Полковник Яковлев. Ученый на старте

Ибрагимова Мариам Ибрагимовна

– Но Гитлер ещё хуже Сталина. У нас не было выбора. Когда он это понял, как и то, что войны не избежать, стал готовиться к войне. Победить Гитлера, победить фашизм – было единственным способом нашего спасения.

Я решила сменить тему. Знала, что мой собеседник большую часть жизни отдал армии, защите Отечества. В годы войны Николай Андреевич занимал должность заместителя начальника войск связи 1-го Белорусского фронта. Организовал и обеспечил проводной связью и оборудованием многочисленные узлы связи различных пунктов и управления штабов всего фронта. Потому и задала такой вопрос:

– Начальник штаба несёт ответственность за своевременную и непрерывную работу связи, ставит в известность начальника связи о намерениях командования, а кто осуществляет общее руководство службой связи?

– Командующий

фронтом. У меня это были Тимошенко, Жуков, Рокоссовский. Они определяли стратегию связи, места расположения пунктов управления, удобных для руководства. Ставили перед начальниками подразделений задачи по организации связи. Планируемые командные пункты фронта нужно было оборудовать всеми необходимыми средствами связи, учитывая необходимость непрерывного управления войсками. Этим мы и занимались. Тут в чём ещё сложность, Мариам.

Маневренный характер военных действий и резкие изменения в обстановке на фронтах требовали частых переносов пунктов управления, что осложняло работу штабов. А им надо было поставить перед нами задачи, указать ориентиры предстоящей операции, определить предполагаемый темп наступления по этапам операции. Тут уж к нам, связистам, предъявляли требования по обеспечению управления войсками.

И странно: Николай Андреевич все военные годы находился в огне пожарищ, в гуще жесточайших сражений, под ураганным огнём, под градом свинца, преодолевал бурлящие потоки воды и обвалы разрушенных зданий, и, казалось, моему герою везло. Но всё это было относительно. Предельное напряжение нервов, постоянная тревога, тяжёлые физические перегрузки в жару, стужу, во время распутицы и бездорожья, отсутствие крыши над головой и нормального питания, тяжёлый прерывистый сон подточили здоровье полковника Яковлева. В ходе войны в условиях постоянной опасности и предельного физического и психического напряжения он, как, впрочем, и все фронтовики, не болел. Яковлев вспоминает:

– Главным ощущением была усталость и склонность ко сну в моменты короткого затишья, привалов или выхода из боя остатков роты на отдых, переформирование.

Когда же отшумели бушевавшая четыре года военная стихия и не сравнимая ни с чем радость победы, Николай Андреевич, окунувшись в непривычную тишину и покой мирных будней, расслабился. И тут его казавшееся железным здоровье стали одолевать недуги, один за другим. Четыре года мне потребовалось на то, чтобы он хоть как-то восстановил утраченное здоровье. Оптимист по натуре, он не роптал, не жаловался, а, улыбаясь, говорил: «Мне нужно просто отоспаться и попитаться». Наверное, это мечта всех фронтовиков. «Сколько можно спать?» – говорил он, решительно поднимаясь с постели, даже когда ему было плохо. «Хватит угождать чреву, – повторял про себя, нехотя отодвигая еду. – Надо браться за дело».

Когда мне сообщили о том, что Николай Андреевич скоропостижно скончался, я поспешила в его дом. Жена, Антонина Ивановна, рассказала мне, что в полдень Николай Андреевич попросил принести свежего мяса. Сам измельчил и вышел во двор, чтобы покормить птенца сойки, которого подобрал с перебитым крылом и поместил под решето на высокой бочке, стоящей во дворе. Глупый птенец не ел рассыпанную перед ним пищу, а предпочитал брать её со рта хозяина или хозяйки. Вот так Николай Андреевич и кормил своего крылатого подопечного. И вдруг Антонина Ивановна увидела, как муж, схватившись за край бочки, положив руку на сердце, стал медленно оседать. Бросилась к нему, пытаясь поддержать, стала звать на помощь соседей. Николай Андреевич был спокоен и недвижим. Врач подоспевшей «скорой помощи» констатировал смерть.

Он умер стойко, как солдат. В доме суетились женщины, родственники не успевали съехаться. Я уселась в саду на топчане, под грушевым деревом, где обычно отдыхал Николай Андреевич, и предалась печальным думам. Лёгкая смерть без мук, без страданий. В этой связи вспомнила одного русского полководца времён Кавказской войны, фельдмаршала князя Александра Барятинского, человека потрясающей судьбы.

Молодой князь, петербургский балагур и повеса в чине поручика, будучи в приятельских отношениях с великим князем Александром, стал ухаживать за его младшей сестрой. Отношения Барятинского с великой княгиней зашли далеко. Узнав об этом, отец, император Николай I, возмутился и велел сослать молодого офицера на Кавказ. А он оказался

отчаянным храбрецом и рубакой, не раз отличался в схватках с мюридами Шамиля. Барятинского награждали крестами и медалями, повышали в чинах, и, тяжело раненный в ногу, в звании генерала он вернулся в Петербург.

В те времена царские офицеры делились на несколько категорий. Одни – истинные кавказцы, любившие эту страну гор и с уважением относившиеся к её воинственным племенам как к достойным противникам. Другая часть офицеров, исполняя свой воинский долг, отличалась пренебрежительным отношением к горцам, называя их «туземцами». Так вот, Барятинский относил себя к истинным кавказцам.

У великого князя Александра Николаевича и князя Барятинского был друг отрочества и юности, друг редкий по тем временам – сын имама Шамиля, в семь лет отданный царскому правительству в аманаты (заложники) в знак покорности вождя горцев, когда последний потерпел поражение при Ахульго (укреплённом ауле в Дагестане). Блестящий царский офицер Джамалуддин Шамиль через двадцать лет был возвращён имаму в обмен на пленённых им грузинских княгинь. Убеждённый русоман, проведший почти четверть века сознательной жизни в высших дворцовых кругах, интеллигент, светский человек, Джамалуддин не нашёл общего языка с родным отцом. На предложение имама возглавить одно из наибств и выступить с войском против царских войск Джамалуддин резко ответил: «Никогда! Я присягнул в верности русскому царю и поднять оружие на русских не смогу, это было бы равносильно братоубийству».

Александр II, занявший престол после смерти Николая I, назначил князя Барятинского наместником Кавказа и главнокомандующим войсками, действовавшими в Дагестане. Боевые успехи нового главнокомандующего в борьбе с силами мятежного имама были блестящими. Большая часть Дагестана и Чечни за короткое время оказалась в руках русских, ибо Барятинский, прекрасно знавший специфику страны, законы и права обитателей гор, действовал по собственному усмотрению, договорившись с императором о невмешательстве в его действия петербургского Главного командования.

Теснимые со всех сторон, отряды Шамиля углубились в горы. Всё больше и больше сжималось полукольцо царских войск вокруг пошатнувшегося имамата. В победе русского оружия сомнений быть не могло. И вдруг до командующего царскими войсками дошло известие о том, что умер сын Шамиля Джамалуддин. «Скончался наш русский офицер, друг императора и мой. Прекратить военные действия по всему фронту! Объявляется траур на сорок дней», – отдал приказ генерал Барятинский.

Вскоре после этого Дагестан и Чечня были покорены, Шамиль пленён. Фельдмаршал Барятинский не вернулся в своё имение под Курском. Он остался в своей резиденции в Тбилиси. Удерживало его в этом ласковом, весёлом, солнечном краю не почётное положение наместника, окружённого раболепием местного офицерства, не праздная жизнь героя, овеянного славой, не балы и увеселения под хмелем тонких грузинских вин, приятно сочетающихся с ароматом острого шашлыка, а любовь к княгине. То ли он увлёк, то ли его увлекла грузинская красавица-княгиня, внучка царя Ираклия, жена генерала Орбелиани. Как говорится, седина в бороду, а бес в ребро, и потерял фельдмаршал голову. Превратился в раба своих чувств, бежал с возлюбленной в Париж, оставив семью, имение, чины и славу. Трудно сказать, был ли он счастлив до конца своих дней, а вот в том, что до самой смерти он остался в душе мужественным солдатом, сомнений нет.

Уже на смертном одре этот необыкновенный человек, почувствовав приближение «её величества» смерти, вскочил с постели, встал на ноги и сказал спокойно: «Я всю жизнь был солдатом и, как солдат, хочу умереть стоя».

А моему приятелю полковнику Яковлеву сама судьба, наверное, предопределила такую смерть.

В день похорон во дворе и в доме было многолюдно. Находясь в толпе, я смотрела на четырёх сыновей Яковлева, которые стояли у гроба в офицерской форме, обняв мать. Их фотографировали. И вдруг, глянув на покойного, я увидела у его ног тарелку, на которой лежала десятирублёвая купюра. Кто-то из стоящих рядом шелестел пятёрками в ожидании, пока фотограф закончит свою работу. Люди бросали деньги в тарелку. Откровенно говоря, мне стало не по себе. Не знаю, кому взбрело в голову устроить этот отвратительный сбор милостыни отставному полковнику, позорящий, как мне думается, его сыновей-офицеров.