Политика (сборник)
Шрифт:
– Ладно.
* * *
– Ну, так что ты там такое хочешь, а сказать боишься, а? – спрашивает Ленка.
Мы опять сидим на последней парте в «химии». Дежурные ушли, классная и лаборантка – тоже. Они нам оставили ключ, чтоб мы закрыли кабинет и отдали потом ключ уборщицам. Пока дежурные подметали и мыли пол, я делал домашнюю по химии на завтра, а Ленка что-то писала в своей тетради. Я думал, она пишет черновик сочинения.
– Ты все сама знаешь, – говорю я и краснею.
– А вот и не знаю. Ты скажи.
– Все ты знаешь, ты просто издеваешься.
– Да не издеваюсь я, кинься ты. – Она не улыбается, смотрит серьезно.
– Ну, я хочу, чтобы ты мне дала.
Она улыбается и сразу же морщится.
– И тебе не стыдно о таком думать, а? Ты же отличник все-таки, хороший мальчик?
Ленка хохочет, я молчу.
– А если я про это классной расскажу? Или пацанам нашим? Они тебе темную на физкультуре сделают. Ладно, не бойся. Не скажу.
Она берет мою ладонь и подносит к своим грудям.
– Хочешь потрогать?
Я киваю.
– Ну так дотронься, чего ты боишься? Я разрешаю.
На черном кружевном фартуке – комсомольский значок с мордой Ленина. Я сую руку немножко пониже значка и нащупываю Ленкину грудь. Она маленькая и мягкая. У меня встает, и я кладу другую руку на колено, чтобы она не заметила.
– А теперь сочинение, да?
* * *
На химии классная читает нам морали.
– …И в который раз прошу вас обратить внимание на внешний вид. Мне уже Николай Николаевич сделал замечание по поводу Кокориной. Мало того, что платье укоротила – еле попу прикрывает – и мелирование это дурацкое, так еще и три сережки в ухо вставила. Нашлась мне здесь неформалка. Чтоб завтра же две сережки сняла. По одной в каждом ухе еще ладно, но чтоб три…
Пока классная все это говорит, я рисую карандашом на листке в клеточку голую бабу. Получается довольно похоже на Ленку. Я пририсовываю ей в одном ухе три сережки и показываю рисунок Ленке.
– Ты что, хочешь сказать, что это я? А ты меня что, видел? И не увидишь, можешь не надеяться, ясно?
– Кокорина, тише! – орет классная. – Только про нее говорили, и опять она – сидит, болтает на уроке.
Ленка берет листок и комкает его.
– Ты слишком много на себя берешь, понял? – говорит она шепотом. – Думаешь, если сочинение помог написать, то я теперь под тебя должна ложиться, да? А ты знаешь, что ты на своем районе – ноль, никто. Ты водку хоть раз пробовал, а? А курил? А в «трест» хоть раз ездил на дискотеку? А за свой район хоть раз лазил? Ты лох самый настоящий, вот ты кто. Ты дохлый, тебя все шпыняют. Да с тобой ни одна баба никогда ходить не будет, ты это знаешь? А если я своему пацану скажу, про что ты меня просил, то он знаешь, что с тобой сделает?
* * *
Я заперся в туалете и дрочу. Думаю про Ленку, представляю себе, как она приходит ко мне, и я один, мамы нет, и я ставлю музыку, и мы пьем коньяк, который стоит в баре уже, наверное, года два, и едим шоколадные конфеты с ликером, которые маме подарили на день рождения, и она сказала, чтобы я их не смел трогать. А потом мы раздеваемся и ложимся на диван…
– Ты еще долго там будешь сидеть? – спрашивает мама.
– Да нет, сейчас, выхожу.
Последние движения – и малофья брызгает вверх, потом падает на коврик. Я растираю ее носком, чтобы мама не заметила.
* * *
Мы с Ленкой дежурим после уроков – убираем «химию». Я ставлю стулья на столы, а она подметает пол.
– Слушай, Ленка, ты за то не обижайся, ладно?
– На обиженных воду возят, понял?
– Значит, не обижаешься?
– Нет, конечно.
– Слушай, а у тебя сейчас время есть? Может, пойдем ко мне, музыку послушаем? У меня темы классные есть: «Модерн токинг» – третий альбом, «Джой»…
Ленка швыряет веник в сторону.
– Как вы меня все заебали – это просто пиздец какой-то.
Она сталкивает стулья со столов на пол – они с грохотом падают, – потом подходит ко мне и заглядывает в глаза.
– Что тебе от меня надо, а? Что ты хочешь? Я тебе русским языком говорю: я не люблю ебаться, мне это не нравится, ты понял? Хули вы все ко мне лезете, а?
Она сбрасывает со столов еще несколько стульев, потом садится на пол и плачет. Я не знаю, что делать – подойти ближе или нет. Платье у нее задралось, еще чуть-чуть – и были бы видны трусы. Она замечает, куда я смотрю и рукой сама задирает платье – открываются трусы под черными капроновыми колготками.
– Видел? Больше не увидишь. – Она резко поправляет платье. – Ну что стоишь? Давай убирать дальше, а?
Pulp Fiction[14]
Она появилась в фирме обычным безрадостным осенним днем. Алексей поднял глаза от компьютера и отметил, что в бухгалтерии новая сотрудница. По работе он никак не сталкивался с бухгалтерией, заходя туда раз в месяц – получить зарплату у Веры Ивановны – средних лет полной тетки с крашеными волосами и множеством золотых колец и сережек. Там работали еще две или три тетки подобного вида. Ушла ли одна из них или начальство решило расширить штат, он не знал, да особенно этим и не интересовался.
Она стала мелькать в офисе, проходя иногда через комнату, в которой сидел Алексей. Он обратил внимание на то, что у нее много шмоток, не то, чтобы дорогих, но и не дешевого вида. Он подумал, что, наверное, она немалую часть своей зарплаты тратит на одежду, хотя это его, конечно, никак не касалось.
Скоро Алексей заметил, что рассматривает ее всякий раз, когда она проходит мимо. Здороваться они не здоровались, порядка такого не было: фирма большая, и не все друг друга знали или как-то пересекались. До этого он ни на кого из офисных девушек внимания не обращал.
На работе все общались, в основном, внутри узких группок, интересы которых не пересекались, и контакта с ней возникнуть у него не могло. А подойти и познакомиться было бы все равно, что подойти и познакомится на улице.
Существовали, конечно, варианты. Например, можно было случайно оказаться в одном вагоне метро по дороге на работу и пройти вместе пять минут до офиса и о чем-то поговорить, «лучше узнать друг друга», и это было бы вовсе не «знакомство», а так, общение двух, можно сказать, коллег.