Полная история рыцарских орденов

Моноусова Екатерина

Великий магистр созвал капитул, чтобы изложить ему предложения русской императрицы. А тот, в свою очередь, назначил для подробного рассмотрения специальную комиссию. Намеренно так произошло или нет, но возглавил ее явно не симпатизирующий России вице-канцлер Магаленц. Не прошло и суток, как Пинто получил от него, а затем вручил российскому поверенному весьма дипломатичное ответное послание Екатерине II. Из него ясно следовало, что Орден в военных экспедициях против Турции Россию поддерживать не будет. «Если бы нам можно было следовать одному влечению сердца, — деликатно объяснялось в письме, — то мы естественным движением души, без рассуждения, с радостью воспользовались бы случаем, который кажется нам вполне сообразным с нашим статусом, но нас удерживает то, что державы решили сохранить строгий нейтралитет, что мы видим из их распоряжений ко всем портам

и, в частности, портам Сицилии, которой мы обязаны оказывать особое внимание, а еще более в положительных представлениях, сделанных Вашему преимуществу, держаться той же политики».

Сей образец дипломатичной витиеватости Великий магистр постарался скрасить большим обедом, устроенным в честь маркиза Кавалькабо. Но в беседе с ним дополнительно подчеркнул невозможность ведения орденом боевых действий на стороне русских. Флот на стоянку и ремонт, однако, принимать согласился, но не более четырех кораблей одновременно…

Как и предсказывал Панин, рыцари из влиятельного французского языка начали активно интриговать против российского посланника. И жизнь его в первые годы на острове была совсем не сахар. Он откровенно жаловался в посылаемых в Санкт-Петербург депешах на вседозволенность французам. «Здесь царствует анархия, — писал Кавалькабо. — Гроссмейстер приказывает, а французы его не слушаются; но он не может ни наказать их, ни даже сделать им замечание, потому что он, во что бы то ни стало, все спускает этой нации».

Однако еще полбеды, если бы все ограничивалось словами и распространением антироссийских настроений. Страдало дело. Когда, например, адмирал Спиридов дал маркизу задание заготовить для экипажей его эскадры несколько тысяч пудов сухарей, то «антирусист» Магаленц сделать этого не позволил. Мол, не собирается он повторять ошибок тосканского великого герцога, что «предоставил слишком много удобств русским кораблям», и заслужил недовольство французского, австрийского и сицилийского дворов.

Но кто, собственно, сказал, что посольская служба проста и состоит из одних удовольствий? Невзирая на прохладную вокруг него обстановку в жарком мальтийском климате, маркиз Кавалькабо одно за другим все же выполнял нужные ему и, главное, России дела. Направленные Екатериной морские офицеры с большой для себя пользой стажировались у опытного орденского морехода, графа Мазена. Кавалькабо сумел найти к нему такой подход, что капитан купил на личные деньги корабль, вошел в состав русского флота и сражался до самого конца войны. Вместе с Алексеем Григорьевичем Орловым дипломат «провернул» еще одну важную операцию. Граф передал около сотни алжирцев, плененных русскими моряками, в распоряжение Ордена, чтобы тот обменял их на христиан, попавших в рабство к северо-африканцам. Великий магистр в знак благодарности предложил послу поставить на ремонт в мальтийский док российское судно «Ростислав».

Изучив не только достоинства, но и слабости Маноэля Пинто, русский поверенный во время празднования в январе 1771 года юбилея правления Великого магистра установил для общего обозрения на балконе своего дома огромную картину. На ней был изображен Гроссмейстер с вознесшейся над ним фигурой Славы. Внизу же (о, искусство дипломатии!) раскинулся порт Валетты с входившим в него кораблем под русским флагом. Тут же, на балконе, разместился оркестр, услаждавший своей игрой рыцарские уши. Сладкая пилюля была проглочена, как сахар вприкуску. Польщенный магистр даже приказал одеть отряд своих телохранителей в мундиры, подобные российским, а барабанщикам выучить русскую дробь. А главное, стало более благожелательным отношение к самому посланнику. Способствовала тому и случившаяся отставка министра иностранных дел Франции герцога Шуазеля. Теперь уж Кавалькабо значительно легче было добиться согласия на ремонт очередного сильно пострадавшего судна «Саратов»…

Тщеславие орденского долгожителя Маноэля Пинто было притчей во языцех. Став госпитальером совсем юным, он прошел многие ступени карьеры, самые значительные из которых — посты вице-канцлера, а затем великого приора португальского языка. Избранный на высшую должность, Пинто первым из Великих магистров сменил берет с бриллиантовой диадемой на королевскую корону. Но одержим он был не только манией величия, но и строительным зудом. Именно благодаря Пинто средневековая угрюмость Валетты расцвела чудесной архитектурой позднего барокко.

Сказать, что этого властного человека не любили, значит ничего не сказать, настолько неоднозначной личностью он вырисовывается. Суровый, почти безжалостный,

он с легкостью отправлял людей на эшафот или, в лучшем случае — на галеры. Однако в народе его хоть и боялись, но признавали дельным управленцем. И в первые годы пребывания у власти он тщательно следил за состоянием бюджета, вникал в различные хозяйственные дела. Например, всячески приветствовал внедрение новой для мальтийского земледелия отрасли — выращивания хлопка и шелка. Сам внимательно следил за уборкой урожая. В результате на острове создался временный период относительного благополучия. Но Великий магистр оставался у власти невероятное количество лет — более трех десятилетий. И, в конце концов, молва возложила на него ответственность за все неприятности и беды, которые достались Ордену в тот непростой период.

Долголетие Пинто вызывало зависть, и недруги повсюду распространяли слухи, что оно связано с колдовством и имеет сверхъестественный характер. Если бы над магистром имела власть инквизиция, то, как пить дать, гореть бы ему в огне за запрещенные занятия. Помните знаменитый фильм Марка Захарова «Формула любви» с Александром Абдуловым и Семеном Фарадой («Уно-уно-уно-ун-моменто…»)? Магического и зловещего графа Калиостро в нем блестяще сыграл Нодар Мгалоблишвили. Та к вот, не только актер, но и его герой — фигуры абсолютно реальные. Известный авантюрист Калиостро бывал на Мальте в годы правления Пинто. И замечены они были в тесных связях. На состоявшемся в Париже судебном процессе по делу великолепного мастера мистических авантюр он многозначительно намекал на то, что является незаконнорожденным сыном Пинто и принцессы Трабезундской и, де, посвящен в оккультные науки самим Великим магистром. Эту басню вам и сейчас расскажут на Мальте. Ну, кто кому давал уроки черной магии, доподлинно неизвестно. Однако абсолютная правда, что во дворце магистра в Валетте имелась алхимическая лаборатория. Подобную он содержал и в другом своем замке. На нее натолкнулись исследователи в одной из многочисленных потайных комнат.

Повинна ли мистика в долгожительстве Эммануила Пинто или он обязан таким подарком судьбы чему-либо другому, так навсегда и останется загадкой. Но за три года до его смерти посланник в Неаполе Вильям Гамильтон отмечал: «Великий магистр, несмотря на то, что он перешел рубеж в девяносто лет, находится в прекрасном здоровье, и ни его ум, ни память ни в чем не подводят его. Беседы с ним весьма полезны и поучительны». Известны и другие свидетельства современников, смело сказанные… после кончины могучего старца: «Это был безнравственный человек, не соблюдавший приличий. Он издевался над всем, запутал все дела, разорил казну». Полагаю, что и то, и другое высказывание — абсолютная правда. Но с тех времен сохранился еще один передаваемый из года в год факт, а, может, и небылица, о непостижимом Пинто. Говорят, что девяностотрехлетний старец встретил смерть, занимаясь любовью. Это, конечно, противоречит рыцарскому обету безбрачия, но каков все-таки был мужчина!

Да, как говорил когда-то Соломон, — все проходит… С кончиной Пинто канули в лету и благоприятные времена для российского дипломата маркиза Кавалькабо. На три года главой Ордена становится выходец из Наварры Хименес де Тексадо. Правил он хоть и не долго, но «эффективно», и успел довести начатое предшественником дело по развалу Ордена почти до конца. В рыцарской среде царили праздность и разгильдяйство. Коренные мальтийцы стали открыто выражать недовольство установленными порядками, ведь хозяйственные структуры острова оказались в таком же тяжелом кризисе, как и его вершители. Крайне обострились отношения с духовенством…

Народная смута обернулась открытым противостоянием. Конечно, это не была Французская революция, но когда в одно прекрасное утро проснувшийся Великий магистр выглянул в окно, он увидел, что над Сент-Эльмо морской ветер полощет красно-белый мальтийский флаг. Форт, с которого начиналось владычество госпитальеров на острове, был захвачен мятежниками. Разложение рыцарского сообщества сделало возможность бунта простой, как булка с маслом. Накануне рыцари и солдаты шумно отмечали годовщину победы при Великой осаде. Группа мальтийских священников подкупила капрала, под покровом темноты проникла в форт и разоружила «не вязавший лыка» хмельной гарнизон. Другая группа церковных заговорщиков проделала то же самое в Сент-Джеймсе. Мятеж священнослужителей был через два дня подавлен, но только с помощью французских торговцев и местных аристократов. И тем, и другим было что терять. Но в какой боевой готовности пребывало орденское воинство, стало еще раз очевидно.