Полководцы Древней Руси

Каргалов Вадим Викторович

На развалинах Минска Владимир вспомнил свой первый поход на этот город. Теперь все было иное. Если раньше он много думал о смысле войны, о гибели людей, о тщете жестокости и насилия, то теперь сердце его билось спокойно при виде горящего города, ничто не шевельнулось в его душе: он уже стал привыкать к тому, что соперник должен быть наказан, может быть, даже уничтожен, иначе теряется смысл войны, смысл потерь, лишений, гибели своих, близких ему людей. Что такое был для него сегодня Минск? Один из многих взятых на щит городов.

А

на юге продолжали бушевать князья-изгои. Едва Владимир ушел с Волыни, как вновь забегал Давыд Игоревич. С небольшой дружиной он появился в днепровском устье, у городка Олешье, где отдыхали перед дальней дорогой, чинились иноземные и русские купеческие караваны, и ограбил греческих торговых людей.

Получив об этом известие, Всеволод послал гонцов к Давыду и приказал им догнать его, где бы он ни был, и сказать, чтобы прекратил разбой на торговых путях, а шел бы в Киев с повинной к великому князю, который обещает ему стол.

И вот через несколько недель Давыд Игоревич сидит перед Всеволодом и Мономахом — короткошеий, с большой тяжелой головой, быстрым взглядом небольших темных глаз — слушает, как князья выговаривают ему за ссоры и неспокойное бытье.

Потом Всеволод отдал Давыду там же, на Волыни, Дорогобуж и велел сидеть тихо. В тот же день Давыд Игоревич отбыл на юг, а вскоре оттуда в Киев и Чернигов пришли новые плохие вести. Теперь побежал Ярополк Изиславич, князь владимиро-волынский, недовольный тем, что один из его городов киевский князь отдал врагу — Давыду.

Ярополка давно уже поднимали против Киева волынские бояре, стремившиеся отделиться от киевской земли, а также ляхи, которых много было при волынском князе. Здесь сидели и те, кто еще с Изяславом ходил на Киев, и те, кто приходил сюда из Кракова, от Ярополковой сестры Евдокии, и люди Ярополковой матери, польки Гертруды. Жена-немка Кунигунда также подогревала честолюбие Ярополка, шептала мужу о прелестях собственного Волынского королевства. Польский король мечтал восстановить старый волынско-польский союз, направленный как против Киева, так и против германского императора.

Но и у Всеволода и Мономаха были на Волыни свои люди, особенно у княжившего здесь прежде Владимира. После того как Мономах оставил Владимир-Волынский, бывшая его дружина не вся ушла с ним на север, многие из тех, с кем он делил военные невзгоды в западных странах, помнили его и по-прежнему смотрели на себя как па Мономаховых слуг. И Владимир не забывал их, одаривал богатыми дарами, призывал их детей в свою черниговскую дружину. И теперь они послали весть в Киев и Чернигов, что Ярополк собирает большую рать, чтобы повторить вместе с ляхами путь своего отца и взять Киев.

Всеволод не стал ждать выхода Ярополка. Мономаху было наказано быстро идти во Владимир и привести в повиновение Волынскую землю.

И снова поход — налегке, без тяжелого обоза, с по-водными конями, с дружиной, без полка, в расчете на помощь своих приспешников во Владимире и

воинов Давыда и Ростиславичей, если дело дойдет до брани.

Давыд всячески выражал свою преданность Всеволоду, послал своих людей навстречу Мономаху, просил передать, что со всех городов Ярополк вызвал людей во Владимир, готовит город к осаде, сейчас же находится вместе с матерью-полькой Гертрудой и женой в Луцке, где также собирает воев.

Приход Мономаха был настолько быстр и неожидан, что Ярополк так и не успел приготовиться к брани. Когда сторожи ему донесли, что Мономах идет на Луцк, то черниговский князь был уже на подходе к городу. Вместе с ним скакал и присоединившийся к черниговской дружине приземистый быстроглазый Давыд Игоревич.

Ярополк не стал искушать судьбу, бросил мать-и жену в Луцке со всем имением, взял с собой лишь самые большие ценности и бежал к ляхам. А Луцк уже открывал ворота Мономаху, сдавался на милость победителя.

Давыд тут же все рассказал и показал Мономаху — кто из лучан был в сговоре с Ярополком, где хранился военный припас мятежников, куда укрыла свое имение Ярополкова семья.

Мономах смотрел в бегающие ложно-преданные глаза Давыда, на его суетливо двигающееся, приземистое тело, и чувство омерзения пробуждалось в нем к этому человеку. Мономах спокойно думал: «Этот продаст ради стола кого угодно. Завтра он также выдаст врагу и отца, и меня». И все же сегодня Давыд был нужен. Отец наказывал: «Ссорь их между собой, пусть дерутся, грызут, обескровливают друг друга» — и Владимир слушал Давыда, благодаря его за преданность Киеву, благожелательно, мягко улыбался в русую бороду.

В Луцке Мономах захватил Гертруду и Кунигунду и немедля отправил их в Киев, чтобы не затевали на Волыни свои хитрости. В наказание Ярополку он забрал все его имение и на телегах также отправил к отцу, а Ярополковой дружине, которую тот имел с собой в Луцке, приказал своим ходом идти с повинной к Всеволоду и служить Киеву на новых рубежах.

Но на этом свой путь на Волынь Мономах не закончил. Он двинулся к Владимиру-Волынскому, и город сразу же отворил ему ворота. Владимирцы вышли к Мономаху с поклоном и дарами и просили у него милости и пощады.

Он не торопился покидать город, хотя и посадил здесь княжить Давыда Игоревича и наказал Ростиславичам служить новому Волынскому князю. Они сидели напротив Мономаха — светловолосые, светлоглазые, похожие на своего златокудрого отца, Ростиславичи. Постарше — Володарь, помоложе, совсем еще юный, с легким прозрачным пушком на верхней губе, — Василько.

Молодые Ростиславичи хмуро слушали Мономаха. Они считали Владимир своей отчиной и не хотели здесь иных князей, кроме Ростиславова корня. И Давыд — их прежний союзник и друг — сразу же становился для них новым опасным соперником. Давыд жесток, хваток, это не то что суматошный, по-женски обидчивый Ярополк, — если вцепится во что-либо — прочно и надолго.