Полмира
Шрифт:
Гнев Божий
Дальше потянулась нескончаемая череда одинаковых дней: весло в руках, скрип обшивки, вода плещется о борта «Южного ветра», зубы стиснуты, налегаем на весло, Ральф, прищурившись, смотрит на реку, они идут вверх по течению, отец Ярви стоит, заложив руки за спину, покалеченная рука стиснута в здоровой, Колл донимает всех вопросами, Сафрит ругается, у костра травят байки, на покрытых шрамами лицах играют отблески огня, Скифр бормочет, отдавая приказы, звон, ворчание и стук – Колючка тренируется, а он, Бранд, медленно
Не сказать, чтоб он стал лучше к ней относиться, нет. Но его восхищало, как она держится. Что дерется, несмотря на то что шансов победить нет, что встает всякий раз после того, как ее укладывают на землю. Это и есть мужество. Вот бы ему такое.
Время от времени они приставали у деревенек, в которых люди жили сами по себе, ни под чьей рукой. Крытые дерном хижины рыбаков в излучинах реки, плетеные шалаши пастухов, ютившихся там со своей скотиной, в тени деревьев молчаливого леса – по сравнению с ними их с Рин халупа казалась натуральным дворцом. Воспоминания вызывали острую тоску по дому, и Бранд стыдился того, что совсем размяк. Отец Ярви выторговывал у местных молоко, эль и живых, мекающих коз, и говорил он на всех языках звериных и человеческих, а вот улыбок он им не выменял. Ибо улыбку – ее не купишь, а их сюда, на берега Священной, как-то не завезли.
Иногда попадались навстречу корабли, идущие на север, и на одних команда смотрела сурово и настороженно, а с других их окликали, обмениваясь осторожными приветствиями. Но всех их Ральф провожал внимательным взглядом и не отпускал глазами до тех пор, пока чужой корабль не скрывался вдали. И не выпускал при этом из руки свой черный снаряженный лук – здоровенную такую штуковину чуть ли не в рост человека величиной, сделанную из острых рогов какого-то зверя, которого Бранд никогда не видел и, признаться, не горел желанием встретить.
– А они вроде с нами по-доброму… – заметил он после того, как они разминулись с кораблем, команда которого не смотрела волком.
– Стрела, выпущенная с улыбкой, убьет тебя так же само, – отрезал Ральф, опуская свой гигантский лук на палубу рядом с рулевым веслом. – Некоторые ладьи возвращаются домой с добычей, а некоторые – пустыми, и им бы очень пригодилось разграбить, к примеру, на обратном пути груженный товаром корабль, а парочку молодых красивых ребят, что сидят на задних веслах, продать в рабство.
Колючка дернула головой в сторону Бранда:
– Они только одного молодого красивого на этом корабле найдут.
– Ты б тож ничего была, если б не хмурилась, – заметил Ральф.
Колючка в ответ нахмурилась и скривилась так, что страшно смотреть стало, – впрочем, того она и добивалась.
– Верно, это из-за служительского знака на носу – боязно им соваться, – сказал Бранд, засовывая свой топор обратно к рундуку.
Колючка фыркнула, вдвигая меч в ножны:
– Думаю, это из-за того, что мы при оружии.
– Точно, – согласился Ральф. – Даже законопослушные люди подчас забывают о своей законопослушности, оказываясь в пустошах, где закона нет. Общину уважают не
– Отцовский.
И, подумав с мгновение, она передала меч кормчему.
– Видать, славный был воин.
– Избранный Щит, – сказала Колючка, раздуваясь от гордости. – Это из-за него я в воины пошла.
Ральф одобрительно оглядел клинок, за которым, судя по виду, отлично ухаживали, а потом мрачно глянул на навершие – бесформенный кусок железа, неопрятный и непонятно зачем туда приваренный.
– Это ж не родное навершие, я правильно понимаю?
Колючка отвернулась и долго смотрела на проплывающий за бортом густой лес. На скулах ходили желваки.
– У него получше было, да. Но сейчас оно висит на цепи Гром-гиль-Горма.
Брови Ральфа поползли вверх, повисло неловкое молчание. Потом он отдал меч:
– Ну а у тебя, Бранд, как? Отец тоже воевал?
Бранд отвернулся к другому берегу и долго смотрел на цаплю, которая вышагивала по мелководью.
– Ну, по морде мог дать, ага.
Ральф громко выдохнул и покашлял: понял, мол, проехали.
– Ну, за весла, ребяты!
Колючка сплюнула за борт, налегая на весло:
– Как же меня это задрало… клянусь, вернемся в Торлбю – за весло больше не сяду, хоть режьте меня.
– Один мудрый человек как-то посоветовал мне: один раз – один взмах.
Отец Ярви оказался как раз за их спинами. Сидеть на кормовом весле – дело малоприятное, а самое неприятное – это что никогда не знаешь, кто тебе через плечо заглянет.
– А вы большой знаток этого дела, как я погляжу… – пробормотала Колючка.
– Еще бы! – И Ральф наподдал ногой по ее веслу, и она аж подскочила на скамье. – Молись, чтоб тебе никогда не пришлось стать таким знатоком, как он!
– Да оставь ее в покое, – и отец Ярви улыбнулся, потирая свое иссохшее запястье. – Трудно быть Колючкой Бату. А дальше будет еще труднее.
Священная сузилась, и лес тесно обступил их с обеих сторон. Деревья стали выше и старше, и в медленно текущей воде полоскались извитые корни, а над головами тянулись кривые уродливые ветки. Так что пока Скифр гонялась за Колючкой с веслом, остальные свернули парус и убрали мачту, уложив ее между рундуками на козлы. Коллу не на что стало влезать, поэтому он принялся вырезать на ручке ножа. Бранд ожидал увидеть какие-то детские потуги на художество, но с удивлением обнаружил фигурки зверей, растений и воинов, переплетенные в сложном узоре.
– У твоего сына талант, – сказал он Сафрит, когда та притащила воду.
– И не один, – согласилась она, – но он слишком непостоянен. То одно его занимает, то другое.
– А почему ее назвали Священной? – проворчал Колл, забросив резьбу и уставившись на реку – нож он небрежно крутил между пальцев, тут же позабыв о недавнем занятии. Видать, матушка его знала, о чем говорила. – Ничего особо священного я в ней не вижу.
– Слыхал я, что на ней – особая благодать Единого Бога, – просипел Доздувой.