Полководцы Древней Руси
Шрифт:
Он все мерил ногами пушистый хорезмский ковер; за окном тускло белела луна, ее мертвенный свет пробивался в палату, высвечивая серые тени на полу, на стенах.
Свечи догорали, наполняя палату сладким восковым духом.
Но избиение половцев стало бы страшным нарушением всех посольских обычаев, и кто впредь станет вести с ним, Мономахом, переговоры, кто пойдет с ним на роту и поймут ли его православные соплеменники, не осудят ли во веки веков имя и род его, не проклянут ли?
Как всегда в тяжкие свои минуты, он взял со столика псалтырь, медленно стал перелистывать ее тяжелые пергаментные страницы, прикрыв
Он призвал к себе вновь Ратибора, Славяту и иных воевод и вельмож. Было решено, что ночью Славята с дружиной выкрадет Святослава и тут же, когда княжич будет в русских руках, ударит на половцев. Следующим утром договорились покончить с сидевшим в Переяславле Итларем.
Выход надо было сделать осторожно и быстро. Большая будет беда, если проснутся половцы раньше времени, тогда погибнет Святослав, начнется резня в Переяславле — Итларевы люди станут отбиваться, а Китан ночью же пойдет на приступ.
Весь день бродили по крепостной стене люди Мономаха, наблюдали за половецким станом. Потом двое дружинников повезли к Святославу теплую шубу на собольем меху, потому что наступили лютые холода. Конечно, не по возрасту было иметь княжичу такое одеяние, но Мономах посылал сыну свое рухло для того, чтобы узнать, в каком шатре содержится Святослав и как лучше можно было бы ночью пройти к нему.
Дружинники вернулись с подробным рассказом и туг же вместе со Славятой начали готовиться к ночному выходу.
В ночь на 24 февраля тихо приоткрылись крепостные ворота, и несколько пеших дружинников, переодетых в половецкое платье, и торки, хорошо говорившие по-половецки, скользнули в темноту. Они незаметно приблизились к половецкому стану, вошли в него и затем уже открыто прошли между кострами со спящими возле них сторожевыми воинами к шатру, где содержался княжич. Схватка около шатра была яростной, бесшумной и короткой, и вот уже Святослав, также обряженный в половецкую одежду, выходит вместе с княжескими дружинниками.
В степи раздался заунывный волчий взвой — знак атаки, и тут же настежь распахнулись крепостные ворота, и переяславская дружина вылетела из них и направилась к половецкому стану.
Половцы не успели еще толком понять, что случилось, а шатер хана Китана был уже окружен русскими дружинниками. Его телохранители пытались прикрыть хана, но были изрублены на месте, а потом настала и очередь самого Китана: Славята выволок его из шатра, бросил в снег и ткнул в него мечом, и тут же пал ханов шатер, подрубленный кем-то из русских воинов.
Вопль пронесся по половецкому стану. Половецкие воины просыпались, метались во тьме между своими шатрами, звали коней, гибли под русскими мечами. Лишь немногие из них ушли в холодную степь. Китанова чадь была истреблена почти полностью.
В эти же часы Итларь со своими воинами спокойно спал на Ратиборовом дворе. Сюда, в эти наглухо закрытые, хорошо протопленные хоромы, не долетал ни единый звук.
С вечера Ратибор одарил половцев бочонком малинового меда, а Итларю дал несколько бутылей немецкого
Тих и спокоен был Переяславль в эту февральскую ночь.
Наутро воины Ратибора здесь же, на воеводском дворе, снарядили для половцев большую истобку. [54] Натопили ее, расставили на столах еству и питье, а сами спрятались неподалеку.
В этот же час к Итларю явился от имени Владимира Мономаха отрок Бяндюк и позвал половцев на переговоры, но сказал, чтобы они сначала позавтракали на дворе у Ратибора.
Невыспавшиеся, с гудящими головами половцы вошли в истобку, расселись по лавкам вдоль стен и приступили к естве. В тот же миг воины Ратибора подскочили к дверям и замкнули их. Итларь и его чадь еще не поняли толком, что произошло, а потолок истобки внезапно открылся — то руссы подняли вверх заранее подрезанные потолочные доски, и Ольбег Ратиборич, сын воеводы, послал в половцев первую стрелу. Он метил в Итларя, и стрела ударила хана в самое сердце. И тут же зазвенела тетива, стрелы одна за другой полетели вниз, поражая врагов.
54
Избу
Половцы метались по истобке, бросались к окнам, но там их встречали стоящие с мечами руссы. Через несколько минут все было кончено: на полу, па лавках, на столах в лужах крови лежала вся Итларева чадь.
В Переяславле понимали, что это было началом большой войны. Пусть многие половцы и сгибли за Дунаем, по их вежи еще стоят на Днепре, и их соплеменники никогда не смирятся с гибелью своих ханов и будут мстить до последнего всадника — так уж повелось в степи.
Готовясь к большой войне, Мономах послал гонцов за помощью к своим братьям — Святополку и Олегу, говоря в речах, что не сегодня завтра оставшиеся половцы придут в Русь, а у него сил мало и надо вместе защищать и Переяславль, и Киев, и Чернигов.
Святополк, которому Славята подробно рассказал об избиении половцев в Переяславле, откликнулся сразу и сам, в свою очередь, послал людей в Чернигов к Олегу просить помощи против поганых.
Олег несколько дней молчал, но потом ответил, чтобы братья выступали в поход, а он придет им па помощь сам и приведет с собой дружину.
Киевское войско двинулось к Переяславлю.
И там братья впервые встретились после битвы па Стугне. Встретились по-доброму — общие несчастья сближают людей, а тут несчастье надвинулось такое, что только в единстве действий можно было миновать его.
Весь день братья просидели в хоромах Мономаха, вспоминали былое — юные годы, своих отцов, несчастную битву под Треполем, говорили о необходимости объединить свои усилия в борьбе со степью. Конечно, и Святополк и Владимир понимали, что только тяжкая нужда побуждает их выступать заодно. Владимир в глубине души презирал Святополка и считал, что тот недостоин великого своего чина — владыки Русской земли. Святополк же боялся и ненавидел Владимира и в любой момент ждал его наступления на Киев, тем более что в русской столице все более крепли приспешники Всеволодова дома, а корыстолюбие и ограниченность Святополка, его военные неудачи лишь укрепляли их силы.