Политическое цунами

Коллектив авторов

Всмотримся в карту современного мира. Этот мир уже сейчас можно, в грубом приближении, поделить на три зоны — Большой Юг (он же исламская дуга), Большой Дальний Восток и Большой Запад.

Большой Дальний Восток стремительно развивается. Вложения в этот регион дают большую прибыль. У элиты Большого Юга (нефтяных шейхов, прежде всего, но и не только) накопилось очень много денег. Речь идет о триллионах долларов. Этой элите по сугубо объективным причинам не хочется размещать деньги в западных банках, дающих очень малый процент. Отсюда соблазн вложить деньги в очень быстро развивающийся Большой Дальний Восток. Вложив же деньги туда, подкрепить свои вложения определенной энергетической политикой, да и политикой вообще.

Эта нитка связи

не может устроить западный финансовый капитал. Он понимает, что процесс начинающейся переориентации финансов Большого Юга с Запада на Восток желательно прервать в начальной фазе. Он понимает, что если этот процесс не прервать, то по завершении процесса начнется новый глобальный кризис с далеко идущими последствиями. Кризис, при котором США, например, окажутся в мировой иерархии не на первом и не на втором месте, а на четвертом или на пятом. Такая потеря капитализации недопустима. Ради того, чтобы избежать этой потери, можно пойти на многое.

Разумеется, не все на Западе и в США мыслят подобным образом. Но налицо весьма высокопоставленные высказывания, свидетельствующие о том, что подобные размышления овладевают многими умами. А овладев ими, обязательно станут приводным рычагом реальной большой политики.

Станут или стали?

Не является ли разогрев Большой исламской дуги переходом от стратегии «нового мирового порядка» к стратегии «нового мирового беспорядка»?

Возможно, госпожа Кондолиза Райс совсем не случайно рассуждает в связи с нынешними событиями на Ближнем Востоке о турбулентности, то есть новом мировом беспорядке. В бытность госсекретарем США она активно пользовалась советами заместителя помощника госсекретаря, крупного политолога и теоретика Стивена Манна. Того самого Манна, который стоял у истоков создания Института исследований Сложности в Санта-Фе и много лет занимался разработкой теоретических и практических проблем использования «управляемого хаоса» в глобальной политике.

В конце концов, все новое — это хорошо забытое старое. О финансовых, экономических, энергетических войнах говорят не отдельные влиятельные представители американского интеллектуально-политического истеблишмента. Все это давно уже стало «поваренной книгой» большого бизнеса.

Разница между войной и конкуренцией такова.

При конкуренции ты снижаешь свои издержки, повышаешь эффективность, выводишь на рынок лучший товар по более низкой цене и побеждаешь конкурента.

Если же ты ведешь не конкуренцию, а экономическую войну (а также войну финансовую, энергетическую и так далее), то задача состоит не в повышении эффективности своей деятельности, а в понижении эффективности деятельности противника. Для чего применяются самые разнообразные средства — например, от организации конфликта племен на территории, по которой проходят трубопроводы противника, до прямых диверсий на этих территориях.

Если нельзя сделать США более привлекательными в рамках игры по правилам Модерна, то почему бы не изменить правила? И не сделать конкурента менее привлекательным?

Вновь подчеркнем, что речь идет об идеях, рождающихся в умах отдельных элитных групп, а не о согласованном поведении всех американских элит.

Есть такое выражение: «noblesse oblige» («положение обязывает»). Положение единственной сверхдержавы, державы номер один, обязывает ко многому. В том числе и к тому, чтобы охранять это положение. Отсюда один шаг до такой формулы реальной политики: «главный враг — это страна, в наибольшей степени приблизившаяся к уровню, достигнув которого, она может бросить вызов моему могуществу». В «Стратегии национальной безопасности США», принятой в 2002 году администрацией Дж. Буша, этот принцип высказан в чеканной формулировке: «Наши силы должны обладать такой военной мощью, чтобы у потенциального противника не возникало желания наращивать свой военный потенциал в надежде превзойти Соединенные Штаты в военной мощи или сравняться с ними».

Такого рода формулы можно заворачивать в те или иные идеологи

ческие обертки. Но начинка не имеет никакого отношения к идеологии. Если СССР приблизился больше всего к опасному уровню, то он — опасность номер один. И эту опасность можно завернуть в обертку борьбы с коммунизмом.

Но если к этому уровню приблизится страна с любой другой идеологией, то будет просто найдена другая обертка. Суть же будет состоять в этом опасном приближении, приближении самом по себе.

Особо опасно создание союзов, при котором союзная мощь резко возрастает, приближаясь все к тому же недопустимому уровню. Весьма проблематичный союз между Китаем и Японией как между индустриальной и постиндустриальной державой относится именно к числу подобных союзов. Но к этому числу относятся и другие союзы.

Закон неравномерности развития — неотменяемый, коль скоро речь идет об игре по правилам Модерна, — чреват конфликтом между США и Китаем по схеме, аналогичной конфликту между Великобританией и Германией в 1914 году. Но за такой конфликт между ядерными державами будет заплачена слишком высокая цена. И хотя возможность такого конфликта, как мы знаем, обсуждалась широко (например, известной американской группой под руководством Пола Вулфовица, она же группа «Би-2»), не могут не прорабатываться и альтернативные такому конфликту стратегии.

Например, стратегия управляемого хаоса. Разогревается Большой Юг, с которым заключают союз, аналогичный тому, который был заключен в Афганистане против СССР. Энергию экспансии этого Большого Юга направляют на Большой Дальний Восток. Прежде всего, на Китай, но и не только. Опасность, вытекающая из неравномерности развития, становится меньше… Страна-лидер получает историческую отсрочку…

Мы знаем, что такие схемы обсуждаются многими, включая того же Бжезинского. Мы знаем, что такие схемы не раз применялись в истории. Почему нельзя предположить (вновь подчеркнем — только предположить!), что все странные факты, находящиеся в вопиющем несоответствии с прежней американской стратегией, както соотносятся (пусть и не на все сто процентов) с подобными построениями, уже неоднократно использованными в истории?

Теперь уже сами создатели стратегии «радикальный ислам против СССР» говорят об этом. Бжезинский [145] и Гейтс [146] откровенны донельзя. Они признают, что начали разогрев макрорегиона, в том числе и Афганистана, за полгода до ввода советских войск в Афганистан. При этом Бжезинский прямо говорит, что использование «взбудораженных мусульман» против главного конкурента США — это был не только допустимый, но и оптимальный геополитический ход. Не дает ли это серьезных оснований для внимательного рассмотрения нашей гипотезы?

145

145 Vincent J. Op. cit.

146

146 Gates R. M. Op. cit. P.145.

От гипотезы переходим к модели.

Если содержание уходящей эпохи — всеобъемлющая и безальтернативная монопроектность, согласно которой в мире есть только Модерн и ничего больше, то содержание наступающей эпохи — полипроектность.

Налицо, как минимум, три проекта — Постмодерн, Модерн и Контрмодерн.

Радикальный исламизм — это Контрмодерн.

Модерн — это то, что происходит сегодня на Большом Дальнем Востоке: в Китае, Индии, Вьетнаме и так далее.

А Постмодерн — это то, что начинает произрастать на Западе в условиях нарастающего обрушения Модерна, в условиях превращения Запада из лидера промышленного (индустриального или постиндустриального) развития — в лидера, обеспечивающего совокупный сервис. Сервис финансовый, сервис в сфере более тонких услуг, сервис развлекательный, сервис силовой (да-да, и силовой тоже).