Политико-философская концепция И. Берлина
Шрифт:
По мысли Гердера народ является естественной группой, органическим единством. Гердер, как известно, проявлял интерес и симпатию к славянским народам, сохраняющим, по его мнению, в чистоте народную культуру. Он перевел на немецкий язык и издал песни южных славян и привлек внимание западноевропейской общественности к этим народам. Его идеал жизни был направлен на кроткое и мирное сообщество людей, на беспрепятственное развитие духовной культуры и народных индивидуальностей.
И. Берлин, отличный знаток Гердера, выделял в его творчестве определенные темы, в которых, на взгляд Берлина, заключалось самое оригинальное и революционизирующее у этого немецкого мыслителя. В качестве такового он указывает прежде всего на присутствующее у Гердера представление о том, что принадлежность человека к какой-либо социальной группе является первейшей потребностью человека. Берлин пишет: «…Как бы ни ошибался он в качестве пророка… в качестве социального психолога он был выше своего поколения; более ясно, чем какой бы то ни было другой автор, он понял и пролил свет на первостепенную важность такой социальной функции, как “принадлежность” - на то, что означает принадлежать к группе, культуре, общественному движению, образу жизни» [6, c. 481]. Быть членом группы, по Гердеру, – значит думать и действовать определенным образом, ориентируясь на определенные цели, ценности, ту или иную картину мира, – отмечает Берлин. В качестве важнейшей группы, с которой идентифицирует себя человек, выступает
Из признания своеобразия духовной жизни тех или иных народов, культур, исторических эпох следовало, что неверно подходить к иной культуре или эпохе с мерками своей культуры, эпохи. Это означало, что для того, чтобы постигнуть чужую духовную жизнь, надо уметь в нее вжиться, почувствовать ее изнутри. И Берлин отмечает, что Гердер в высшей степени обладал этой способностью. «Даже самые резкие критики Гердера признавали мощь и богатство его творческого воображения. Он обладал изумительной способностью переноситься мысленно в самые разные реальные или возможные общества прошлого и настоящего и испытывал к ним всем необычайную сердечную симпатию. Его вдохновляла сама по себе возможность восстановить ушедшую форму жизни, он наслаждался, выявляя ее индивидуальные проявления и все человеческие переживания, воплощенные в них…» [6, c. 425].
И. Берлин задается вопросом, является ли признание Гердером самобытного духа наций национализмом? Его ответ отрицательный. Гердер не давал преимущества какой-либо нации, для него все нации, и большие, и малые, одинаково ценны. Если даже признать позицию Гердера национализмом, то это – культурный национализм, но никак не политический. У Гердера нация не есть политическая единица. «Национальность для него есть чисто и строго культурное свойство; он убежден, что народ может и должен защищать свое культурное наследие: никогда не должен отступаться от него», – пишет Берлин [6, c. 464]. «Он прославляет германские истоки потому, что они являются частью его родной культуры и помогают ее понять, а вовсе не потому, что немецкая культура по какой-то космической шкале стоит рангом выше, чем другие культуры» [6, c. 462]. «Гердер не желает могущества и не собирается отстаивать превосходство того класса, к которому он принадлежит, своей культуры и нации. Он хочет построить общество, в котором люди, кто бы они ни были, могли жить полной жизнью, имели бы свободу самовыражения, могли бы «быть кем-то»; и он полагает, что чем меньше правительства, тем им будет лучше» [6, c. 462]. Берлин считает, что представление Гердера о хорошем обществе ближе всего к анархизму, что ему ближе представления, которых придерживались такие либералы, как Гете и Гумбольдт, нежели идеалы Фихте, Гегеля и политических социалистов.
Самую же революционную сторону учения Гердера Берлин усматривал в отрицании им абсолютных ценностей, в той мысли немецкого философа, что ценности различных культур одинаково значимы. Раскрывая эту мысль Гердера, Берлин говорит: «“Физиогномии” культур неповторимы: каждая представляет замечательный пласт человеческих возможностей в свое собственное время, в своем месте и в определенной ситуации. Мы не имеем права высказывать суждения об относительной их ценности, ибо это означало бы измерение несоизмеримого…» [6, c. 500]. Он также отмечает определенную непоследовательность Гердера, который в своей философии истории развивал представление о закономерном движении человечества к воплощению, торжеству гуманности в жизни людей, то есть к некоей единой цели, единому образцу. Это представление Гердера, очевидно, отдавало дань мировоззрению Просвещения. «…В “Идеях” [4] он провозглашает всеобщий идеал Humanit"at [5] , к которому человек постепенно приближается, и некоторые интерпретаторы Гердера честно пытались представить его ранний релятивизм как одну из фаз развития его мысли, которую он со временем «перерос», или же примирить его с туманным гердеровским понятием прогрессивного развития в направлении к Humanit"at… Но это остается смутным представлением; его мастерство и воображение даже в “Идеях” уходит на воскрешение отдельных культур, а не на нахождение связей между ними» [6, c. 500–501].
4
Труд Гердера «Идеи к философии истории человечества».
5
Человечность, гуманность (нем.).
И. Берлин отмечает, что у Гердера было много общего с Просвещением, что он весьма красноречиво писал о восхождении человека к идеалу Humanit"at и высказывал мнения, под которыми мог бы подписаться Лессинг, равно как и Гете. Тем не менее, - говорит Берлин, - «…я не верю, что хоть кто-нибудь, читавший сочинения Гердера с тем Einf"uhlung [6] , о котором он просит и который так хорошо описывает, - вынес впечатление, что сознанием Гердера владеет именно этот идеал – идеал просвещенного Веймара. Он яркий, наводящий на размышления, многословный, наделенный изумительным воображением писатель, но редко бывающий ясным, строгим и убедительным… В результате этого его слова можно интерпретировать (что уже и делалось) по-разному. Но то, что составляет самую суть его мысли, то, что оказало влияние на более поздних мыслителей… это тема, к которой он постоянно возвращается: что нельзя оценивать одну культуру по критериям другой; что разные цивилизации развиваются по-разному, преследуют разные цели, воплощают разные уклады жизни и обусловлены разными отношениями к жизни; поэтому, чтобы понять их, необходимо совершить воображаемый акт “проникновения” в их сущность, понять их, насколько это возможно, “изнутри” и посмотреть на мир их глазами – быть “пастухом среди пастухов” в древней Иудее, быть моряком в северных штормовых морях и перечитывать Эдду на борту корабля, преодолевающего Скагеррак. Это совершенно разные общества, и их идеалы несопоставимы. Следовательно, вопросы типа: какие из них лучше, какие следует предпочесть, как оценить, какое из них ближе подошло к универсальному человеческому идеалу Humanit"at, пусть даже и субъективно понимаемому, - к тому образцу, который в наибольшей степени должен (или считается, что должен)
6
Вчувствование, проникновение (нем.).
И. Берлин подчеркивает, что признаваемая Гердером ценностная несоизмеримость культур не дает возможности разместить их таким образом, чтобы образовать из них некоторое поступательное восхождение. Поэтому понятие прогресса в мировоззрении Гердера оказывается проблематичным, а то, что он называет Fortgang [7] есть внутреннее развитие культуры в собственной окружающей среде и в направлении к собственным целям. «…Если все эти формы жизни можно понять только с помощью их собственного языка (единственного, что имеется), если каждая из них есть “органическое” целое, образец целей и средств которой не может быть воскрешен и тем более с чем-то соединен, то вряд ли они могут составлять многоступенчатые звенья космического, объективно познаваемого прогресса, некоторые стадии которого автоматически становятся более ценными, чем другие, в зависимости от их отношения – скажем, насколько они близки или насколько точно отражают – конечные цели, к которым идет, пусть даже и неуверенно, человечество. Это ставит Weltanschauung [8] Гердера, насколько оно вообще последовательно, вне современной философии “прогрессизма”, несмотря на все интуитивные прозрения, которые оно с ними разделяет…» [6, c. 501–502].
7
Прогресс (нем.).
8
Мировоззрение (нем.).
И. Берлин вполне соглашается с Гердером в том, что культурное многообразие лучше однообразия. Поэтому любое культурное подавление и искусственное нивелирование есть преступление против человечества. Показательно следующее высказывание Берлина: «Нет ничего хуже империализма. Рим, разрушивший туземные цивилизации Малой Азии с тем, чтобы создать унитарную, однородную Римскую культуру, совершил преступление. Мир тогда был огромным садом, в котором росли различные цветы, каждый по-своему, каждый со своими собственными притязаниями, правами, прошлым и будущим. Таким образом, хотя у людей есть много общего… тем не менее, не существует универсально правильных ответов, так же обоснованных для одной культуры, как и для другой. Гердер – отец культурного национализма. Хотя он не был политическим националистом (в его время не был развит этот вид национализма), он верил в независимость культур и в необходимость сохранить каждую культуру в своей неповторимости. Он считал, что желание принадлежать к какой-либо культуре, к чему-то, что объединяет группу, область или нацию, является основной человеческой потребностью, такой же важной, как потребность в еде, воде, свободе» [18, c. 54].
Мысль о многообразии культур и их уникальности развивалась также романтизмом. Это течение тоже оказало влияние на Берлина, по его собственным словам размышления над историей этого движения способствовали созреванию у него мысли о плюрализме ценностей. Но другие стороны учения романтиков, именно идеализация прошлого и превознесение ими национального духа, были чужды Берлину. В эссе «Чувство реальности» он рассуждал о невозможности возврата к прошлому, его повторения. Тем, кто вынашивает подобные планы, не достает, по его мнению, чувства реальности. ХХ век, деятельность таких вождей, как Ленин, Сталин, Гитлер, показали, что люди намного более податливы, чем предполагалось ранее, что из них действительно можно лепить те или иные формы жизни. Однако эти возможности не безграничны, считает Берлин, так, невозможно буквально воспроизвести какую-то прошлую эпоху. То, что история не содержит в себе необходимости, закона (а именно таково было убеждение Берлина, доказательству которого он посвятил специальные работы), не означает, что можно вернуть людей в прошлое, вновь его построить. «Мы совсем не уверены в существовании таких законов, но остро ощущаем всю нелепость романтических попыток вернуть былую славу», – пишет английский философ [38, с. 33]. Он отмечает, что каждая конкретная историческая ситуация определяется огромным множеством факторов и обстоятельств, о многих из которых мы даже не подозреваем, поэтому воспроизведение прошлого невозможно, а в результате попыток такого рода неизбежно получится подделка, «синтетическая древность на современной основе».
Однако появление движения «романтизм» Берлин оценивает как важный мировоззренческий поворот, изменивший характер европейского мышления. «Это восстание… потрясло основы старого традиционного порядка и оказало глубокое и непредсказуемое воздействие на европейское мышление и практическую деятельность. Это, наверное, самое большое изменение в европейском сознании со времен эпохи Возрождения…» [2, c. 668].
И. Берлин анализирует идейные и социальные истоки романтизма. Он показывает, что романтизм, зародившийся в Германии, был своеобразной немецкой реакцией на французское Просвещение, претендовавшее тогда на то, чтобы быть властителем умов. Берлин указывает как на исторические корни романтизма на чувство отсталости, испытываемое немцами, поскольку Германия была тогда в экономическом отношении действительно отсталой полуфеодальной европейской страной, а в политическом отношении она была раздроблена на множество мелких княжеств, и на ущемленную национальную гордость немцев, не желавших принимать идейное лидерство французов. «Это ощущение сравнительной отсталости, ощущение себя объектом покровительства или презрения со стороны французов с их высокомерным сознанием своего национального и культурного превосходства породило чувство коллективного унижения, превратившееся позднее в чувство негодования и вражды, корни которого – в ущемленной гордости. Немецкая реакция сначала заключалась в подражании французским образцам, а затем она обернулась против них» [2, c. 679]. Зародившись в Германии, идейное движение романтизма в последующем своем развитии нашло приверженцев в различных странах Европы.
К романтизму вполне может быть отнесен и ранний Гердер. Он принимал активное участие в движении «Sturm und Drang» [9] . Мысль Гердера об уникальности и самоценности наций и культур вполне вписывается в мышление романтизма. И. Гердеру, как уже отмечалось, не была свойственна идеализация прошлого, стремление к его повторению, и он не допускал мысли о каком-либо превосходстве одних наций и культур по отношению к другим. Что же касается движения романтизма в целом, то оно явилось питательной почвой для последующего появления и расцвета национализма [10] .
9
«Буря и натиск» - литературное и философское движение в Германии в 70-х гг. XVIII века, явившееся прелюдией романтизма.
10
Идейную связь национализма с романтизмом И. Берлин анализирует в эссе «Национализм: вчерашнее упущение и сегодняшняя сила». Эта связь прослеживается через отрицание универсализма, апелляцию к воле, интерес к духовной жизни народа. Берлин подчеркивает, что национализм – это определенный способ самоотождествления и определенная доктрина, идеология, которых не было ни в Древнем мире, ни в Средние века.