Полмира
Шрифт:
– Все тот же поганый расклад, – пробормотала она.
Отец Ярви покивал:
– Такова жизнь. Являясь на белый свет из чрева матери, мы совершаем ошибку, но шанса исправить ее, увы, не бывает.
– А можно вопрос задать?
– Сдается мне, что если я скажу нельзя, ты все равно задашь свой вопрос.
– Ну вы ж меня как открытую книгу читаете.
– Давай, спрашивай.
– Что я здесь делаю?
– Видишь ли, святые, мудрецы и хитроумнейшие из женщин столетиями задаются этим вопросом, но, увы, так и не могут сыскать на него ответ.
– Ты лучше Брюньольфа Молитвопряда на энтот предмет поспрашивай, – прокряхтел Ральф, как раз отпихивавшийся от причала древком копья. – Он тебе тут же навешает на уши лапши с кучей «что», «зачем» и «почему».
– Есть ли на свете человек, – пробормотал отец Ярви, хмуро поглядывая на далекий горизонт, словно ответы были написаны в тучах, – способный измерить глубину божественного промысла? Ты б еще спросила, куда ушли эльфы!
И они со стариком с ухмылкой переглянулись. Похоже, такие разговоры были им не в новинку.
– Так. Понятно, – отозвалась Колючка. – Ну а если так спросить: зачем ты привел меня на этот корабль?
– Ааа! – воскликнул Ярви, разворачиваясь к Ральфу. – А ты как думаешь, дружище? Почему я не пошел по легкому пути и не сокрушил ее камнями, а страшно рискнул, приведя на борт нашего суденышка опаснейшую из убийц?
Ральф свирепо почесал в бороде, не отпуская копья:
– Ума не приложу, Ярви, зачем ты это сделал…
А Ярви широко распахнул глаза и сообщил Колючке:
– Помилуй, если я даже левой руке не доверяю собственных мыслей, то с чего мне делиться ими с тобой? От тебя же воняет!
Колючка ухватилась за голову:
– Так, мне нужно присесть.
Ральф по-отечески похлопал ее по плечу:
– Очень хорошо тебя понимаю.
И пихнул ее на ближайшую скамью, да так сильно, что Колючка перелетела через нее и приземлилась на колени гребцу из следующего ряда.
– Вот твое весло.
Семья
– Ты опоздал.
А ведь Рин права. Отче Месяц широко улыбался с ночного неба, а дети-звездочки весело мерцали на его мантии, так что, когда Бранд сунулся в низкую дверцу, лачугу освещали лишь уголья из очага.
– Прости, сестренка.
Пригибаясь, он добрался до своей лавки и плюхнулся на нее с долгим стоном. Стащил с ноющих ног сапоги и, наслаждаясь теплом очага, пошевелил пальцами.
– Да вот же ж у Харпера все торф не кончался, рубили и рубили, а потом Старой Фен надо было пару полешек перетащить. А она ж их не сама колет, и топор у нее тупой был, тупей некуда, ну я его и наточил, а на обратном пути у Лемовой телеги ось поломалась, так мы ее с парнями вытаскивали…
– Вот они все и ездят на тебе, свесив ножки…
– Помогай людям, и когда-нибудь они помогут тебе – вот что я думаю.
– Ну разве что…
И Рин кивнула в сторону горшка, стоявшего среди углей.
– Вон твой ужин. Одни боги знают, как трудно было сдержаться и не съесть твою часть…
Он хлопнул ее по колену, наклоняясь за горшком.
– Ты просто чудо, сестренка…
Бранд помирал с голоду, но не набросился на еду сразу, а пробормотал благодарственную молитву Отче Тверди за хлеб насущный. Он очень хорошо помнил, каково жить без хлеба.
– А вкусно! – сказал он, заглотив кусок.
– А свежее еще вкуснее было!
– Да и сейчас тоже вкусно!
– Нет. Невкусно.
Он только плечами пожал и выскреб остатки. Жалко, что так мало…
– Теперь по-другому заживем – я же прошел испытания! Из похода все богатые вернутся!
– Ага. Перед каждым походом в кузню куча народу заявляется, и все твердят, что вернутся богатыми. А некоторые, между прочим, не возвращаются.
Бранд весело улыбнулся:
– Ну, от меня так просто не избавишься!
– А я и не хочу. Дурак ты, конечно, но у меня ж кроме тебя никого нет.
И она вытащила что-то из-за спины и протянула ему. Какой-то сверток из потрепанной и заляпанной кожи.
– Это мне? – спросил он, принимая сверток над исходящими теплом, умирающими углями.
– Пусть сопровождает тебя в походах. И напоминает о доме. О семье. Какой уж ни есть…
– А мне никакой другой семьи и не надо!
А в свертке обнаружился кинжал. С блестящим, полированным стальным клинком. Боевой кинжал – длинный, прямой, с крестовиной в виде переплетенных змей. И с оскаленным драконом на навершии.
Рин выпрямилась: понравился подарок или нет? Волновалась.
– Когда-нибудь я скую тебе меч. Но пока… пока только это.
– Ты сама его выковала?
– Гейден помогла с рукоятью. А клинок – сама.
– Отличная работа, Рин.
Чем больше он рассматривал, тем больше ему нравилось: каждая чешуйка на змеиных спинах видна, и дракон скалит крошечные зубки, а сталь серебром блестит и острая-преострая… До лезвия аж дотронуться страшно. Прямо боязно грязными руками за такую красоту браться.
– Боги, это ж работа мастера, сестренка!..
Она с облегчением откинулась к стене с деланно безразличным видом.
– Я тут, похоже, новый способ плавки изобрела. Погорячее, чем прежний. Типа как в глиняном горшке. Кость и уголь, чтоб сплавить сталь с железом, песок и стекло, чтобы вывести примеси и очистить сплав. Но тут вся штука в жаре… да ты не слушаешь меня!
Бранд виновато улыбнулся и пожал плечами:
– Ты ж знаешь – я молотом помахать горазд, а этого вашего волшебства не разумею. Ты в десять раз лучший кузнец, чем я.