начала следствия или после ареста можно было действовать самостоятельно, «информируя ЦК КПСС в оперативном порядке».

202

Кремлевский самосуд. С. 352–362.

Андропов был крайне озабочен возложенной на него миссией. Он понимал, что в случае ареста и судебного процесса пострадает не только престиж СССР, но и его личный престиж. Перед всем миром именно он, Андропов, а также КГБ предстанут в неприглядном виде. Он пригласил к себе одного из ведущих работников контрразведки КГБ генерал-майора Вячеслава Кеворкова, который уже не раз выполнял разнообразные, в том числе и весьма деликатные, поручения своего шефа. Именно Кеворков, по поручению Андропова, осуществлял неофициальную и даже тайную связь между Брежневым, Андроповым и Громыко, с одной стороны, и канцлером ФРГ Вилли Брандтом – с другой. Теперь речь шла о том, чтобы склонить германских лидеров к предоставлению Солженицыну политического убежища в ФРГ. Андропов действовал в данном случае с согласия Брежнева, с которым подробно беседовал уже после заседания Политбюро. Обобщая разговоры с Андроповым о судьбе Солженицына, В. Кеворков писал в своих мемуарах: «Ю. Андропов поведал мне о событиях, непосредственно предшествовавших принятию решения по Солженицыну. В январе 1974 года на заседании Политбюро разгорелась жаркая дискуссия по поводу писателя. Все выступавшие дружно предали его анафеме как врага Советского Союза, который, опираясь на поддержку Запада и осознавая в связи с этим безнаказанность своих действий, мажет грязью советскую действительность. Крайне резко выступили на заседании президент Н. Подгорный и премьер А. Косыгин. Каждый из них стремился доказать Брежневу, что именно он является наиболее непримиримым борцом с каждым, кто покушается на устои советской власти. Предложение Андропова ограничиться высылкой Солженицына из страны Подгорный квалифицировал как признак слабости, проявляемый советской властью к ее врагам. Премьер Косыгин в своем выступлении против предложения Андропова был более предметен. Он предложил арестовать Солженицына и сослать его в наиболее холодные районы Советского Заполярья… Оба выступления не на шутку напугали Андропова, и, рассказывая об уже свершившемся, он нервничал так, как будто все неприятное предстояло ему пережить еще раз… В данном случае речь шла об устойчивой неприязни премьера Косыгина и президента Подгорного к Генеральному секретарю Л. Брежневу и его ставленнику Ю. Андропову. Очевидным было и желание первых двух потеснить на политической арене последнего. Косыгин и Подгорный видели в Андропове сильную политическую фигуру, которая становилась реальной угрозой их политическим и административным амбициям. Однако поскольку он был приближенным лицом Л. Брежнева, имевшим на него сильное влияние, то прямое выступление против него могло повлечь за собой конфронтацию с Генеральным секретарем, а это было уже опасно. Поэтому Косыгин и Подгорный избрали тактику дезавуирования дееспособности Андропова. В истории с Солженицыным им представлялся великолепный случай поставить его в достаточно сложное положение как члена Политбюро и еще больше как руководителя госбезопасности. Для этого требовалось навязать Политбюро принятие в отношении писателя наиболее жесткого решения: арест с последующей ссылкой в лагерь с особым режимом и тяжелыми климатическими условиями, откуда мало кто возвращался. Создавалась парадоксальная ситуация: для того чтобы спасти себя, руководитель карательного органа должен был спасать писателя, которого преследовал. Может быть, действуя таким образом в отношении Солженицына, Андропов все же руководствовался какой-то тайной симпатией к писателю и его творчеству. Нет. Скажем прямо, симпатий к писателю он не испытывал. Что касается творчества, то в отличие от остальных членов Политбюро он читал много и с книгами Солженицына был хорошо знаком. С точки зрения литературы ценил их невысоко и, по его словам, дочитывал каждую из них с большим трудом. Единственной силой, двигавшей им в этом направлении, было желание остаться незапятнанным после непомерно затянувшегося пребывания на посту руководителя госбезопасности. Желание это было настолько велико, что очень скоро превратилось в комплекс, развитию которого способствовали многие обстоятельства, в том числе и одно, казалось бы, малозначительное событие. Александр Шелепин, весьма знаменитый советский политический деятель, во время своей поездки в Англию был освистан английской общественностью только за то, что менее четырех лет стоял во главе советской государственной безопасности. Легко спроецировав имевший место инцидент на себя, Андропов невольно пришел к печальному выводу и неоднократно возвращался к этой истории, трактуя ее каждый раз не в свою пользу» [203] .

203

Кеворков В. Тайный канал. М., 1997. С. 169–173.

Даже такой сторонник крайних оценок и резких суждений, как Владимир Буковский, ознакомившись с протоколами и рабочими записями Политбюро, был удивлен относительным либерализмом Ю. Андропова. В середине 1970-х годов, отмечал он, «западная пресса была полна рассуждений советологов о борьбе “голубей” и “ястребов” в Кремле… Но, как легко убедиться из приведенного протокола, единственным “голубем” оказался Андропов, да и тот предпочитал выслать Солженицына не по доброте душевной. Хорошо было Политбюро решать, что

должны делать другие, не неся при этом никакой ответственности за исполнение решений. Андропов же знал, что все негативные последствия ареста и суда над Солженицыным повесят ему на шею. И он, разумеется, нашел выход, как повернуть решение Политбюро на 180 градусов, а точнее говоря, нашел страну, которая согласилась принять Солженицына вопреки его воле.

Для Андропова и отчасти для Громыко решение Политбюро об уголовном преследовании Солженицына было крайне неприятно. Мало того, что Политбюро с ними не согласилось и отвергло их рекомендации – а такое поражение уже само по себе ничего хорошего не предвещало, – но все их хитрые игры в “детант” оказывались под ударом. Что же им оставалось делать, как не обратиться к “партнерам” по этой игре – германским социал-демократам? И те не подвели» [204] .

Еще 2 февраля 1974 года в одном из своих публичных выступлений Вилли Брандт заявил, что при желании Солженицын может свободно и беспрепятственно жить и работать в ФРГ и у него не будет тех трудностей, с которыми всемирно известный писатель встречается в своей стране. Андропов немедленно доложил об этом выступлении Брандта Брежневу и поручил Кеворкову лететь в Берлин, чтобы провести тайные переговоры с Эгоном Баром, статс-секретарем ведомства канцлера. 7 февраля Андропов направил письмо лично Брежневу. В нем говорилось: «Совершенно секретно. Особая папка. Леонид Ильич! …Обращает на себя внимание тот факт, что книга Солженицына, несмотря на принимаемые нами меры по разоблачению ее антисоветского характера, так или иначе вызывает определенное сочувствие некоторых представителей творческой интеллигенции… Исходя из этого, Леонид Ильич, мне представляется, что откладывать дальше решение вопроса о Солженицыне, при всем нашем желании не повредить международным делам, просто невозможно, ибо дальнейшее промедление может вызвать для нас крайне нежелательные последствия внутри страны. Как я Вам докладывал по телефону, Брандт выступил с заявлением о том, что Солженицын может жить и свободно работать в ФРГ. Сегодня, 7 февраля, т. Кеворков вылетает для встречи с Баром с целью обсудить практически вопросы выдворения Солженицына из Советского Союза в ФРГ. Если в последнюю минуту Брандт не дрогнет и переговоры Кеворкова закончатся благополучно, то уже 9–10 февраля мы будем иметь согласованное решение, о чем я немедленно поставлю Вас в известность. Если бы указанная договоренность состоялась, то, мне представляется, что не позже чем 9–10 февраля следовало бы принять Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении Солженицына советского гражданства и выдворении его за пределы нашей Родины (проект Указа прилагается). Самую операцию по выдворению Солженицына в этом случае можно было бы провести 10–11 февраля.

204

Буковский В. Московский процесс. Париж; М., 1996. С. 12.

Все это важно сделать быстро, потому что, как видно из оперативных документов, Солженицын начинает догадываться о наших замыслах и может выступить с публичным документом, который поставит и нас, и Брандта в затруднительное положение. Если же по каким-либо причинам мероприятие по выдворению Солженицына сорвется, мне думается, что следовало бы не позднее 15 февраля возбудить против него уголовное дело (с арестом). Прокуратура к этому готова.

Уважаемый Леонид Ильич, прежде чем направить это письмо, мы, в Комитете, еще раз самым тщательным образом взвешивали все возможные издержки, которые возникнут в связи с выдворением (в меньшей степени) и с арестом (в большей степени) Солженицына. Такие издержки действительно будут. Но, к сожалению, другого выхода у нас нет, поскольку безнаказанность поведения Солженицына уже приносит нам издержки внутри страны гораздо большие, чем те, которые возникнут в международном плане в случае выдворения или ареста Солженицына. С уважением, Ю. Андропов» [205] .

205

Источник. Документы русской истории. 1993. № 3. С. 95–96.

Брандт «не дрогнул», и главные детали этой «операции» были с германской стороной согласованы. Практические действия – задержание Солженицына, предъявление ему обвинения и т. п. – были осуществлены Прокуратурой СССР, и Солженицын подробно описал все это в своих мемуарах.

14 февраля 1974 года в «Правде» и «Известиях» появилось сообщение ТАСС о выдворении Солженицына за пределы Советского Союза «за систематическое совершение действий, несовместимых с принадлежностью к гражданству СССР и наносящих ущерб Советскому Союзу». «Семья Солженицына, – говорилось в сообщении, – сможет выехать к нему, как только сочтет необходимым». И действительно, никто не чинил препятствий и к выезду семьи Солженицына, и к вывозу его огромного архива.

В течение нескольких недель КГБ давал информацию в ЦК КПСС о многочисленных откликах в Союзе и за границей на высылку Солженицына. Но уже в апреле имя Солженицына почти полностью исчезает из докладных и информационных записок, подписанных Андроповым. КГБ старался следить за поездками и встречами Солженицына за границей, за его интервью, заявлениями и публикациями. При этом с удовлетворением констатируется тот факт, что «после выдворения Солженицына за рубеж интерес к нему на Западе неуклонно падает». На самом деле интерес к Солженицыну во всех странах Запада был в 1970-е годы очень велик и начал уменьшаться только в 1980-е годы. Однако советская печать почти полностью перестала писать что-либо о Солженицыне.

В июне 1975 года Андропов информирует ЦК КПСС об издании за границей мемуарной книги Солженицына «Бодался теленок с дубом», а также о работе над книгами «Октябрь шестнадцатого» и «Март семнадцатого» – из эпопеи «Красное колесо». КГБ принимает меры к публикации на Западе книги первой жены Солженицына Натальи Решетовской, а также других материалов, «которые раскрывают классовые корни его ненависти к Советской власти». После 1977 года почти все информационные записки о Солженицыне подписывал уже не Юрий Андропов, а его заместитель Семен Цвигун.

Юрий Андропов и Андрей Сахаров

Я уже писал выше о первой беседе между академиком А. Д. Сахаровым и Ю. В. Андроповым, состоявшейся летом 1967 года. Осенью того же года и весной 1968-го общественная активность Сахарова возросла, но, соответственно, возросло и внимание к нему со стороны органов КГБ. Первый документ из «Особых папок», посвященный общественной и правозащитной деятельности Сахарова, датирован 22 мая 1968 года. В этом обширном документе, в частности, говорилось: «КГБ при Совете Министров СССР, № 1169-А. Сов. секретно. Особой важности. ЦК КПСС.

Действительный член Академии наук СССР Сахаров Андрей Дмитриевич, 1921 года рождения, русский, беспартийный, трижды Герой Социалистического Труда, Лауреат Государственной и Ленинской премий, заместитель научного руководителя Всесоюзного научно-исследовательского института экспериментальной физики Министерства среднего машиностроения СССР (гор. Арзамас-16)…

16 мая с. г., находясь в институте, Сахаров предложил одной из машинисток отпечатать 5 экземпляров имевшихся у него материалов.