Полковник Яковлев. Ученый на старте
Шрифт:
«Оно, может быть, и так, но ведь его одноклассники усваивают материал, не отстают».
«Может, у других родители учёные и дети способности имеют, а мой, видимо, в отца пошёл».
«Да нет, дело не в отце. Саша парень не глупый, просто запустил учёбу, под дурное влияние попал».
Мне сразу полегчало от его слов.
– Помог, значит, вам полковник Яковлев?
– Помог, доченька, так, как не всякий родитель поможет. Полковник поначалу часто заходил к нам. Ученика хорошего к сыну прикрепил, в школе появлялся, интересовался учёбой, с учителями беседовал, а главное, ни самого Сашку, ни нашего родительского
Слушала я старуху, и сердце моё радовалась. А она продолжала:
– И веришь, переменился мой сын, в комсомол вступил, в дружинники записался и за другими озорниками стал присматривать. Словом, исправился. – Моя спутница глубоко, по-детски, в несколько приёмов, вздохнула. – А Николая Андреича не стало, схоронили недавно. И кажется мне, такого человека больше не будет. Веришь ли, сын рассказывал, что перед ним даже воришки каялись. Бывало, принесут ему часы или кошелёк, вот, говорят, нашли. А Николай Андреич через милицию разыщет хозяина, вернёт, а нашедшим благодарность объявит в письменном виде. Работал полковник задарма, сам трудился в поте лица и других заставлял. Другой на его месте сидел бы себе на полковничьей пенсии при всех своих достоинствах, а он – неугомонный. Многим ребятам заместо родного отца был, потому и любили его и старые и малые.
Старуха ещё раз вздохнула тяжело и вновь взялась за ручку корзины.
Отставного полковника Яковлева Николая Андреевича я знала много лет. Демобилизовался по состоянию здоровья через несколько лет после войны и поселился в Кисловодске. Первые годы лечился от болезней, приобретённых в лихолетье. Но как только почувствовал себя лучше, нашёл себе хлопотливую, беспокойную работу на общественных началах. На этом поприще нас и свела судьба. Мне, как председателю профкома санатория, в ведении которой находился и детский сектор, постоянно интересовавший Яковлева, пришлось обследовать его, сделать различные анализы, поскольку его болезни носили хронический характер.
Познакомились ближе, узнала, что мы с Николаем Андреевичем в какой-то степени земляки, с той лишь разницей, что он родился в Дагестане и годовалым ребёнком был вывезен в Россию, а я наоборот – родилась в России и в раннем детстве увезена в Дагестан, где жила до переезда в Кисловодск.
Весёлый по натуре, подвижный, остроумный, умевший шутить, он ласково называл меня землячкой, а себя – истинным кавказцем. Словоохотливый, он увлекательно рассказывал о себе, делился всем, что его беспокоит, взглядами на жизнь, вспоминал войну, фронт. Меня считал приятной собеседницей и, встретив даже где-нибудь на дороге, останавливал и предлагал:
– Дорогая землячка, посидим минутку, поболтаем.
Я соглашалась, поскольку беседы с умным, много знающим человеком мне всегда доставляли истинное удовольствие.
Так, встречаясь с Николаем Андреевичем, я многое узнала о его жизни. А она была богатой и интересной. Родился Яковлев в дагестанском ауле Дишлягар, ныне районном центре Сергокала. Волна революционного движения, поднявшаяся в 1905 году, докатилась и до гор Кавказа. В военном училище, где был расквартирован Самурский пехотный полк, среди солдат началось брожение, которое вылилось в вооружённое восстание. Мятежники перебили часть начальствующего и командного состава полка, захватили власть в свои руки. Но вскоре восстание
Отец Николая Андреевича поручик Михаил Дмитриевич Макаров служил в Самурском полку и был пощажён мятежными солдатами как отец троих малолетних детей. Младший из его сыновей, Николай, появился на свет как раз перед мятежом.
Восставшие солдаты были настолько ожесточены тяжёлыми условиями быта и произволом командиров, что не пощадили даже полкового священника. Убийство представителя духовной власти местного гарнизона очень огорчило Ольгу Мефодьевну – мать новорождённого Коленьки, – младенец остался некрещёным. Вскоре после подавления восстания офицеров разбросали по другим гарнизонам, одних – за сочувствие к солдатам, других – за подозрение в причастности к мятежу.
Офицер Макаров получил назначение в войсковую часть, дислоцированную в селении Какашура, что невдалеке от бывшей столицы Дагестана Темир-Хан-Шуры, ныне Буйнакск.
Ольга Мефодьевна по дороге к месту нового назначения мужа встретила повозку, в которой случайно оказался священник. Она умолила его тут же, в дороге, окрестить младшего и щедро вознаградила. Священник уважил просьбу рабы Божьей, окрестил Николеньку и пообещал записать имя младенца в церковную книгу и выслать Макаровой удостоверение.
В училище поручик Макаров от скуки и безделья предался карточной игре, запил. Аул Какашура по сравнению с Дишлягаром был мал, захолустен и уныл. Однако Ольге Мефодьевне было не до скуки. Она едва успевала справляться с тремя малышами. А мужу своему, выходцу из мелкопоместного дворянства, ни в чём не перечила, поскольку она хоть и статная, и красивая, но происходила из бедной крестьянской семьи. Повеса и упрямец Михаил, приехав в отпуск к родителям в деревню, влюбился в Ольгу, обвенчался с ней без благословения родителей и увёз на Кавказ.
Со временем пылкая любовь погасла, бесперспективная служба в далёком гарнизоне наскучила, и стал поручик находить утешение в попойках и преферансе. Однажды, в хмурое осеннее утро, обрюзгший и хмурый, с помутневшими от хмеля и бессонной ночи глазами, он явился домой с дружком-офицером, которого Ольга видела всего лишь раз, и объявил, указывая пальцем на гостя:
– Вот твой новый господин и хозяин, изволь любить и жаловать. Теперь ты и все трое моих деток принадлежите ему.
Растерянная Ольга, приняв слова мужа за шутку, с недоумением поглядывала то на мужа, то на собутыльника.
– Да, да! – вполне серьёзно и даже строго произнёс Михаил. – Я проиграл тебя в карты. Понимаешь?
Ольга, побледнев, опустилась на табурет. Красивое белое лицо с большими глазами налилось кровью. Высокая грудь заходила от учащённого дыхания, на лебединой шее запульсировала жила. Боясь свалиться с ног, она схватилась за сердце и на миг закрыла глаза, словно ей нанесли смертельный удар. Два загулявших офицера равнодушно и тупо взирали на неё.
Придя в себя, Ольга с трудом приподняла отяжелевшие веки. Её глаза, глядевшие из-под пушистых ресниц, были полны слёз и гнева. Она напряглась и, казалось, вот-вот тигрицей вцепится в горло мужа. Ольга и в самом деле одним прыжком оказалась у тахты, схватила пистолет с крючка, взвела курок и, направляя дуло то на мужа, то на дружка, угрожающе выпалила: