Полководцы Украины: сражения и судьбы
Шрифт:
При массе обучаемых занятия на планных досках всегда предпочтительнее занятий на планах.
Независимо от преподавания теории, обучающий должен стараться расположить слушателей к тому, чтобы они сами выдерживали свою мысль в сфере боевых и военных положений, а особенно в готовности на смерть. Никакого труда не стоит, идя или едучи куда-либо, задаваться по дороге вопросами: как бы я расположился для обороны этого оврага, высоты, деревни, рощи, моста? Как бы я их атаковал? К каким бы работам прибегнул для усиления позиции? Если неприятель появится с фронта, с тыла, с фланга, что сделаю? Приучить свою мысль к готовности на смерть составляет условие капитальной важности в военном воспитании; в бою только тот бьет, кто не боится
Думаем так потому, что понимать этот отдел может всякий; но излагать толково может только человек, занимавшийся на практике делом воспитания и образования и крепко вдумавшийся в него. Есть сверх того места в высшей степени важные, которые должно стараться укоренить в сознании как военный догмат; но которые в устах отвечающего были бы неуместны, ибо их нужно уметь высказать с духом, или лучше совсем не говорить; проникнуться же ими всякий может и должен. Руководители занятий сами без труда отменят подобные места и предостерегут учащихся от включения их при ответах.
В заключение не могу не упомянуть и о тех, уже умерших людях, которым принадлежат отправные точки и дух предлежащего учебника; это барон Н. В. Медем и А. П. Карцов. Барон Медем первый провел у нас ту мысль, что теория военного искусства должна иметь целью исследование свойств военных элементов, а не постановку правил для применения их. А. П. Карцов, наш непосредственный учитель, оставил в своих слушателях глубокое впечатление вдохновенными импровизациями о значении нравственного элемента на войне. Ни прежде, ни после мне не приводилось слышать на эту тему ничего, даже близкого по убедительности и силе. Мне принадлежит только посильное разрешение вывода, логически вытекающего из этих посылок и заключающегося в том, что если теория военного искусства должна иметь целью исследование свойств военных элементов, если важнейшее из этих свойств есть нравственная энергия человека, то как нужно поступать, чтобы эту энергию не только не подорвать, но, напротив, развить и укрепить? Этот вопрос вызвал и сродные ему – относительно ума человека и его физики; ибо, имея дело с человеком, нужно брать его целиком, как он есть, а не создавать себе человека гипотетического, т. е. представляющего только одну волю, или один ум, или, наконец, одну физику.
Разрешению этих вопросов пришли на помощь: марш. Мориц Саксонский со своим великим афоризмом, что на войне человек делает только то, что привык делать в мирное время; Суворов со своей гениальной системой воспитания и образования войск; Бюжо и де-Брак со своими глубоко верными, практическими заметками. Таким путем мало-помалу возник отдел воспитания и образования войск в мирное время, который до того не находил места в тактике. Из сказанного видно, что этот отдел не представляет собственно ничего нового, кроме незначительных в сущности добавок, обусловленных усовершенствованием огнестрельного оружия.
Могут заметить: да неужели же прежде оставляли без внимания труды таких людей, как марш. Саксонский, Суворов, Бюжо, которые показали делом, что они умели и водить войска в бой, не только подготовлять их? Конечно, обращали, но, вероятно, не считали эти труды годными для тактики, занятой тем, как следует употреблять войска в бою, а не тем, как их должно готовить для боя. В этом и заключается, по нашему мнению, вся рациональность и плодотворность точки зрения бар. Медема, что она располагает обращать внимание на положительную, а не на творческую сторону военного дела, которая, как всегда и во всем, дело живой личности, а не теории. Нужно уметь, если позволено будет так выразиться, отточить и закалить орудия, которыми
За время руководства академией Драгомиров неоднократно привлекался и к ряду практических задач военного строительства (вплоть до решения вопросов подводной минной обороны), и его роль в преобразовании армии лишь немногим уступала роли военных министров – вначале Милютина, а потом Ванновского.
В августе 1889 г. Александр III назначает Драгомирова командующим войсками Киевского военного округа. В этот период, после смены внешнеполитической ориентации империи, округ приобрел особое значение в планах стратегического развертывания. Будущая война с Австро-Венгрией, как уже ранее указывалось, начала рассматриваться в практической плоскости и основная роль в этом предназначалась войскам Киевского округа.
Следует заметить, что именно благодаря тогдашнему командующему Киевским военным округом основным методом подготовки войск в нем стали маневры, в которых разные рода оружия учились взаимодействию в полевых условиях. Киевские маневры стали образцом для всей российской армии, и методика Драгомирова вскоре была перенята и в других округах.
Одновременно генерал считал недопустимым подмену маневров и в целом полевого обучения «военными играми» на картах и моделях местности. Вот что Драгомиров писал по этому, крайне принципиальному для него вопросу (от решения которого зависела вся подготовка войск), дискутируя с попытками навязать офицерскому составу неверные представления: «Распространение нарезного оружия, выдвинув на первый план вопрос индивидуального развития вообще, заставило подумать и о тактическом образовании собственно. При увлечении одним маневрированием тактическое образование привелось к знанию тонкостей устава, и это не могло не отразиться вредно на складе умственной деятельности военного люда. Придя к убеждению, что стройность форм и движений составляет важнейшее в военном образовании, естественно поставили себе целью достижение в ней совершенства, мало-помалу забыли боевые цели собственно и, разумеется, оказывались несостоятельны, столкнувшись лицом к лицу с неприятелем.
При таких столкновениях обнаруживалось, что начальники, умевшие превосходно командовать, терялись, когда приходилось распоряжаться. Пока столкновения разыгрывались в нашу пользу, никто не обращал на это внимания; вспоминали, правда, что иногда начальник части, получив приказание занять, напр., деревню, спрашивал, на сколько шагов за – или перед нею следует расположиться; но это никого не останавливало, потому что подобные вопросы приписывались всегда личным свойствам вопрошавшего, а не системе образования.
Но пришли затем времена другие: за каждое слишком линейное понимание назначения неприятель стал наказывать жестоко. Заметили тогда – несколько поздно, – что недостаток распорядительности составляет общее, а не исключительное явление; что, напротив, распорядительность стала исключением. Тогда невольно задали себе вопрос: как добиться ее от начальников?
Явилось несколько разрешений этого вопроса, смотря по вкусам и взглядам каждого.
Были такие, которые находили, что если дело и шло плохо, то благодаря не ошибочной системе образования, а ее непониманию и тому, что эта система не была применена к делу с достаточной последовательностью.
Были и такие, которые, отправляясь от мысли, что успех в бою возможен только для человека нравственно и умственно самостоятельного, что, кто строит военную систему на совершенстве выучки и на гнете личности, строит на песке, – утверждали, что если таковой самостоятельности не оказалось в решительную минуту, то потому, что она не требовалась и в предшествовавшую тому эпоху мирно-военной деятельности, а, напротив, тщательно искоренялась, как нечто крайне вредное и благоустроенному войску вовсе ненужное.