Политология. Западная и Восточная традиции: Учебник для вузов
Шрифт:
Напротив, следование традиции сплачивает народ в единую органическую общность. Восточный принцип «у-вэй» в целом оказывается более эффективным для сохранения национальной идентичности (без которой народ раскалывается и рассыпается, лишаясь цементирующего влияния великого культурного завета), чем модернизационно-технологические принципы западной политической жизни. Следование традиции и анамнесис как процедура ее повседневной поддержки не означает мертвой окаменелости общества. Напротив, в обществе Востока, в частности в современном Китае, особое значение придается реинтерпретации древних текстов, в первую очередь, конфуцианских. Реинтерпретация означает, что данный народ приспосабливается к современности и отвечает на ее вызовы не путем самоотказа и подражания чужим образцам, а на основе выявления скрытых альтернатив собственной культуры, развертывания ее потенциала в пространстве и во времени.
Нарушение
Задумаемся, что именно проявляется и проясняется в опыте смуты?
В ней проясняется тщета нигилистических новаций – наказание за то «политическое озорство» и гордыню, которые проявили нетерпеливые сыновья, замыслившие подхлестнуть историю и исправить традицию. В опыте смуты компрометируется та новизна, которая появилась и в разрыве с традицией и с долгом «сыновьей почтительности» в отношении тех социально-политических институтов и установлений, в которых воплотился длительный опыт предшественников. Применяя термины неофрейдизма, можно сказать, что реакция на смуту отражает реванш принципа реальности над принципом удовольствия (вседозволенности), которому поддались неосмотрительные сыновья, не видящие в традициях ничего, кроме нелепых предрассудков или своекорыстных стеснений. Здесь-то и обнажается механизм исторического цикла: традиция–неосмотрительный социально-политический эксперимент – новое возвращение к традиции. Таким образом, драматическая цикличность политической истории вытекает не из принципов восточного общества, а из их нарушения. Непочтительные «сыновья» своими опрометчивыми и социально безответственными новациями вызывают хаос, а реакцией на хаос оказывается возвращение к традиционализму, теперь уже обретающему черты фундаменталистской ортодоксии.
Там, где принцип «сыновьей почтительности» остается в силе и таким образом предохраняет общество от волюнтаристских вмешательств политических технологов, вместо триады драматического цикла мы имеем линейный процесс непрерывного самообновления, или реинтерпретации традиции. Не случайно один из ключевых терминов конфуцианского учения является ли, который сочетает значение двух глаголов «повторять» и «практиковать». Ли означает практикующую мудрость, заимствующую свои откровения в тысячелетнем опыте культуры, но при этом проверяющую и реинтерпретирующую его в процессе практики.
Надо сказать, что эти выводы конфуцианства в чем-то весьма созвучны выводам «немецкой исторической школы», ставшей интеллектуальной реакцией на смуты французской революции. Принцип этой школы напоминает принцип «у-вэй» в его политико-историческом приложении: все то, что самой длительностью своего исторического существования доказало неслучайный характер, должно быть уважаемо и сохранено потомками. Эта презумпция доверия к истории больше соответствует установкам восточного политического мышления, чем западного, исходящего из противоположной презумпции недоверия к прошлому и чрезмерного доверия к будущему. Когда предстоит оценивать те или иные принципы политического строительства или учреждения, надо избегать распространенной ошибки. Их надо сравнивать не с идеальным вариантом и универсальной мысленной конструкцией, а думать о том, какую реальную альтернативу данному народу готовило бы устранение этих норм и учреждений: была бы эта альтернатива лучше имеющегося варианта или – хуже и даже значительно хуже? И с этой точки зрения нам необходимо заново посмотреть на такой «недемократический» институт, как восточная монархия. Вероятно, она более всего соответствует восточному принципу «у-вэй». Наследственном монарху не надо предпринимать экстраординарных шагов для получения и удержания власти: она дана ему наследственным путем.
Именно поэтому монархия исключает тот лихорадочно-нервический активизм, которым отмечено правление всех ненаследственных соискателей власти – и демократических, и диктаторских. Монарх наследует не только собственную власть – он также наследует естественноисторическую органику народной жизни, которая является его опорой и потому заслуживает всевозможной охраны с его стороны. Как пишет по этому поводу русский историк Иван Солоневич, умудренный опытом смут, революций и «гулагов» XX века, «монархия не означает никакого окончательного, вечного хозяйственно-социального строя. Монархия – это только рамка для поисков. Рамка, сдерживающая эти поиски в пределах человеческого разума и человеческой совести… монархия не позволяла капиталистам взрывать кооперацию, кооператорам – бить капиталистов, социалистам – резать и кооператоров, и капиталистов, монархия была рамкой, и монархия была арбитражем, не заинтересованным ни в какой «монополии» – ни капиталистической, ни социалистической, ни кооперативной» [89] .
89
Солоневич И. Народная монархия. М., 1991. С. 62.
Здесь следует совершить интеллектуальное усилие, выводящее за пределы обычного европейского политического спектра – деления на правых и левых, либералов, коммунистов, социал-демократов… Нам предстоит оценить различие политических принципов на уровне цивилизационных различий Востока и Запада. И тогда мы поймем, что на Западе политика понимается на основе производственного принципа. Иными словами, люди, от рождения не наделенные властью (а именно это предполагает западное посттрадиционное общество) ни в собственно политической форме, ни в форме авторитета, даваемого патриархальными институтами, вынуждены искать власть – бороться за нее, оспаривать ее друг у друга, отстаивать ее всеми им доступными средствами.
Власть на Западе выступает как проблема, как то, что не дано естественным образом и что необходимо произвести. Речь идет именно о процессе производства власти – с иных методологических позиций мы ничего в политической жизни западных обществ не поймем. Средствами такого производства власти являются: игра на групповых интересах, с одной стороны, игра на модных идеях (учениях) – с другой.
Подобно тому, как капиталистическое производство не может существовать, не провоцируя новых потребностей и не компрометируя средствами рекламы и другими формами манипулирования старых товаров и стоящих за ними «старых потребностей», западное производство власти не может обходиться без аналогичных формул «морального старения»: новые честолюбцы не получат власти, не отберут ее у старых, если они не внушат достаточному количеству избирателей, что их интересы не удовлетворяются, что их жизнь безрадостна и отстает от эталонов современности и что поменять ее и получить новую, светлую жизнь избиратели (народ, нация, класс, этнос) смогут лишь в том случае, если они отвергнут прежних (эксплуататоров, узурпаторов или, на худой конец, просто старых маразматиков) и приведут к власти их – совестливых, заботливых, компетентных, вооруженных новейшей идеей.
Политическое производство, или производство власти, включает, таким образом, следующие фазы:
разжигание недовольства определенных, восприимчивых к этому слоев населения (невосприимчивые будут отнесены к «реакционной массе»);
создание альтернативного политического проекта, по возможности максимально заманчивого и соответствующего критериям «логической стройности»;
идентификация этого проекта именно с данными соискателями власти, объявляемыми его монополистами (единственной «последовательно социалистической», «последовательно демократической», «последовательно либеральной» и т. п. силой).
Таким образом, западный способ властвования основан на производственно-технологическом принципе перманентного вмешательства, спровоцированного активизма как верхов, так и низов.
Восточный принцип прямо противоположен. Он основан на процедурах разграничения всего вымученного, искусственного, изобретенного и привнесенного извне от естественного, устоявшегося, проверенного, соответствующего принципу «у-вэй». И с этой точки зрения институт восточной монархии надо признать наиболее адекватным данным критериям. Он порождает несуетливую власть, уверенную в себе, свободную от необходимости провоцировать, манипулировать, совращать, подстрекать… Ее духовную опору составляет традиция, а не идеология (т. е. созданные интеллектуалами модные учения), ее социальную базу составляют укорененные и ответственные «отцы семейств», а не неприкаянные «младшие сыновья», выпавшие из семьи, из традиции, из самой национальной истории.