Политические портреты. Л. Брежнев, Ю. Андропов
Шрифт:
Саурская революция в Афганистане
В Афганистане в конце 1970-х годов не было революционной ситуации, не происходило каких-либо заметных волнений среди крестьян и рабочих. Однако в стране, где правительство не осуществляло реальной власти над всей территорией, остававшейся все еще конгломератом относительно самостоятельных феодальных уделов, даже небольшое нарушение равновесия в обществе могло стать причиной быстрых и неожиданных изменений.
Хотя М. Дауд и предпринял ряд реформ, общее экономическое положение в Афганистане к концу 1970-х годов ухудшилось, и оппозиция начала «поднимать голову». Весной 1978 года президент Афганистана Муххамед Дауд развернул репрессии против коммунистов, значительная часть которых оказалась в тюрьме. Однако части афганской армии, дислоцированные в Кабуле, вышли из повиновения М. Дауду. Под командованием X. Амина механизированные и танковые части окружили дворец М. Дауда. Вызванные в столицу подкрепления были перехвачены афганскими ВВС, которые поддержали восстание. Сопротивление верных Дауду частей было быстро сломлено, а сам Дауд и члены его многочисленной семьи захвачены и немедленно расстреляны. Афганистан провозгласили Демократической Республикой. Высшим органом власти в стране стал Революционный Совет, назначенный
Советское посольство в Кабуле, во главе которого стоял А. М. Пузанов, было в растерянности; оно не предвидело и не предсказывало подобного развития событий. О перевороте в Кабуле Брежнев, Андропов и Громыко узнали из сообщений западных информационных агентств. Из этого же источника в Москве узнали и имена новых руководителей страны. Чаще других звучало имя Нур Мухаммеда Тараки, которого в одних сообщениях именовали новым президентом Афганистана, а в других председателем Революционного Совета. Называлось и имя Хафизуллы Амина, который занял пост премьер-министра или вице-премьера и министра иностранных дел. Гораздо реже называлось имя Бабрака Кармаля.
Юрий Андропов был явно озабочен сообщениями из Кабула. От КГБ СССР уже и без того требовали огромного внимания и сил «социалистические революции» в Анголе и Мозамбике, в Сальвадоре и Никарагуа, в Эфиопии и Южном Йемене. Но теперь речь шла о соседней стране, с которой у Советского Союза имелась общая граница, превышавшая 2 тысячи километров. «Видишь, как полна жизнь парадоксов! – воскликнул Андропов в одной из бесед с В. Кеворковым. – Когда-то мы мечтали о “всемирной революции”, теперь же не рады ей даже в соседней стране… Эх, если бы эта революция года на два-три позже началась, как все хорошо бы сложилось!.. С другой стороны, революция – как роды, ее нельзя отложить» [261] .
261
Кеворков В. Указ. соч. С. 243.
Просьбы о помощи – экономической, финансовой, технической, военной – стали поступать из Кабула в Москву уже в мае 1978 года. Такая помощь стала оказываться, однако не в тех размерах, о которых мечтали новые афганские лидеры. Советский Союз нуждался в первую очередь в достоверной информации. Министерство иностранных дел СССР требовало самых подробных отчетов от своего посольства. В первых же отчетах Александра Пузанова, полученных в МИДе и в ЦК КПСС в мае 1978 года, говорилось, что переворот подготовлен плохо, а его главные организаторы склонны к левацким авантюрам. Пузанова беспокоила многолетняя вражда между «Хальком» и «Парчамом», которая разгорелась с новой силой. Посол просил направить в Афганистан с неофициальным визитом одного из руководителей Советского государства – члена Политбюро ЦК КПСС, который смог бы не только знакомиться с ситуацией, но и принимать решения на месте. Вскоре в Кабул прибыл с группой кандидат в члены Политбюро и секретарь ЦК КПСС по международным делам Борис Пономарев. В Афганистане в это время шли репрессии против «парчамистов». Лидер фракции Б. Кармаль скрывался, тюрьмы Кабула пополнялись недавними революционерами, в НДПА царила неразбериха. Призывы Пономарева к Тараки и Амину о прекращении репрессий не достигли цели.
Советская разведка всегда имела в Афганистане агентуру и источники информации, особенно в среде военнослужащих, проходивших ранее подготовку в советских военных училищах или академиях. Резидентуру КГБ в Кабуле возглавляли Б. Иванов и А. Морозов. Однако их возможности были невелики; работа в Афганистане не считалась до 1978 года приоритетным направлением в советской разведке. Чтобы быстро изменить положение, Андропов поручил начальнику Первого Главного управления КГБ В. Крючкову вылететь в Кабул. «В июле 1978 года, – вспоминал Крючков, – в Кабул отправилась делегация Комитета госбезопасности СССР. Возглавлял ее я, как начальник ПГУ… Находились мы в афганской столице четыре дня. За это время у нас состоялась серия встреч с руководством страны и афганских спецслужб. Мы совсем не знали друг друга, поэтому для этих первых переговоров была характерна взаимная настороженность, нежелание раскрывать все карты. Нам были неведомы планы и намерения новых властей. Да и афганцы, судя по всему, не знали, как мы отнесемся к свержению Дауда, с которым у Советского Союза до последнего времени сохранялись неплохие отношения». Тараки произвел на Крючкова впечатление умного, но крайне близорукого политически человека, наивного революционного романтика, потерявшего чувство реальности. «То, что сделано в Советском Союзе за 60 лет советской власти, – сказал Тараки в беседе с В. Крючковым, – в Афганистане будет осуществлено за пять лет. Приезжайте к нам через год – и вы увидите, что наши мечети окажутся пустыми». Амин держался с Крючковым по-разному в трех разных встречах, но в целом произвел неблагоприятное впечатление: он показался Крючкову человеком авантюрного склада, безжалостным и амбициозным. Никаких ясных и четких планов действий у Тараки и Амина не имелось даже на несколько месяцев вперед. Докладывая Андропову о своих встречах в Кабуле, Крючков не скрывал своего разочарования и своих сомнений [262] .
262
Крючков В. Личное дело. М., 1997. Кн. 1. С. 189–190.
Крючков и Андропов приняли решение о значительном расширении деятельности КГБ в Афганистане. Основные усилия были сосредоточены при этом на изучении лидеров нового режима и характере быстро растущих в стране оппозиционных движений. X. Амин проходил обучение не в СССР, а в Соединенных Штатах, и КГБ пришел к тревожному выводу о возможном наличии связей между Амином и ЦРУ. Соответствующее донесение передали в ЦК КПСС Б. Пономареву и в МИД СССР. Но речь шла о премьер-министре Афганистана, и данные КГБ были фактически проигнорированы. На заседании Политбюро ЦК КПСС 7 января 1979 года по предложению А. Косыгина приняли решение о значительном увеличении всех видов советской экономической помощи. Весной 1979 года Афганистан получил от Советского Союза большую помощь, чем любая другая страна.
В январе и феврале 1979 года в Афганистан из Советского Союза потоком шли товары, оружие и продовольствие. Направлены несколько групп советских военных специалистов, инженеров, работников
Положение дел в Афганистане начало меняться в марте 1979 года, но не к лучшему. Новый режим получил очень малую поддержку, но очень сильное противодействие во всех слоях афганского общества. В стране возникли небольшие группы и движения бедноты, выступавшие под маоистскими лозунгами и получавшие поддержку и оружие из Китая. На путь борьбы с новым режимом становились богатые землевладельцы и вожди многих племен, среди которых режим Тараки – Амина стал проводить жестокие репрессии. Поднимал голову сепаратизм, издавна присущий отсталому и многонациональному Афганистану. Но главной опасностью для НДПА оказались набиравшие силу радикальные исламистские движения разных оттенков. Волны исламского фундаментализма уже бушевали в соседнем Иране и неизбежно накатывались на Афганистан. В сознании афганцев всех состояний и сословий ислам и национализм играл столь значительную роль, что для идей социализма и коммунизма места уже не оставалось.
Как и следовало ожидать, новый режим в Афганистане встретил сопротивление всех привилегированных слоев прежнего общества и в первую очередь мусульманского духовенства. На сопротивление этих слоев правительство Тараки – Амина ответило жестоким террором. Уже летом 1978 года тюрьмы Кабула были переполнены, многие противники нового режима расстреляны. Но недовольство в стране нарастало.
В марте начались восстания в афганских провинциях. Самое крупное из них в Герате подавили с немалыми потерями, в том числе и среди советских военных советников. Просьбы Тараки и Амина о прямой советской военной поддержке становились все более настойчивыми, но не получили поддержки в Политбюро. Д. Устинов говорил о готовности нескольких полков Советской армии уже через три часа быть в Афганистане, он просил разрешения провести на границе с этой страной тактические учения, но сомневался в целесообразности перехода границы. Заседание Политбюро по афганским проблемам продолжалось три дня – с 17 по 19 марта. На первом заседании Андропов говорил, что Советский Союз не может «терять Афганистан, хотя на нас наверняка навесят ярлык агрессора». Но уже 18 марта тот же Андропов решительно высказался против ввода советских войск в Афганистан. Он, в частности, сказал: «Я, товарищи, внимательно подумал над всем этим вопросом и пришел к такому выводу, что нам нужно очень и очень серьезно продумать вопрос о том, во имя чего мы будем вводить войска в Афганистан. Для нас совершенно ясно, что Афганистан не подготовлен к тому, чтобы сейчас решать все вопросы по-социалистически. Там огромное засилье религии, почти сплошная неграмотность сельского населения, отсталость в экономике и т. д. Мы знаем учение Ленина о революционной ситуации. О какой ситуации может идти речь в Афганистане, там нет такой ситуации. Поэтому я считаю, что мы можем удержать революцию в Афганистане только с помощью своих штыков, а это совершенно недопустимо для нас. Мы не можем пойти на такой риск. Вчера, когда мы обсуждали этот вопрос, афганцы не говорили о вводе войск; сегодня положение там другое. В Герате уже не один полк перешел на сторону противника, а вся дивизия. Как мы видим из сегодняшнего разговора с Амином, народ не поддерживает правительство Тараки. Могут ли тут помочь им наши войска? В этом случае танки и бронемашины не могут выручить. Я думаю, что мы должны прямо сказать об этом Тараки, что мы поддерживаем все их акции, будем оказывать помощь, о которой сегодня и вчера договорились, и ни в коем случае не можем пойти на введение войск в Афганистан». Андрей Громыко решительно поддержал Андропова. Он заявил своим коллегам по Политбюро: «Я полностью поддерживаю предложение т. Андропова о том, чтобы исключить такую меру, как введение наших войск в Афганистан. Армия там ненадежная. Таким образом, наша армия, которая войдет в Афганистан, будет агрессором. Против кого же она будет воевать? Да против афганского народа прежде всего, и в него надо будет стрелять. Правильно отметил т. Андропов, что именно обстановка в Афганистане для революции не созрела, и все, что мы сделали за последние годы с таким трудом в смысле разрядки международной напряженности, сокращения вооружений и многое другое, – все это будет отброшено назад. Конечно, Китаю будет этим самым преподнесен хороший подарок. Все неприсоединившиеся страны будут против нас. Одним словом, серьезные последствия ожидаются от такой акции» [263] .
263
Цит. по кн.: Громов Б. В. Ограниченный контингент. М., 1994. С. 41, 43.
Андропова поддержал и Устинов. Завершая трехдневное обсуждение, к этой точке зрения присоединился и Брежнев. «Мне думается, – сказал генсек, – что правильно определили члены Политбюро, что нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну». При подведении итогов обсуждения Андропов еще раз заявил: «Ввести свои войска – это значит бороться против народа, давить народ, стрелять в народ. Мы будем выглядеть как агрессоры, и мы не можем допустить этого» [264] . Для постоянного изучения ситуации в Афганистане и выработки рекомендаций Политбюро создало специальную комиссию в составе Андропова, Громыко, Устинова и Пономарева. Перед заседанием Политбюро 12 апреля эта комиссия подготовила записку и план действий из десяти пунктов. Речь шла об укреплении афганской армии, о поставках оружия, об экономической помощи городам и особенно сельским районам, о расширении политической базы афганского правительства [265] . Однако параллельно с этим по устным распоряжениям Устинова в Среднеазиатском военном округе шли направленные учения. В полной готовности к десантированию в Афганистане находилась воздушно-десантная дивизия, к границам Афганистана придвинута группировка в составе трех мотострелковых полков, а также других соединений.
264
Цит. по кн.: Громов Б. В. Ограниченный контингент. М., 1994. С. 51.
265
Новая и новейшая история. 1994. № 2. С. 27.