Полководцы Древней Руси
Шрифт:
Из Киева шли вести о том, что не все смысленые киевляне приняли Святополка. Старая дружина, служившая еще прежним великим князьям, встретила его настороженно. Да и кто он был ей — ничем себя не проявил Святополк в воинском деле. Затаились против него и печерские монахи, ставшие в последнее время, особенно после перенесения мощей Феодосия и постоянного внимания Всеволода к монастырям, гораздо ближе к Всеволодову дому. Святополк же старался заручиться поддержкой живших в Киеве греков. Завязывался новый узел вражды и ненависти вокруг великокняжеского стола. А пока же все князья закрылись в своих городах, и никто из них в эти дни уже не зависел от другого. В Киеве сидел Святополк, который хотя и числился великим князем, но осуществлял власть, по сути, лишь
Олег сидел в Тмутаракани и не подавал голоса. Ростиславичи прочно овладели Теребовлем и Перемышлем и, кажется, вовсе перестали признавать Давыда Игоревича. Никто до времени не вмешивался в чужие дела, каждый блюл свою отчину. Старый Ярославов завет о единстве всей Русской земли в эти дни рухнул сам собой, и не было силы, которая могла бы после смерти последнего Ярославича вернуть это единство.
И вновь ожило дикое поле.
Едва жаркое солнце подсушило землю, в Киеве появилось посольство от левобережных половцев.
В половецких вежах внимательно следили за жизнью на Руси. Знали, как мучилась Русь от жары и бескормицы в 1092 году, а теперь как распадалась она, откладывалась от Киева, как запирались князья по своим городам, подозрительно приглядываясь друг к другу, ненавидя и завидуя. Весть о смерти Всеволода вызвала в диком поле ликование: упала сильная десница воина и правителя, ослабли узы, стягивающие русские рати. Мономах же отодвинут в сторону и уже не имеет прежней власти.
Половцы потребовали от Святополка возобновления мира, а это означало передачу им золота и тканей, скота и одежды. Так покупался мир и прежде, так платили им Изяслав и Святослав, Всеволод и Мономах. И теперь они требовали новых платежей и грозили, что в противном случае двинут свою конницу в Русь.
Они стояли перед Святополком в его княжеской гриднице, гордо молчали, передав великому князю свои требования, а он растерянно смотрел на своих приспешников, пришедших с ним из Турова, людей неопытных, неискушенных, и не знал, что ответить половцам. Отказ означал бы нашествие. Принять условия степняков значило бы нанести большие убытки. При одной мысли о том, что надо будет расставаться с золотом, драгоценными сосудами, наволоками и прочим, великий князь испытывал большое раздражение. С детства он мучился, если ему приходилось отдавать что-либо; с годами эта привязанность ко всякому рухлу, к любому богатству укрепилась в нем необычайно.
Он выслал послов в сени и обратился к своим советчикам. Те подступили к Святополку: «Не позволяй, князь, грабить нас, отобьем поганых, в пору б послов». Святополк и сам в глубине души решил, что лучше всего запугать половцев — ведь били их прежде и Всеволод, и Владимир Мономах, и пленяли многих.
Послов схватили и бросили в темницу. Это означало войну.
Мономах яростно метался в своем Черниговском дворце. Близкие люди никогда не видали его в таком волнении. На щеках его горели красные пятна, он сжимал кулаки, потом бил кулаком одной руки в ладонь другой, снова сжимал пальцы. Он клял Святополка, этого тщеславного, жалкого скупца. Как можно было сейчас бросать вызов половцам! Когда Русь неустроенна, раздробленна, только что пережила бедствие и нашествие иных половецких колен; когда в Киеве едва ли наберется до тысячи дружинников и князья отсиживаются по своим городам, не мысля о помощи. Прежде всего Святополк, не посоветовавшись с ним, ставит под удар переяславские земли.
Мономах срочно послал гонцов в Киев, чтобы передать великому князю: пусть купит мир у половцев любой ценой, пусть не жалеет золота и поволок, иначе быть беде. А с юга в Киев другие гонцы несли уже иные
Напрасно Святополк теперь пытался задобрить послов, непременно старался угостить их в своих хоромах. Те угрюмо молчали, просили отпустить их восвояси.
Послов отпустили. В княжеском дворце продолжались споры. Старые киевские вельможи уговаривали Святополка опомниться, говорили, что нет сейчас у Руси сил, чтобы отбить половецкий выход, что, по сведениям сторож, лишь Торческий городок обступили не менее восьми тысяч половцев, в Киеве же есть всего тысяча дружинников. Другие же, молодые люди, спорили, говорили, что и тысяча хороших воинов могут одолеть поганых.
Старые мужи просили Святополка не слушать несмысленых, повременить с ратью, но великий князь заупрямился, заявил: «Могу против них встать». Тогда его стали упрашивать: «Если бы ты выставил и восемь — тысяч, и то не слишком много: земля наша оскудела от рати и от продаж. А ты обратись к брату своему Владимиру, чтобы он тебе помог». На этот раз Святополк послушал совета и послал гонцов в Чернигов, прося брата собирать воев и вызвать к Киеву переяславскую дружину Ростислава.
Мономах встретился со Свято пол ком в своем родовом Михайловском монастыре на Выдубечах.
Они сидели друг против друга в старой Всеволодовой гриднице — великий князь, суетный, улыбающийся, напряженный, и Мономах, спокойный, бледный от ярости и негодования. Котора между князьями началась сразу. Мономах выговорил брату за то, что тот заточил послов, навлек половцев на Русь, пожалел для них даров, не послушал смысленых киевлян, не сослался с братьями, как это обычно делали великие князья прежде, готовясь к войне. Святополк отвечал Мономаху гордостью и дерзостью.
Киевские бояре стали увещевать князей, просить их примириться, не губить землю своей ссорой, объединить рати, а уже потом, после того как отобьют половцев, разбираться в своих обидах. Первым внял просьбам смысленых людей Владимир. Он замолчал, а потом, подумав немного, сказал Святополку, чтобы мирился с половцами, слал к Торческому городку посольство, что сил мало и воевать нынче опасно. Святополк не соглашался, отвечал, что половцев сейчас уже не замирить, что для покупки мира надо отдать много золота и драгоценной утвари и проще будет собрать силы и отбить половецкий выход. Владимир не соглашался. Святополк упорствовал, стыдил Владимира, что тот испугался поганых, ленится подняться в поход. Святополк пообещал Мономаху, что после того, как войско соберется и отгонит половцев, он готов купить у них мир на последующие годы. Задетый речами брата, Владимир в конце концов согласился. Братья дали друг другу клятву выступать едино и подкрепили ее тут же при боярах крестным целованием.
Прямо из Выдубеч Святополк, Владимир и присоединившийся к ним Ростислав отправились в Печеры к гробу преподобного Феодосия, помолиться и попросить благословения у игумена. Святополк и Владимир пошли к церкви, а Ростислав со своими людьми не захотел идти к преподобному, остановился на берегу Днепра. В это время к воде проходил печерский старец Григорий вымыть сосуд в Днепре и набрать свежей воды, и люди Ростислава стали потешаться над ним и срамить его. Григорий остановился в печали, посмотрел на них и изрек: «О чада мои, вам бы нужно иметь умиление и многих молитв искать, а вы зло делаете. Не угодно это богу. Плачьте о своей погибели и кайтесь в согрешениях своих, чтобы хоть в страшный день принять отраду. Суд уже настиг вас: все вы и с князем вашим умрете в воде».
Смутились люди Ростислава, а князь, видя это, выступил вперед: «Врешь, старик, сам ты умрешь от воды, а ну вяжите его!» Тут связали иноку руки и ноги, повесили на шею камень и швырнули в Днепр. После этого Ростислав, рассердившись, уже не пошел к игумену за благословением и дожидался старших князей у ограды. Святополк же и Владимир тем временем вошли в церковь, встали на колени, молча постояли около раки, подумали о своем, потом благословились у игумена, просили у него победы над неверными.