Политические сочинения

Медушевский Андрей Николаевич

Мы видели, что на рубеже двух эпох русская юридическая мысль обратилась к историческому опыту. В центре внимания оказалась теория естественного права в ее исторической эволюции. Дискуссии по проблемам естественного права, однако, могут быть поняты лишь в контексте основных тенденций развития политической философии русского конституционализма, основы которого были заложены ведущими представителями юридической или государственной школы в середине XIX в. Правовые взгляды «государственников», большинство из которых были юристами, охватывают широкий круг вопросов общественного развития и, по существу, могут рассматриваться как социологическая теория. Раскрытие этой теории состояло в последовательном логическом выведении основных социальных институтов – общества, государства, семьи – из гегелевской идеи органического развития. Центр тяжести интерпретации философии права у государственников приходится на анализ права как социального явления, выражающего диалектику общества и государства, причем с сильным креном в сторону последнего. Реформы 1860-х гг. создали объективные предпосылки для теоретического и исторического анализа права и правовых отношений в истории. Стимулировав интерес к изучению права и институтов, реформы в то же время дали новый импульс развитию специального научного направления, представленного именами А.Д. Градовского, С.А. Муромцева, Н.М. Коркунова, В.И. Сергеевича, В.Н. Латкина, А.Н. Филиппова, М.Ф. Владимирского-Буданова и многих других, вклад которых в науку определяется их стремлением переосмыслить русский и мировой исторический процесс в новой перспективе, сделать наблюдения и выводы о судьбах страны.

Переход от традиционной (метафизической) теории права к новому, социологическому его пониманию произвел большое впечатление на современников, вызвал ожесточенные споры и отразился в целом ряде свидетельств. Чрезвычайно интересны суждения по этому вопросу Градовского, Муромцева, Коркунова, в частности в полемике с оппонентами, в публицистике. Градовский, например, видел основной недостаток старого подхода в том, что, выдвигая на первый план субъективные факторы, он не создавал

основы «для изучения реальных законов истории и возможности предвидения». Истинно научным он считает такой подход, при котором отдельный факт «выводится из целого состояния, строя; научна только система, где каждый факт является необходимою и неразрывною частью целого и где, наоборот, зная характер целого, можно предвидеть целый ряд фактов» [116] . По мнению Коркунова, предшествующая доктрина исходила из абсолютности права, вечности и неизменности его норм. Новый же подход противопоставил этому метафизическому представлению учение об относительности права «как особой группы явлений общественности», изменяющейся в ходе историй [117] . По свидетельству Муромцева, прежняя история права была логическим сцеплением понятий, а не отражением взаимодействия реальных фактов: «она мало знала о процессе прогрессивного развития человеческих обществ, применяла один и тот же масштаб к объяснению и оценке явлений различных времен и народов и придерживалась такого воззрения на происхождение права, согласно которому человечество уже в начале своего существования оказывается одаренным всеми основными правовыми идеями» [118] . Видное место в разработке нового подхода Муромцев уделяет вопросам изменения исследовательского метода: «Дедуктивная и индуктивная переработка вполне достоверного исторического материала дает первое основание для обобщений, обобщения проливают свет на скрытые исторические области» [119] . Сближение права и социологии, их взаимное обогащение и синтез нашли свое наиболее яркое выражение и конкретное воплощение в центральной для юридической мысли проблеме соотношения общества и государства в их историческом развитии и на современном этапе, в ходе борьбы за правовое государство.

116

Градовский А.Д. Политические теории XIX столетия. Собр. соч., т. 3, СПб., 1899. С. 36.

117

Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 1894. С. 54.

118

Муромцев С.А. Очерки общей теории гражданского права. М., 1877. С. 46.

119

Там же. С. 182.

Философские основы либерального направления определили подход его представителей к социальному вопросу в России. В центре внимания при этом находилась проблема взаимоотношения сословий и государства в периоды реформ. Еще государственная школа как самостоятельное направление научной и общественной мысли ставила своей задачей создание социологической концепции той переломной эпохи, которую переживала Россия рассматриваемого времени. Отмена крепостного права, проведение широких демократических преобразований в различных областях жизни (судебная реформа, земская реформа, реформа армии, отмена цензуры, введение нового университетского устава и др.) вызывали активную поддержку, стремление осмыслить их закономерность, историческую обусловленность и прогрессивный характер в общественной, научной и публицистической деятельности.

Осознавая, что Россия вступила в переломную эпоху своего развития, представители конституционного направления первостепенное значение придавали перспективам создания правового государства. Основными способами исследования данной проблемы служили для них обращение к историческому опыту государственного строительства, непосредственное участие в современных им реформах и, наконец, сопоставление с аналогичными процессами в странах Европы в прошлом и настоящем. О том, насколько все три подхода были взаимосвязаны в сознании и творчестве русских ученых рассматриваемого периода, особенно убедительно свидетельствует та разнообразная и чрезвычайно богатая мыслями переписка, которая связывала между собой крупнейших ученых, государственных деятелей и политиков России и Западной Европы.

Основным предметом внимания, а значит, и переписки ведущего теоретика русского конституционализма Б.Н. Чичерина с крупнейшими деятелями государства Д.А. Милютиным, П.А. Валуевым, С.Ю. Витте, Н.X. Бунге и другими являлись вопросы социальной политики и прежде всего создания основ гражданского общества и правового государства. Материал этот, отложившийся в личных архивах указанных деятелей, дает ключ к пониманию того, как сами они оценивали результаты и перспективы преобразований. Так, в письме к Милютину (1897 г.) Чичерин спорит с противниками реформ справа; по его мнению, значение их для судеб страны очень велико: «…Это – освобождение крестьян, введение независимого и гласного суда, земские учреждения, преобразование войска, отмена цензуры, – одним словом все то, что утвердило Россию на новых основах и водворило в ней условия истинно человеческой жизни» [120] . Политика контрреформ воспринималась им как весьма опасное своими последствиями явление, движение общества вспять. «Я, – пишет Чичерин, – прочел три тома мнений губернских совещаний… и с прискорбием увидел, как далеко не только правительство, но и общество ушло назад от идей и взглядов Положения 19 февраля. Там все клонилось к утверждению личного права; лицу давался правильный и законный исход из опутывающих его отношений. Теперь все стремления состоят в закреплении лица в сословных и общинных рамках и в возможном ограничении его прав. Хотят, чтобы крестьяне уважали право частной собственности, когда думают, чтобы выбить у них это понятие из головы» [121] . В формировании гражданского общества особенно важно, по его мнению, видеть связь права и нравственной природы человека, о чем говорили еще некоторые представители школы естественного права. Отсюда и известный пессимизм оценки Чичериным состояния общественного сознания в России. «Ныне, – писал он, – мы находимся в периоде реализма, когда все взоры прикованы к земле и из нее добывается богатый материал. Зато исчезли все высшие точки зрения, которые требуют, чтобы люди взошли на высоту. Отсюда падение идеалов или господство таких идеалов, которые имеют целью удовлетворение физических потребностей. Но собранный материал требует объединяющей мысли. Ее еще нет, но она несомненно явится, и мы все, работники на человеческом поле, призваны подготовлять ее появление. С тем вместе восстановятся и светлые идеалы нашей молодости, идеалы свободы и права, которым суждено окончательно восторжествовать в человеке» [122] . Конституционные воззрения Чичерина, нашедшие выражение в его работах позднего периода, в переписке получают дополнительное обоснование и разъяснение. Посылая Милютину свою изданную анонимно за границей брошюру, Чичерин пишет 31 августа 1900 г.: «Я высказал в ней все, что было на душе относительно современного положения России и возможного из него выхода. Могу сказать, что это мое завещание». Эта мысль разъясняется далее рассказом Чичерина об эволюции его взглядов на конституционализм. «Когда в шестидесятых годах, – говорит он, – возник конституционный вопрос, – я был против, потому что считал опасным менять зараз и политический и общественный строй. Но я всегда знал, что конституционное правление должно составлять естественное и необходимое завершение преобразований Александра II, иначе будет неисцелимое противоречие между новым, основанным на свободе зданием и унаследованной от крепостного права вершиной. Это противоречие сказалось раньше и ярче, нежели даже можно было ожидать. Износившееся самодержавие обратилось в игрушку в руках шайки людей, преследующих исключительно свои личные интересы. Пока это положение не будет изменено, об утверждении законного порядка, об охране свобод и права нечего и думать» [123] .

120

ОР ГБЛ. ф. 169, к. 77, д. 53, л. 7.

121

Там же. лл. 11–11 об.

122

Там же. д. 54, л. 9 об.–10.

123

Там же. д. 53, л. 18–18 об.

Перспективы конституционного правления в России рассматривались многими учеными в широкой сравнительно-исторической перспективе, причем особое внимание обращалось на социально-политический строй европейских демократий, возникших в ходе крупнейших революций нового времени. Данная тема составляла суть переписки Чичерина с французским историком и государственным деятелем А. Тьером. Чичерин считал, что республика в настоящее время (1876 г.) – «единственная форма правления, возможная во Франции». Согласно его взглядам, монархическая партия вряд ли имеет шансы на успех, что же касается демократии, то она должна быть не умеренной, а сильной, чтобы иметь возможность отразить нападения как внешних, так и внутренних врагов. Затрагивая отношения Франции и Германии, Чичерин выражает веру в «эру процветания и славы французской демократии». Проблемы демократии обсуждаются не только применительно к Франции, но и к Европе в целом. Чичерин отстаивает при этом необходимость сильного демократического суверенного правительства, возлагая определенную надежду на Францию. Речь идет о принципиальных проблемах – создании такого политического строя в Европе и во Франции, который

удовлетворил бы все человечество [124] . Значительная близость взглядов по проблемам государства и права прослеживается в переписке Чичерина с крупным представителем австро-германской правовой науки – Лоренцом Штейном (1875 г.) [125] . Изучение истории России на Западе отражено в обмене мнениями Чичерина с французским ученым А. Леруа-Болье. Чичерин подвергает критике французскую историографию истории России за распространение превратных мнений, вызванных незнанием некоторыми учеными русского языка. В связи с этим он пишет Болье, которого считает серьезным ученым, о своих философских взглядах, исследованиях по социологии и истории политических учений. Этим проблемам посвящено и письмо Жюлю Симону; представляя ему свои основные труды, посылаемые в Академию моральных и политических наук, он таким образом формулирует их главную идею: «Я исповедую доктрину экономической и политической свободы» [126] .

124

ОР ГБЛ. ф. 334, к. 3, д. 21, лл. 1–5.

125

Там же. ф. 334, к. 3, д. 19, лл. 1–2 об.

126

Там же. д.18, лл. 1–2.

Важное место в публицистике Чичерина занимали вопросы гласности, хорошего правосудия, борьбы с бюрократией. Он рассматривает их не как отдельные, не связанные между собой проблемы, но как логическое завершение решения одного, главного вопроса – создания представительных учреждений. Поддерживая С.Н. Трубецкого, выступившего по вопросу о свободе печати, Чичерин в то же время отмечал его сложность, «особенно в малообразованном обществе, как наше». «Без опоры на представительные учреждения, – писал он, – свобода печати приведет только к господству журналистов и хаосу, да и никогда не будет допущена при самодержавном строе» [127] .

127

Там же. ф. 334, к. 2, д. 45, лл. 3–4.

В отличие от Чичерина К.Д. Кавелин – другой важнейший представитель русского конституционализма – связывал социальный прогресс прежде всего с преодолением административного произвола, а в качестве непосредственных мер выдвигал реформы государственных учреждений, преобразование центральных и особенно местных административных органов, освобождение печати от цензуры. «Все, что нам нужно, – заявлял он, – и чего хватит на долгое время, это сколько-нибудь сносное управление, уважение к закону и данным правам со стороны правительства, хоть тень общественной свободы» [128] . «Чтобы власть могла быть преобразована, – утверждал Кавелин, – чтобы были изжиты обветшалые, полуазиатские, полукрепостные формы, для этого нужны прочные, самостоятельные государственные учреждения, состоящие из лучших людей страны» [129] . Отношение сословий и государства в России эпохи реформ интерпретируется Кавелиным в связи с обсуждением конституционного вопроса. Возражая тем либеральным мыслителям, которые видели в конституции и парламенте оптимальный вариант социально-политического строя, Кавелин считал это нереальным в России в условиях господства дворянства, отсутствия среднего класса и полной политической незрелости народной массы. Исходя из этого, он считал необходимым в первую очередь развитие местного земского самоуправления как школы политической зрелости, которая создаст предпосылки будущего правового государства.

128

Кавелин К.Д. Чем нам быть? Собр. соч., т. 2. СПб., 1904. С. 896.

129

Кавелин К.Д. Бюрократия и общество. Указ. соч. С. 1067.

Обращаясь к обоснованию возможной программы социальных преобразований, Кавелин сопоставлял сословный строй России с тем, который существовал во Франции и Англии накануне революции. Центральная проблема эпохи реформ – крестьянский вопрос – рассматривалась Кавелиным с социологической, юридической и исторической точек зрения. Для него крестьянство – это основная сила русского исторического процесса, то «четвертое сословие», от которого в конечном счете зависит будущее России. Обращаясь к истории Западной Европы в сравнительно-исторической ретроспективе, Кавелин считает, что решение аграрного вопроса на Западе, приведшее к обезземеливанию крестьян, создало предпосылки пролетариата. Подобная перспектива для России и вытекающие из нее политические следствия кажутся Кавелину, который в это время все более склоняется к славянофильским воззрениям на русский исторический процесс, совершенно неприемлемыми. Россия, считал ученый, не должна повторить ошибку Запада, последствия которой ощущаются в новое время: «Это тень Банко, которая возмущает живых своим неожиданным появлением. Общественная неправда, совершенная предками, тяжко отзывается теперь на потомках» [130] . На Западе, по Кавелину, «гнет капитала… заступил место юридического рабства, наложенного на низшие классы крепостным правом» [131] . Альтернативный путь исторического развития для России Кавелин связывает с правильным решением социального вопроса, видя в крестьянстве ключ национального существования, разгадку всех особенностей политического, гражданского и экономического быта страны. Сравнение России с Западной Европой в данном случае было призвано раскрыть не столько общие, сколько особенные, самобытные черты русского исторического процесса. «Немецкие профессора говорят о четвертом сословии, имея в виду рабочих как часть городского населения. Я же думаю, что действительно новое четвертое сословие представляет социальный тип, еще никогда не игравший никакой роли в истории – тип сельского жителя, земледельца, крестьянина. Эту мысль я развивал еще в 1863 г., в Бонне, в кружке профессоров» [132] . Вспоминая об этом позднее в переписке с известным французским историком А. Рамбо, ученый писал: «Я точно так же удивил немецкую публику в Бонне в 1863 г., доказывая, что четвертое сословие (der vierte Stand) не есть безземельный и бездомный рабочий, а мужик, владеющий землей. Россия есть и долго будет для европейцев страной сюрпризов всякого рода, потому что и история у нее совсем особенная, непохожая на европейскую, а ее-то европейцы не знают вовсе, думая, что, прочитав Карамзина, они все узнали. Карамзин мастер писать, но историк он и политик плохой. После него много сделано, чего в Европе не знают и даже не подозревают» [133] .

130

Кавелин К.Д. Землевладение в Западной Европе. Соч., т. 2. СПб.; 1904. С. 383.

131

Кавелин К.Д. Крестьянский вопрос. Указ. соч. С. 574.

132

Там же. С. 593.

133

ЦГАЛИ. ф. 264, oп. 1, д. 13, лл. 3–3 об.

Связь социального вопроса с политическим, а его, в свою очередь, с борьбой за правовое государство лучше всего прослеживается в научных трудах и публицистике М.М. Ковалевского, особенно периода первой русской революции. Разработка проблем политической философии, обоснование конституционных принципов и сравнительно-исторический анализ представительных учреждений разных стран становились в условиях общественной борьбы особой, а подчас единственной формой участия в создании предпосылок правового государства в России. «Кто имел случай действовать на общественном поприще, – заметил однажды Ковалевский, – тот, разумеется, успел отказаться от иллюзии о возможности непосредственного практического воздействия… Русский писатель, видящий в торжестве своих идей единственный стимул для деятельности, несомненно отложил бы в сторону перо, так мало надежд вызывает в нем действительность» [134] . Данная, скорее интеллектуальная, чем практическая, направленность деятельности ученого в рассматриваемый период отмечается современниками, например, А.Ф. Кони: участие Ковалевского в работе Государственной думы и Государственного совета может быть понято, если мы отдадим себе отчет в том, что ученый использовал их как трибуну для высказывания своих социально-политических доктрин, стремился разъяснить основы организации парламентской демократии. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что наиболее подробно рассматривается ученым в этот период прежде всего политическая философия английской и французской революций – учения Локка, Гоббса, Мильтона, с одной стороны, и Монтескье и Руссо – с другой. Характерно, что в отличие, например, от истории политических учений Б.Н. Чичерина или А.Д. Градовского, рассматривавших их в гегелевской традиции как постепенное развитие определенных общих, извечно присутствовавших принципов, Ковалевский, сознательно отвергавший данный подход, стремился, напротив, вскрыть связь этих доктрин с породившей их реальной действительностью. Эта особенность его подхода прослеживается прежде всего на материале истории Французской революции. Философские принципы 1789 г., считает Ковалевский, сформулировали то, что выработал исторический опыт. Связанные на первый взгляд с сочинениями кабинетных мыслителей, таких как Локк, Руссо, Вольтер и Монтескье, она в действительности явилась продолжением и развитием таких законодательных памятников, как Великая хартия вольностей, Декларация веротерпимости, Петиция прав, американская Декларация независимости. Тем самым подчеркивалось единство конституционных традиций Нового времени.

134

Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе. Т. I. М., 1890. С. 6.