Полная история христианской церкви
Шрифт:
Действительно, высокие подвиги христиан не могли оставаться без влияния на язычников. Видя, что те самые, которые претерпели от них ругательства, оскорбления, жертвуют всем из любви к ним, они познавали, что одна вера христианская может внушить такое незлобие и такую силу; и многие обращались к Христу. Страшное бедствие служило новым средством распространения христианской веры, ибо являло изумленным язычникам и высокие добродетели христиан, и необычайную помощь, которую оказывал им Господь Бог.
В то же самое время и другое бедствие испытало веру и твердость христиан. Соседняя с Карфагеном область, Нумидия, была опустошена варварами. Нумидийские епископы тотчас же уведомили о том Киприана, и карфагенские христиане проявили
«Кто из нас не сочтет скорби брата своего собственною скорбью? — писал он, в частности. — Апостол Павел говорит: страдает ли один член, страдают с ним и все члены; славится ли один член, радуются с ним и все члены. Итак, плен братьев — наш собственный плен, и скорбь их — наша скорбь, ибо все мы одно тело. Не одно только чувство, но и закон наш убеждает нас выкупить братьев; Христос живет в пленных братьях наших».
Такое сильное и горячее чувство любви связывало тогда воедино всех членов христианской Церкви.
Гонение совсем утихло около 253 года и не возобновлялось до 257-го. В этот период епископы старались разрешить спорные вопросы, возникшие в смутное время, восстановить мир в Церкви. Соборы созывались в разных городах. В Карфагене был обычай созывать ежегодно два Собора: один весной, другой осенью, для обсуждения церковных дел. Киприан ничего не решал без общего совещания и общего согласия. Главные вопросы — о падших, с которым связывался и раскол новациан, о крещении младенцев, о том, следует ли считать действительным крещение, совершенное еретиками.
Само крещение младенцев не вызывало споров; это вошло в обычай с первых времен христианства. Спор состоял только в том, совершать ли крещение в первые же дни после рождения младенца или только в восьмой, как заменяющее обрезание. Решили, что крещение должно быть совершено в первые же дни. Насчет крещения, совершаемого еретиками, осталось между Церквами разногласие, которое, впрочем, не нарушало мира, и каждая Церковь продолжала руководствоваться местным обычаем. Так, Карфаганская повторяла крещение над еретиками, а Римская присоединяла их к Церкви возложением рук. Большинство же считало действительным крещение, совершенное еретиками, лишь бы оно было совершено во имя Отца и Сына и Святого Духа. Возникли тоже споры с Римским епископом Стефаном, человеком гордым и желавшим иметь над прочими епископами власть, на которую не имел никакого права. Два испанских епископа были низложены Церковью, потому что во время гонения участвовали в языческом жертвоприношении. Стефан, без совещания с другими епископами, восстановил низложенных. Карфагенский Собор счел неправильным это действие и утвердил низложение епископов. Кроме того, Собор постановил, что название епископа епископов, которым в письме величал себя Стефан, не принадлежит ни одному из пастырей Церкви. Притязания Стефана только возбуждали негодование прочих епископов и отвергались Церковью.
В 257 году началось восьмое гонение. Император Валериан,[116] наследник Галла, сначала благоволил к христианам, но уступил влиянию своего любимца, Макрина, и издал указ, чтобы епископов, пресвитеров и диаконов казнить, сенаторов, мужей значительных из христиан, лишать имущества с лишением чинов. Если же и после этого они останутся христианами, то казнить. Благородных жен, лишив имущества, заточить. Прочих, под стражей и в оковах, посылать в рудники. Запрещались также все тайные сборища, особенно в катакомбах и усыпальницах, ибо известно было, что христиане часто собирались для совершения богослужения на могилах усопших братий; во времена же гонений катакомбы служили и церковью, и убежищем.
Как скоро указ дошел до Карфагена, то проконсул призвал Киприана и объявил ему волю царя. Он потребовал, чтобы Киприан отрекся от Христа и назвал бы имена христианских церковнослужителей. Киприан с твердостью отказался.
— Я христианин и епископ, _ сказал он, — верую во единого истинного Бога, Которого молю о здравии императоров,[117] а сам пребуду тверд в исповедании своем.
Проконсул стал грозить ему изгнанием и продолжал требовать, чтобы он объявил имена пресвитеров.
— Изгнание не существует для того, кто имеет Бога в сердце своем, — отвечал Киприан, — пресвитеров же ты найдешь каждого на своем месте; собственные законы ваши запрещают нам делаться доносчиками; а наши правила не позволяют нам произвольно представлять себя мучениям. Поступай, как тебе велено.
Проконсул сослал Киприана в приморский город Курубит. Оттуда епископ постоянно переписывался с христианами и подавал им советы и наставления. Верный тому правилу, что не следует добровольно подвергаться опасности, он удерживал христиан от излишней ревности, убеждал их не объявлять о себе, но ждать, чтобы их потребовали к допросу. Сами эти предостережения Киприана доказывают вновь пробудившуюся ревность христиан. Суровые испытания не прошли для них даром. Теперь они готовы были встретить гонение как добрые воины Христа, твердо и мужественно. Несколько епископов, пресвитеров и диаконов жестоко пострадали. Даже жен и детей не щадили. Много христиан после истязаний было сослано на работы в рудники. Киприан снабжал их всем необходимым, писал к ним увещательные письма.
«О, счастливы ноги, — писал он, — которые теперь обременены оковами, но скоро довершат славный путь ко Христу! Пусть злоба и ненависть стараются оковать вас, но от земли и скорбей ее вы скоро перейдете к Небесному Царству. В рудниках вы не имеете ложа, где бы упокоить утомленные члены ваши, но Христос — ваш покой; скудною мерою дается вам хлеб, но не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих».
Сам Киприан готовился к смерти и ожидал ее с радостным спокойствием. В день его приезда в Курубит Господь во сне известил его, что ровно чрез год он отдаст жизнь за имя Христа. Не прошло и года, как Киприан был отозван. Ему разрешили жить в загородном доме близ Карфагена. Все ждали, что скоро призовут его на суд. Некоторые языческие сановники, уважавшие его, предлагали ему средства к бегству, но Киприан отказался. С духом твердым и спокойным продолжал он следить за делами Церкви, переписывался с Римом, где гонение усиливалось, и сообщал получаемые вести прочим епископам, «дабы все, — писал он, — помышляли о смерти, а еще более о бессмертии, и с радостью и верою ожидали кончины».
Срок настал и для Киприана. Галерий Максим, проконсул области, послал за ним. Епископа повели в загородный дом проконсула. Как только об этом узнали, то много христиан последовало за епископом. Проконсул был нездоров, и потому отложили допрос до следующего утра, и Киприан провел ночь в доме одного языческого чиновника. Множество народа окружило дом. Друзья Киприана пришли к нему, и он всю ночь беседовал с христианами. Кто не мог войти в дом, старался со двора увидеть и услышать всеми любимого епископа. Когда поутру его повели на допрос, все опять последовали за ним.
— Ты ли Фасций Цецилий Киприан, папа[118] сих беззаконных? — спросил Галерий.
— Я епископ здешних христиан, — отвечал Киприан.
— Цари наши повелевают тебе поклониться богам.
— Я этого не могу сделать.
— Подумай о своей безопасности.
— Безопасность и крепость моя в Иисусе Христе, Которому я служу. Делай, что тебе велено; я готов.
— Ты жил в беззаконии, — сказал с гневом проконсул, — ты составил общество безбожных возмутителей; ты всегда был врагом богов и ослушником царских велений, отцом и предводителем безбожников; итак, твоя смерть да научит других исполнять обязанности свои.