Полная история христианской церкви
Шрифт:
— Государь, — сказал епископ, — суды церковные должны быть правдивы, а Вселенская Церковь признала Афанасия невинным.
— Дерзаешь ли ты один возноситься против всего мира? _ воскликнул Констанций с гневом.
— Если останусь и один, истинная вера не погибнет, — возразил Либерий. — В Вавилоне три отрока ее поддержали.
Царь стал угрожать епископу.
— Соглашайся, — говорил он, — и возвратишься в Рим, иначе пошлю тебя в заточение. Даю тебе три дня, чтобы решиться.
— Я уже простился с братьями в Риме, — отвечал Либерий, — три дня или три месяца не переменят моего решения. Посылай куда хочешь.
Либерия сослали в заточение во Фракию, а вместо него назначили в Рим другого епископа, Феликса, которого, однако же, народ не признал. В Риме произошли смуты и волнения. К сожалению, епископ Либерий не выдержал до конца своего подвига, и через три года заточения согласием на арианское исповедание купил позволение возвратиться в Рим.
Такое же печальное малодушие проявил и Осия Кордовский, который до той поры был твердым защитником Афанасия. Вся Церковь уважала его. Когда Констанций стал увещевать его подписать осуждение,
Констанций сослал и Осию в заточение в Сирмиум, где держал его больше года. Истомленный страданиями и болезнью, столетний старец согласился подписать неправославный символ, но осудить Афанасия не согласился. Уступки Либерия и Осии глубоко опечалили верующих, но, скорбя об их слабости, они все-таки с благодарностью вспоминали их прежние заслуги.
Что же в это время делал Афанасий? Конечно, он знал опасность, грозившую ему, но, твердый и неустрашимый, весь преданный своему служению, он спокойно правил Александрийской Церковью. Он старался приготовить паству к предстоявшему гонению и поучениями внушил ей твердость и непоколебимое упование на Всемогущего Бога. Вскоре после Миланского Собора в Александрию был прислан царский сановник с требованием, чтобы Афанасий оставил свою Церковь; однако сановник не предъявил письменного повеления от императора. Афанасий же имел несколько писем, в которых Констанций, находясь еще под страхом брата, уверял его, что он до конца жизни останется в Александрии. Афанасий имел полное право опираться на эти уверения и отвечал, что не может оставить паству без письменного на то повеления. Но буря на него уже надвигалась. Начальник войск в Египте получил повеление содействовать мерам, предпринимаемым против Афанасия, но епископу все не было повеления удалиться, и гражданские власти не смели ничего предпринимать без приказа. Они страшились волнения в народе, преданном епископу. Город находился в тревожном ожидании.
Так прошел еще месяц. Наконец, в ночь с 8 на 9 февраля 356 года, когда служил епископ, до пяти тысяч вооруженных воинов окружили церковь, которая была полна народа. Афанасий понял, что пришли за ним и, не желая никого подвергнуть опасности, велел диакону читать псалом 135: «Исповедайтесь Господеви, яко благ, яко в век милость его», а народу, припевая, расходиться по домам. Но народ не захотел оставить его. Воины ворвались в церковь, пустили несколько стрел, которые ранили молящихся, окружили святилище. Посреди шума и смятения епископ спокойно продолжал священнослужение, и народ, толпясь вокруг любимого пастыря, повторял единодушно вдохновенные слова Псалмопевца, выражавшие непоколебимое упование на милость Божию. На виду у торжествующей силы Церковь утешалась воспоминанием о вечной милости Господа, Который сотворил чудеса великие, вывел народ Израиля из Египта, Который помнит униженных и избавляет их от врагов, «ибо милость Его вечна!» Каким всесильным утешением звучали теперь эти слова! Наконец епископ произнес отпустительную молитву, и народ начал расходиться. На своем возвышенном месте Афанасий ждал, пока народ выйдет, но священнослужители увлекли его за собой. Ночная темнота и теснота на улицах помогли ему скрыться от преследовавших воинов, которым велено было захватить Афанасия живым или мертвым. Он некоторое время скрывался в самом городе, в окрестностях и, наконец, при помощи друзей, достиг пустыни.
Его везде усердно искали, входили в дома, обыскивали сады, окрестности города, гробницы. Голова его была оценена, везде были разосланы строжайшие указы против укрывателей, правители областей получили повеление употребить все меры, чтобы его отыскать. Казалось, что поимка Афанасия была самым важным государственным делом. Царь писал даже к правителям Абиссинии, требуя от них выдачи Афанасия на случай, если он стал бы искать убежища у посвященного им епископа Фрументия.
Но Афанасий, исчезнув на целых шесть лет, был безопасен среди суровой пустыни. Его охраняла любовь и преданность отшельников. Огромные египетские пустыни, горы и бесплодные равнины, окрестности самой Александрии, заселялись в ту пору толпами иноков и отшельников. Все они были горячо преданы Афанасию и готовы даже до смерти стоять за твердого защитника истины, слава которого гремела и в пустыне. Воины тщетно обыскивали монастыри и отшельнические келии; все иноки стояли на страже. Едва возникала опасность, Афанасия немедленно извещали о ней и препровождали далее в пустыню. Таким образом, он смог в течение шести лет скрываться от преследователей. Великий епископ любил пустынную жизнь с ее лишениями и трудами, подвигами самоотречения удивлял самых суровых отшельников и внушал им глубокое уважение.
В Александрии между тем православные терпели все ужасы страшнейшего гонения. Народ принес императору жалобу на случившееся в храме и убедительно просил возвратить Афанасия. «Если есть повеление нас преследовать, то мы все готовы сделаться мучениками, — писали христиане, — но просим, чтобы не давали нам другого епископа, ибо мы готовы до смерти стоять за Афанасия, которого Бог даровал нам изначала».
Это прошение было оставлено без внимания, и вскоре получено от императора повеление отдать все церкви арианам. Из них выносили утварь, святой алтарь, завесу, епископский престол и перед вратами храма сжигали все, как нечистое. Вскоре явился в Александрию и новый епископ Георгий, человек грубый, необразованный, заботившийся только о своих денежных выгодах. Народ принял его с громким ропотом, гонение еще усилилось. Самая страшная участь постигла православных, и особенно тех, кого подозревали в преданности Афанасию. Грабили и сжигали их дома, подвергали истязаниям, ссылали в заточение или на тяжкие работы в аравийские рудники. Православные, лишенные церквей, собирались по ночам на кладбищах для богослужения, как во время гонений от язычников. Но и тут Георгий нападал на них с военной силой и предавал пыткам и казни всех, кого мог захватить. Самые священные дни Поста и Пасхи не были уважены: обыски, допросы, пытки и казни не прекращались. Всех египетских епископов, которые не соглашались на общение с ари-анами, сослали в дальние страны. С ними обращались крайне жестоко, и многие умирали по пути, не достигнув места изгнания. В их епархии назначались ариане. Сам Георгий не входил в вопросы о вере; он был до того необразован, что едва имел какое-нибудь понятие о христианском учении. Он думал только о выгодах и обогащался притеснениями и грабежом. Но при нем были два его приятеля, Аэций и Евномий, которые довели арианское учение до последней крайности нечестия, ревностно распространяя свои мнения. Таким образом, несчастный Египет терпел все бедствия. Года через два народ александрийский, выведенный из терпения притеснениями Георгия, заставил его удалиться, но царь опять восстановил его силой оружия; и положение православных еще больше ухудшилось.
Во всех других областях империи свирепствовало то же страшное гонение на православных, везде нарушалось древнее право избрания. Во многих городах было по два епископа, везде Церковь волновали раздоры. Ариане употребляли против православных все орудия: клевету, подкуп, силу; везде распри, споры, вражда заменили любовь и мир, завещанные Христом. Епископы не могли заниматься своими обязанностями, их то и дело призывали на соборы, которые собирались беспрестанно. На этих соборах голос православных епископов не имел никакого веса, ибо все было решено заранее. Им предстояло или опозорить себя постыдной уступкой, или сделаться исповедниками за истину. Самые достойные пастыри Церкви томились в изгнании и в жестоком заточении. В Иерусалиме, после смерти Максима, был избран Кирилл, муж исполненный веры и благочестия. Вначале ариане надеялись, что он будет на их стороне, но как только увидели, что ошиблись, то стали его преследовать и клеветать на него. Кирилл был очень милосерд к бедным; раздав уже все свое имущество, он во время голода продал некоторые церковные вещи, чтобы прокормить неимущих. Это послужило арианам предлогом к обвинению; Кирилла низложили и изгнали.
Антиохийская Церковь особенно страдала от внутренних раздоров. После изгнания Евстафия его приверженцы составили свое общество, назвались евстафианами, не захотели ни признать арианского епископа, ни молиться с теми, кто признавал его. Наконец, так как Антиохия была некоторое время вовсе без пастыря, потому что арианина Евдокса перевели в Константинополь, православные и ариане совместно избрали Мелетия, бывшего епископа Севастии. Православные знали его как человека благочестивого. Но и при дворе одобрили это избрание, потому что ариане считали Мелетия своим; обе партии с нетерпением ожидали его первой проповеди в церкви. Мелетий произнес ее в присутствии самого императора, и слова его были твердым и ясным исповеданием православного учения. Православные радовались, но ариане очень скоро нашли возможность свергнуть Мелетия, и он получил повеление удалиться в Армению. Эта мера произвела волнение в народе, который успел полюбить пастыря. Когда правитель города повез епископа, то Мелетий должен был прикрыть его своей мантией, чтобы защитить от камней, которые бросал в него народ. Акт об избрании Мелетия хранился у Самосатского епископа Евсевия; царь велел вытребовать у него эту бумагу. Евсевий отказался ее выдать; ему грозили отсечь руку. «Отсеките обе руки, — отвечал достойный Евсевий, — но общего определения об избрании не выдам, разве когда все избравшие потребуют его». Место Мелетия заступил отъявленный арианин, Евзой, но православные не захотели иметь с ним общение. Впоследствии, уже в следующем царствовании, Люцифер Кальярский посвятил для них третьего епископа, Павлина, но от этого раскол еще больше усилился. Приверженцы Мелетия не хотели признавать Павлина, евстафиане не хотели иметь ничего общего ни с мелетианами, ни с павлинианами. Ариане составляли четвертую сильную партию, лжеучитель Аполлинарий тоже составил свое общество. Куда девался мир, завещанный Христом ученикам Своим? Всего через сорок лет после Константина Великого Церковь лежала раздавленная у ног его сына.
Из страдальцев за истину назовем еще Илария Пуатьеского и Серапиона Тмуитского. Оба с твердостью стояли за Никейское исповедание, оба отстаивали невинность Афанасия, и оба за то претерпели изгнание и заточение. В своем изгнании они много писали в защиту истинного учения. Иларий, в молодости язычник, обращенный чтением Священного Писания, ревностно служил Богу. Он был епископом в городе Пуатье в Галлии и там много заботился о распространении веры: писал, составлял духовные песни. Притеснения и насилия в деле веры сильно возмущали его. Он писал императору: «Если бы и в пользу истинной веры стали употреблять подобное нынешнему насилие, то епископы, следуя евангельскому учению, воспротивились бы и сказали: Бог есть Владыка вселенной. Он не требует невольной Себе покорности. Ему не угодно вынужденное поклонение».
Между тем ариане разделились в своем учении. С самого начала было между ними некоторое разногласие в мнениях, но, занятые борьбой с православными, они соединили против них все свои силы и не поднимали спорных вопросов. Теперь же, когда, как им казалось, враги были побеждены, их разногласия обозначались с большей резкостью. Некоторые из ариан шли дальше самого Ария в богохульных мнениях, как Аэций и Евномий; другие, как Македоний, отвергали Божественность Духа Святого; третьи старались в некоторых мнениях сблизиться с православными и называли себя полуарианами. Все эти партии спорили, враждовали между собой, обвиняли и осуждали одна другую на многочисленных соборах. Епископов возводили и низлагали, в зависимости от того, какая партия брала верх и умела вкрасться в расположение Констанция или, скорее, его придворных. В противоположность всем этим разногласиям яснее представляется внутреннее единство учения Святой Апостольской Церкви, гонимой, бедствующей, но постоянно побеждающей силой истины и пребывающего в ней Духа Святого.