Полководцы Древней Руси
Шрифт:
Янка Всеволодовна тем временем внедрялась в дела митрополичьего дома. Она уже не довольствовалась игуменством в своем монастыре, ей уже было мало учить отроковиц грамоте и писанию, пению и разному рукоделью. Она встречалась с митрополитом и епископами, беседовала с ними о духовном и мирском, вникала во все хитросплетения мыслей греческого клира при русском митрополичьем дворе. И когда умер престарелый митрополит-грек Иоанн, Всеволод и Мономах послали Янку в Константинополь просить у патриарха нового владыку русской церкви. Отец и сын понимали, что Янка, хорошо знающая не только русский, но весь константинопольский клир,
Несколько недель Янка была в отъезде, а потом появилась в Киеве в сопровождении нового, благословленного патриархом на киевскую митрополию митрополитом.
Это был высокий, сухой, слабый телом человек, и киевляне, едва увидевши его, окрестили «мертвецом». Он был прост умом и просторек, и летописец отметил, что был он «не книжен». Но таким и нужен был митрополит от греков киевскому великокняжескому дому. Он не интересовался русскими делами, не вникал в отношения князей между собой, не мешал Киеву строить свои отношения с иноземными владыками, а главное — был он по простодушию своему закрыт для многих греческих соглядатаев при киевском дворе, которые через митрополита старались проникнуть в сокровенные мысли князя и бояр, передавали киевские новости в Константинополь, а оттуда черпали наказы и опять же через митрополита внедряли их в киевские умы.
Шли обнадеживающие вести и о судьбе Евпраксии Всеволодовны. Владимир внимательно следил за жизнью сестры, которая несколько лет назад была-таки высватана Одой в Германию за маркграфа Нордмарки Германской империи Генриха. Жениху в то время было семнадцать лет, а Евпраксии Всеволодовне четырнадцать. Было уговорено, что будущая маркграфиня вскоре прибудет в Германию и станет воспитываться в Кведлинбургском монастыре под началом аббатисы Адельгейды, родной сестры германского императора Генриха IV, продолжавшего в то время отчаянную борьбу, с одной стороны, с папским престолом, со сменившим Григория VII Гильдебрандта Урбаном II, с другой — с мятежными немецкими князьями, с Венгрией. Император метался в поисках союзников, денег, наемников, и Кведлинбургский монастырь, тихая обитель сестры, был для него едва ли не единственным местом, где он мог позволить себе хоть ненадолго отрешиться от мирских дел, дать отдых душе, собраться с мыслями.
Вокруг четырнадцатилетней Евпраксии в Киеве разгорелись страсти. Киевские вельможи, люди Изяслава и Святослава, были недовольны тем, что дом Всеволода возвышается еще более. Теперь великий князь вступал в родство с германскими землями, и это еще больше возвышало его и над другими русскими князьями, и над иными восточноевропейскими владыками. Старые киевские бояре пытались расстроить свадьбу, слали к Оде гонцов, но она была непреклонна. Евпраксия занимала какое-то место в расчетах германского правящего дома, и Ода настаивала на ее скором приезде.
И вот уже из Киева в немецкие земли двинулся огромный караван. Евпраксию сопровождали дружинники и слуги, с ней везли бесчисленный скарб и драгоценности. Немецкие хронисты записали позднее, что русская княжна прибыла в Германию с несметными богатствами, которых здесь и не видывали. Щедрой рукой снарядил Всеволод* Ярославич свою дочь в западные земли. А сама Евпраксия заливалась в углу возка горькими слезами, уезжая из родного Киева, от матери, отца, братьев, сестер, как ей казалось, навсегда.
Теперь из германских земель о Евпраксии доходили
В бытность ее в монастыре с ней встретился Генрих IV и был очарован русской княжной. И ее поразило сухое измученное лицо императора, его огромные горящие глаза, исходящая от него сила и какое-то особое, неизвестное ей притяжение.
Ей было невдомек, что Генрих IV являлся членом тайной секты монахов-николаитов, чьи мессы сопровождались развратными оргиями; она принимала его бледность и изможденность, бывших следами этих оргий, за утонченность и возвышенность души. А он, вперившись мрачным взглядом в эту стройную, юную, темноглазую русскую красавицу, рисовал в своем воспаленном уме сцены, взбадривающие его утомленное сластолюбие.
Евпраксия прожила замужем лишь год. Молодой маркграф неожиданно и загадочно умер, и в девятнадцать лет Евпраксия осталась вдовой. Снова монастырь, снова затворничество. Но теперь император бывает здесь все чаще и чаще. По странной случайности в год смерти маркграфа скончалась и Берта — жена Генриха IV, и он также оказался свободным от брачных уз.
В Киев доходили слухи о том, что Генрих IV всерьез увлечен Евпраксией, а вскоре к Всеволоду из Германии пришли гонцы, сообщившие, что Генрих просил руки Евпраксии-Адельгейды и она дала свое согласие. Но гонцы не просто сообщили киевскому князю эту весть; они одновременно принесли ему жалобу на венгерского короля, рассказали о борьбе германского императора с саксонскими князьями и Урбаном II, которого поддерживала могущественная герцогиня Тосканская Матильда. Всеволод понимал, что любовь любовью, но Генриху IV нужны деньги Евпраксии, русские вой, помощь Киева в борьбе с имперскими врагами. Генрих откровенно делал ставку на Киев.
Теперь Всеволод и Мономах нередко вели разговор о Евпраксии. Было ясно, что германский император хотел союза с Русью. Для Киева же этот союз был обременителен, но родственная связь с германским императорским домом была желательна: Всеволод, сын шведской принцессы, брат французской, венгерской и датской королев, свекор английской принцессы, зять византийского императора, теперь становился тестем германского императора, и все эти родственные связи с домами западных стран переходили и на Владимира Мономаха — внука византийского императора и шведского короля, мужа дочери английского короля, племянника французской, венгерской, датской королев и теперь — деверя германского императора.
И снова вокруг имени Евпраксии начались споры. Киевские греки негодовали. Новый брак Всеволодовой дочери мог означать, что Русь поддержит Генриха IV против папы римского, а именно его сторону взяла константинопольская патриархия в споре с Генрихом IV. Печерские монахи всегда были против того, чтобы русские княжны уходили замуж за рубеж: там они меняли веру, попадали под чужое влияние. Старое киевское боярство же и здесь боялось усиления мощи Всеволода и Мономаха.
После недолгих раздумий Всеволод послал дочери своё благословение, но от союзнических отношений с императором уклонился.