Политика & Эстетика

Бодлер Шарль Пьер

Продвигаясь в своем «общественно-критическом» анализе, Беньямин отмечал, что толпа у Бодлера не убежище преступников, но место обитания поэта. Его образ большого города не вызывает отвращение, но отражает любовь поэта. Бодлер свободен в мыслях и желаниях. Его гнетет желание буржуазии в ответ на политический террор скрыться в четырех стенах квартиры, чтобы построить свой маленький мир, наполненный предметами домашнего обихода, например, как говорит Беньямин, в стиле макарт:

Квартира представляется родом скорлупы. Он понимает ее как футляр человека и укладывает его в него со всеми его принадлежностями, заботясь о его следе так, как природа в граните о мертвой фауне 253 .

253

Benjamin W. Das Paris des Second Empire bei Baudelaire. S. 548.

Сам Бодлер,

по мысли Беньямина, оказался вовлечен в это бегство от реальности «как какой-то криминальный элемент». Но скрывался он не в своей квартире, а там, где его вряд ли ждали, – в массе большого города: «В бегстве от кредиторов он забивался в кафе или читальные кружки. Он слонялся по городу, который фланеру давно больше не был родиной». Этим восприятие фланера у Бодлера отличалось от восприятия фланера-незнакомца у По: «Фланер для По прежде всего тот, кому неуютно в его собственном обществе. Поэтому он ищет толпу… Различие между асоциальным и фланером По намеренно стирает. Человек в окружении массы становится подозрительнее». Беньямин подчеркивал: «Бодлер любил одиночество, но он хотел его в толпе». Это было, в том числе, потому, что толпа всегда на виду и покрывает все возможное пространство: получить одиночество где-либо, кроме нее, было невозможно. Так же невозможна и небезопасна жизнь фланера в темном городе:

В течение рассказа у По становится темно. Появление улицы как интерьера, в которой фантасмагория фланера обобщается, лишь с трудом можно отделить от газового освещения. Первый газовый свет загорелся в пассажах… При Наполеоне III число парижских газовых светильников растет быстрым темпом. Это повышало безопасность в городе. Это делало толпу на открытой улице и ночью как у себя дома; это вытесняло звездное небо из образа большого города увереннее, чем это происходило его высокими домами 254 .

254

Ibid. S. 550, 552.

Бодлеру, чтобы и самому сохранять возможность «общественно-критического» взгляда, нужно было оставаться на виду и видеть то, что происходит вокруг.

Масса у Бодлера, по мысли Беньямина, имеет явные отличия от толпы у Гюго, которую Беньямин оценивает в качестве «конкретных скоплений, но общественно все же остающихся абстрактными, именно в своих изолированных частных интересах», и потому считает толпу существующей «только статистически»: «Если эти скопления все же попадают на глаза – и об этом заботятся тоталитарные государства тем, что они делают сосредоточение своих клиентов перманентным и обязательным для всех намерений, – то ясно проявляется их двойной характер». Для Беньямина толпа Гюго была «толпой почти в античном стиле, толпой клиентов – это была его масса читателей и выборщиков»: «Одним словом, Гюго не был фланером» 255 . А потому и мир, воссоздаваемый им, имел мало общего с миром Бодлера:

255

Ibid. S. 568.

Космический ливень у Виктора Гюго никогда не имел характера открытого ужаса, который Бодлер искал в spleen. Он пришел к поэту из пространства миров, подошедшего к интерьеру, где он чувствовал себя как дома. Он чувствовал себя в этом духовном мире действительно как дома. Этот мир – дополнение уюта его домашнего очага, где также не обошлось без ужаса.

В «Центральном парке» у Беньямина в контексте «шаткости и хрупкости большого города», воссоздаваемого Бодлером, ясна социальная почва популярных у буржуазии занятий:

Азартная игра, фланирование, коллекционирование – занятия, которые предназначены против spleen. Бодлер показывает, как буржуазия в период своего упадка больше не может интегрировать в себя асоциальные элементы 256 .

По мнению Адорно, такие игры Беньямина с литературными образами были излишни и необоснованны, а потому и тезис о превращении города в интерьер для фланера вызывал у него «чувство искусственности», хотя он признавал смелость автора. Адорно подчеркивал:

256

Benjamin W. Zentralpark. S. 658, 674, 668.

Материалистическая детерминация культурных характеров возможна только опосредованно через общий процесс… как через общественные и экономические общие тенденции своего времени… Тем самым в смысле постановки вопроса в Вашей работе – через анализ формы товара в эпоху Бодлера.

Адорно указывал в связи с этим именно на отсутствие теоретической базы в работе Беньямина, прикрытое многочисленными фактами, создающими «аффицирующий» эффект 257 .

Беньямину, для которого «Бодлер был плохим философом, хорошим теоретиком, но бесподобным мечтателем», раскрывать социальную природу его образов, опираясь только на материальную основу, было бы довольно странно, поскольку «от мечтателя он имеет стереотипию мотивов, непоколебимость в отклонении всего мешающего, готовность в любое время поставить образ на службу мысли»: «Мечтатель, как исторически определенный тип мыслителя, является тем, кто чувствует себя среди аллегорий как дома». И в продолжение размышлений о «материальной детерминации» поэтических образов Бодлера:

257

Theodor Adorno an Benjamin, 10.11.1938 // GS. Band I. S. 1095, 1096.

Он получил в путь в качестве суточных одну ценную старинную монету из накопленного богатства этого европейского общества. Она имела на «решке» костлявую смерть, на «орле» – погруженную в мечтания меланхолию. Эта монета была аллегорией 258 .

Однако это обстоятельство не мешало Беньямину осуществлять «общественно-критическое» исследование с опорой на материализм. Он совершенно естественно соединял поэтические аллегории и товарные отношения эпохи капитализма:

258

Benjamin W. Zentralpark. S. 669, 683–684.

Специфическое обесценивание мира вещей, которое предложено в товаре, является фундаментом аллегорической интенции у Бодлера. Как воплощение товара центральное место в поэзии Бодлера занимает проститутка. Проститутка, с другой стороны, является очеловеченной аллегорией 259 .

В «Центральном парке» Беньямин более конкретно высказался о взаимосвязи образа проститутки и фланера и об их месте в творчестве Бодлера:

Проституция овладевает с возникновением больших городов новыми таинственными сущностями. Одна из них – это, прежде всего, лабиринтный характер самого города. Лабиринт, образ которого вошел фланеру в кровь и плоть, выглядит через проституцию словно пестро окаймленным. Итак, первая таинственная сущность, которой она распоряжается, является мифическим аспектом большого города как лабиринта 260 .

259

Benjamin W. Konspekt. S. 1151.

260

Benjamin W. Zentralpark. S. 687–688.

Беньямин уверен, что сам Бодлер был не фланером, а скорее «собственным импресарио», создавшим вместе с образом фланера свою «мифоманию» 261 :

Если представить этот ритм и следовать этим образом работы, то это покажет, что фланер Бодлера ни в коей мере не является автопортретом поэта, как об этом можно было подумать. Важная черта реального Бодлера – именно предписанного его произведением – не включена в эту картину. Это рассеянность. – Во фланере желание смотреть празднует свой триумф. Он может концентрироваться в наблюдении – это дает в итоге детектива-непрофессионала; он может стагнировать в разине. Тогда фланер становится badaud. Подробнейшие представления большого города исходят ни от одного, ни от другого. Они исходят от тех, кто пересекает город, как будто покидая его, отбросив в своих мыслях и заботах. Им подходит картина fantasque escrime; на их конституцию, которая является чем угодно, только не конституцией наблюдателя, посягает Бодлер 262 .

261

Ibid. S. 665.

262

Benjamin W. Das Paris des Second Empire bei Baudelaire. S. 572.