Политология революции
Шрифт:
Всерьез программные дискуссии возобновились на Западе лишь к концу 1960-х годов, в связи с массовым подъемом революционного движения. Исходной точкой был отказ от советской «модели» и постепенно нараставшие сомнения в применимости китайского опыта (даже у поклонников Мао не было полной уверенности, что его методы можно повторять во Франции или Норвегии).
Ключевые выводы дискуссии конца 1960-х и 1970-х годов можно сформулировать следующим образом. Во-первых, формальная демократия, сложившаяся в рамках буржуазного общества, явно недостаточна для социализма, но провозглашаемые ею права и свободы имеют непреходящее значение. Если в годы русской революции прямая демократия Советов противопоставлялась парламентаризму, то теперь левые выступали за их соединение. Надо сказать, что такие идеи можно обнаружить и в некоторых текстах Ленина (однажды у него мелькнула даже мысль о сочетании
Вторым важнейшим выводом стала необходимость самоуправления. Принцип «самоуправления» стал применяться как универсальный ответ на все вопросы. Самоуправление рабочих на национализированных предприятиях, децентрализация власти и гражданское самоуправление на местах, вот. Что должно было радикальным образом изменить общественные отношения. С точки зрения теоретиков самоуправления, капиталистическая система наемного труда не может быть преодолена до тех пор, пока работники не получают полного контроля над средствами производства. Часть идеологов видела в самоуправлении способ демократизировать государственный сектор, другие, напротив, считали необходимым передавать предприятия в полную собственность рабочих, чтобы таким образом «на деле преодолеть действительный антагонизм между трудом и капиталом». [576] С точки зрения такого подхода национализация средств производства сама по себе мало что меняет. «Только тогда, — писал идеолог Партии самоуправления трудящихся Б.Ф.Славин, — когда каждый труженик, каждый работник станет собственником средств производства и результатов своего труда, когда исчезнет разница между трудом и капиталом, между хозяином и работником, когда на деле будет преодолено вековое отчуждение человека от собственности, власти и культуры». [577]
576
Славин Б.Ф. Социализм и Россия. С. 85.
577
Там же.
Откуда, однако, уверенность, что в условиях подобной самоуправленческой экономики все станут собственниками, а отчуждение будет преодолено? При столкновении с жизненной конкретикой несостоятельность подобной позиции просто бросается в глаза. Начиная с того очевидного факта, что далеко не все граждане работают на производственных предприятиях, не все, следовательно, получат доступ к собственности, заканчивая тем, что ценность и капиталоемкость различных объектов принципиально различны (мастерская по ремонту обуви дает совершенно не тот же «доступ к собственности», что металлургический завод или нефтяная скважина). И не окажутся ли «народные предприятия», принадлежащие исключительно своим работникам, в ситуации острой конкуренции друг с другом, живя по законам капиталистического рынка и ежедневно воспроизводя эти законы?
Переход от рыночных отношении к новому, некоммерческому типу производственной координации не может быть решен в один присест и потребуется длительная историческая эволюция, чтобы новые отношения в полной мере сложились и восторжествовали. Но конкуренция «народных предприятий», объединенных групповым эгоизмом, не только не способствует подобной эволюции, но, напротив, является для нее мощнейшим тормозом.
Доступ к собственности «для всех» возможна лишь в том случае, если эта собственность действительно является общей (народной, а желательно — принадлежащей всему человечеству). Но это, в свою очередь, возможно только при двух условиях: если реальным хозяином является все общество в лице своего законного представителя — государства, и если само государство действительно является демократическим, подконтрольным, подчиненным обществу. Иными словами, уже и не совсем государством в привычном для нас смысле…
Производственное самоуправление было модным лозунгом с 1960-х по 1980-е годы, но сегодня почти забытым даже среди тех, кто видел в нем единственную альтернативу бюрократии. Причина не только в том, что с приватизацией общественного сектора возможности для практического испытания самоуправленческих моделей сошли к минимуму. Накопленный
Самым известным, и самым провальным экспериментом явилась коммунистическая Югославия, где развал системы рабочего самоуправления на производстве предшествовал распаду федерации. С точки зрения европейских марксистов 1970-х годов самоуправление в Югославии было извращено двумя факторами. С одной стороны, бюрократическим контролем и отсутствием политической свободы, с другой стороны господством рыночных отношений в экономике. Крушение югославской модели легко объяснить теми же причинами, которые вызвали и крах советской системы. Бюрократический контроль и отсутствие демократии, парализовавшие инициативу трудящихся, делали невозможными создание социалистической экономики. Однако не меньшую роль сыграло и подчинение предприятий логике рынка. Рабочие коллективы, зажатые между «субъективным» давлением бюрократии и «объективным» давлением рынка, просто не могли быть хозяевами положения даже на собственном заводе. [578]
578
Примером марксистской критики югославской модели самоуправления может быть книга французского экономиста Катрин Самари, опубликованная в конце 1980-х годов, еще до того, как эта модель развалилась фактически: Samary С: Le march'e contre l'autogestion — l'ехр'erience yougoslave. Paris: Publisud-La Br^eche, 1988.
Аналогичным образом потерпели поражение и самоуправленческие эксперименты на Западе. В отличие от Югославии, где трудящимся предлагалось управлять государственной собственностью, в США и Западной Европе создавались коллективные предприятия, действовавшие в рамках капиталистической экономики. Некоторые из них оказались довольно успешными с точки зрения бизнеса. Вопрос лишь в том, смогли ли они хоть немного изменить общество или хотя бы жизнь своих собственных сотрудников?
Типичным явлением стала самоэксплуатация рабочих, ради спасения предприятий, находящихся в долговой зависимости от частных банков, конкуренция между коллективами и отсутствие солидарности по отношению к трудящихся других компаний.
Сторонники анархо-синдикалистских утопий могут ответить, что все эти несчастья происходили только потому, что капиталистические отношения оставались господствующими в обществе. Если бы вся экономика состояла из самоуправляющихся коллективов, ничего подобного бы не случилось. Однако производственное самоуправление не равноценно общественному и не заменяет демократии. Почему решения должны принимать именно работники данного предприятия, если их действия затрагивают смежников, потребителей, жителей соседних районов, пенсионеров и учителей? Будут ли они учитывать экологические проблемы и потребности общества в целом?
Под влиянием самоуправленческих идей социал-демократы в Германии, Швеции и Австрии начали проводить некоторые реформы, затрагивавшие даже частные корпорации — рабочие (через профсоюзы и производственные советы) получили возможность участвовать в управлении компаниями. Это участие было крайне ограниченным и никак не затрагивало стратегических интересов собственников, позволяя лишь немного ограничить произвол работодателя. Но, парадоксальным образом, в рамках своих ограниченных задач такая система «участие в управлении» оказалась более эффективной, чем самоуправление югославского образца. В то время, как в Югославии в 1990-х годах рабочие практически без боя отдали свои права, в западноевропейских странах рабочее движение успешно сопротивлялось попыткам собственников отнять их завоевания.
Государство как структура, обеспечивающая демократическую координацию, остается необходимостью в любом социалистическом проекте, как бы серьезно мы ни относились к угрозе его бюрократического перерождения. Безусловно, в повестку дня встает демилитаризация, дебюрократизация и децентрализация государства. В известном смысле даже его деполитизация. Однако для того, чтобы решать эти вопросы, нужно повернуться к государству лицом, а не спиной, как предлагают анархисты.
Троцкий сравнивал огосударствление с коконом, в который должна попасть гусеница, чтобы стать бабочкой. Точно так же частная собственность, чтобы стать общественной, сначала должна превратиться в государственную. Однако, как признавал сам Троцкий, множество коконов погибают, так и не став бабочками. Советское государство как раз и было таким огромным коконом, из которого ничего хорошего не вылупилось.