Политология революции
Шрифт:
После «битвы в Сиэтле», когда «антиглобализм» заявил о себе в США, он быстро распространился в Европе и Канаде. Опыт европейских выступлений 2000–2001 годов показал, что, достигнув немыслимых еще за год до того масштабов, движение обнаружило и ограниченность возможностей протеста. Встал вопрос о перспективах политической, в том числе и электоральной, работы. Тем самым движение начинает вторгаться в сферу действия «традиционных» политических организаций.
Разумеется, это не означает неизбежного исчезновения традиционных левых партий. Скорее, речь идет о синтезе опыта политических партий и протестных движений. Первые начинают воспринимать идеи,
586
New Left Review. 2000. July-August 2000, New Series. № 4. P. 68.
Кризис левых политических партий, как и политического представительства вообще, вовсе не обязательно является окончательным и «необратимым». Как раз наоборот, вызовы новых массовых движений могут, в конечном счете, стать фактором преодоления кризиса — если сами эти движения смогут выработать новые формы представительства и участия масс в политике. Совершенно очевидно, что протест сам по себе, выявляя недостаточность, исчерпанность или неадекватность существующих форм представительства, еще не является им заменой. Он лишь ставит вопрос о поиске новых форм или необходимости трансформации уже существующих. Эти новые формы могут прийти как из недр движения, так и изнутри «традиционных» политических организаций, если там найдутся силы и способность к обновлению.
Проблема в том, насколько новые движения смогут освоить «старые» политические методы, не повторяя отвергаемого ими опыта «старых партий». Это относится и к избирательной борьбе, и к привычным для левых видам идеологической работы, и к общепринятым формам международной солидарности, Вопрос, однако, не сводится к тому, насколько богатым окажется воображение активистов. История свидетельствует, что подъем и упадок массовых движений предопределяют своего рода «жизненный цикл» политических организаций. Иными словами, «старые» партии в годы своей молодости во многом напоминали нынешние «новые движения». И не только потому, что сами эти партии в те времена еще были «новыми», но и потому, что их возникновение было результатом развития и консолидации массового движения. В этом плане неспособность «новых левых» в 60-е годы XX века сформировать жизнеспособные и устойчивые политические организации сейчас воспринимается многими ветеранами событий как главная ошибка и даже «вина» поколения 60-х, не сумевшего должным образом передать эстафету активистам 2000 года. [587] Еще хуже обстоит дело в Восточной Европе, где начинать надо Практически с чистого листа, не имея устоявшихся институтов живых традиций. Ссылки на большевизм и 1917 год являются скорее риторическими, ибо в традиции главное — непрерывность. А традиция революционной самоорганизации и сознательной классовой борьбы в нашей стране была прервана — сначала сталинскими репрессиями 1930-х годов, а потом окончательно сведена на нет годами «застоя» при Брежневе.
587
Эту мысль высказал Алекс Каллиникос на конференции Marxism-2001 в Лондоне в июле 2001 года.
Тем не менее перспективы левых на Востоке Европы выглядят далеко не безнадежными. В конце концов, если на чистом листе нельзя найти старую мудрость, на нем можно написать новую историю. При правильном подходе наши недостатки могут обернуться нашими преимуществами — другое дело, хватит ли у нас сил и умения, чтобы использовать открывающиеся перед нами возможности.
В повестку дня встает вопрос о создании коалиций, Единого фронта, политического движения, способного объединять различные течения левых сил, не подавляя их. Этот вопрос по-разному решается в России или в Англии, но стоит он почти повсюду. Разрозненные прежде потоки сливаются воедино, пытаясь найти некую идеологическую и политическую равнодействующую, а возможно, и синтез. Впервые за два десятилетия главный вызов сложившейся левой политической элите и ее идеологии исходит не справа, а слева. Соответственно, будущее левых сил зависит от того, насколько институционализировавшиеся партии будут способны стать в рамках демократической системы выразителями этих новых радикальных требований. Если они не справятся с этой задачей, на их место придут новые политические организации.
Опасность новой ситуации состоит в том, что с критикой глобализации выступают не только левые, но и крайне правые. Если левые радикалы не смогут добиться реальных перемен в современном обществе, это отнюдь не означает, что либерально-корпоративный капитализм восторжествовал на глобальном уровне. Напротив, это значит, что возрастает опасность ультраправой реакции. В этом плане история первой половины XX века поучительна. Там, где во время кризиса капитализма левая или левоцентристская альтернатива терпела поражение, торжествовал фашизм.
Историческая задача современных левых состоит не только в том, чтобы одержать победу над неолиберализмом и утвердить в мировом масштабе собственные принципы солидарности, социальной и экологической ответственности, общественной собственности и регулирования. Задача состоит в том, чтобы, осуществив собственный сценарий перемен, сделать невозможной националистическую «альтернативу».
Ответом на вызов «глобализации» является не корректировка курса, не плач по утрачиваемым национальным культурам (которые на самом деле не исчезают, а трансформируются, приспосабливаясь к нуждам корпоративного капитала). Ответом является усилие, направленное на революционное преобразование системы. Сопротивления уже недостаточно: история вновь ставит в повестку дня вопрос о социалистической стратегии. Массы должны осознать свои классовые интересы, активисты — стать политической силой. Как на глобальном, так и на местном уровне.
Вопросы, поставленные в середине XIX века «Коммунистическим манифестом» Карла Маркса и Фридриха Энгельса, все еще ждут своего практического разрешения. Марксизм сделал свое дело в теории, но окончательный ответ на противоречия жизни дает практика.
У этой практики есть имя: Революция.