Полководцы Украины: сражения и судьбы
Шрифт:
– Товарищ командующий, спасибо вам за доверие. Но разрешите все же мне высказать все, что накипело на душе.
– Охотно слушаю.
Ободренный этими словами, я более твердым голосом продолжал:
– Зачем было скрывать от меня правду? Я должен был знать, чего вы хотите от меня и от подчиненных мне танкистов. Зная свою задачу, мы могли бы действовать иначе…
– Дорогой друг! – перебил меня командарм. – Я согласен, что подчиненным надо говорить правду, и только правду. Но иногда в интересах дела не следует раскрывать все карты… Если бы вам сказали, что бригада направляется в разведку, уверяю вас, она дальше
Павел Семенович Рыбалко душу человеческую знал хорошо, и спорить с ним было трудно…»
А вот еще одно ценное свидетельство Драгунского: «Рассекая кромешную темень и мокрый снег, к нам в реденький лесок подкатил «виллис» генерала Рыбалко. По широкой улыбке, по радостно сияющим глазам генерала чувствовалось, что дела на фронте идут успешно.
– У вас все готово?
– Абсолютно все, – ответил я командарму.
Хотя тылы бригады пока еще застряли в хвосте войск 52-й армии, я был уверен, что к утру они приползут, так как хорошо знал начальника тыла бригады Леонова. Он со своим обозом, если не будет другого выхода, проскочит даже через игольное ушко, но нас догонит.
– Задачу все уяснили?
– Все, товарищ генерал.
– Как будете брать Енджеюв? – продолжал задавать вопросы Рыбалко.
– По обстановке. Во всяком случае, товарищ генерал, решил действовать без оглядки.
– Это правильно. – Сурово взглянув на меня, Рыбалко поднял над головой сжатый кулак, указал им в сторону фронта. – Темпы, темпы нужны. Вам надо уйти завтра на шестьдесят – восемьдесят километров от линии фронта, захватить Енджеюв, перерезать дорогу Кельце – Краков, захватить аэродром. Пройдетесь с огоньком и к вечеру будете в Енджеюве. Поняли меня?
Я внимательно слушал командарма. Этот обычно уравновешенный человек вдруг предстал предо мной по-юношески задорным и темпераментным.
– Товарищ командующий, я так и понял свою задачу. Больше того, если не подойдет вовремя Головачев, буду брать город одной бригадой, а частью сил захвачу аэродром и перережу дорогу на Краков.
– Это было бы очень хорошо, – поддержал Рыбалко. – Во всяком случае завтра к исходу дня буду у вас в городе Енджеюве.
– Милости прошу, обязательно приезжайте, – сказал я командарму, будто приглашал его к себе в дом.
По глазам Павла Семеновича я понял – мои планы он одобряет.
Через несколько минут мы с ним были недалеко от полуразрушенного моста, куда головой уткнулся батальон Федорова. На мосту возились саперы, а правее бригадный инженер Быстров взрывал ледяную корку, затянувшую реку, подготавливая проходы для танков. Здесь же, на берегу, направляя на карту луч маленького фонарика, Федоров доложил командарму полученную задачу.
Рыбалко иронически посмотрел на комбата:
– А не заплутаетесь с такой картой?
– Никак нет, товарищ генерал, выйду и без карты куда приказано.
– Вы правы, воюют на местности, на земле. Но все же комбату надо видеть дальше, а без карты дальше своего носа не увидишь. – И тут же по свойственной ему манере быстро менять тему спросил: – Как будете брать Велюнь?
Вопрос этот для комбата был неожиданным: ведь такой задачи ему не ставили.
– Для командира батальона это уже далековато, – попытался я заступиться за Федорова.
– Неправильно! – резко оборвал меня Рыбалко. – Он должен знать главное направление удара, должен иметь в руках даже план Берлина.
Спорить я, естественно, и не думал, хотя мне казалось, что Павел Семенович был не совсем прав. Откуда командирам батальонов знать замысел фронтовой или армейской операции? Даже мы, командиры бригад, не были посвящены в план фронтового командования. Среднее руководящее звено – командиры полков, бригад, дивизий – не знало деталей даже армейских операций. Да это было нам и ни к чему. Для нас всегда действия наших частей и соединений, их удары были решающими, и потому мы постоянно считали, что находимся на главном направлении. Ведь на пути нашего наступления каждый город, каждая деревня, любой опорный пункт или оборонительный рубеж были главными. Это, по крайней мере, всегда внушал нам сам Рыбалко.
Теперь, стоя на берегу Ниды, генерал продолжал отчитывать меня:
– Воюют роты, батальоны. От их действий зависит успех корпусов, армий и, если хотите знать, успех фронта. А вы обрекаете ваших комбатов на полное незнание обстановки и перспектив дальнейших действий.
Я попытался было сослаться на наши наставления, которые не рекомендуют говорить лишнего подчиненным в целях сохранения секретности. Сказал и сам был не рад этому. Командующий сурово отчеканил:
– Я наставления знаю не хуже вас, сам участвовал в их разработке. Но поймите, наш офицер заслуживает большего доверия. Пусть знает комбат наши планы, наши перспективы. Пусть зримо ощущает Одер, Дрезден, Берлин и всю нашу конечную победу… Устав – не догма. Помните, что говорил по этому поводу еще Петр Первый? «Не держись устава, яко слепой – стены…»
Усилившаяся артиллерийская стрельба, зарево пожаров напоминали нам, что сейчас не время для дебатов. Командарм заторопился на свой командный пункт.
– Ну что ж, друзья, мне пора ехать. Не забывайте, бои будут ожесточенные. Мы сейчас воюем за себя, за нашу Родину и за наших союзников. Вы, наверное, слышали, что союзники зажаты под Арденнами. Надо помочь. Иначе им придется туго. Вот мы и ударим с огоньком, – продолжал он. – Скоро, очень скоро мы станем обеими ногами на землю противника. А вам, вашей бригаде, быть первой. Понятно?
Командарм по-дружески простился с нами, легко вскочил в машину, и она тут же скрылась в непроглядной темноте».
В Нижней Силезии 3-я гв. ТА прорвала сильную эшелонированную немецкую оборону и вышла к реке Нейса, что дало возможность начать подготовку к взятию Берлина.
К тому времени в Красной армии уже повсеместно была принята совершенно правильная установка использовать танковые войска для развития прорыва в глубину, а не малоэффективно жертвовать ими для прорыва оборонительных линий. Однако, учитывая обстоятельства, Рыбалко принял решение использовать танки для непосредственного прорыва обороны вместе с пехотой. Его решение оказалось абсолютно правильным – благодаря этому, чрезвычайно сильная немецкая оборона была взломана, а потери атаковавших частей (как пехотных, так и танковых) были значительно ниже, чем это было бы без танковой поддержки.