Полночь и магнолии
Шрифт:
— Августа? — спросила она.
— Да, Ваше Величество, — ответила Августа робко.
Пичи озарила робкую женщину ослепительной улыбкой.
— Ты такая худая, что если бы тебе дать немного клюквенного сока, тебя можно было бы использовать как термометр. Возьми себе побольше еды, слышишь?
— Пичи, — прошептал Сенека громко. — Что…
— Женщине необходимо есть, Сенека, и я собираюсь дать ей немного еды, — перебила она его. — Что там все твои правила для леди говорят, не есть, да? Так она и в гроб завалится!
Пичи неожиданно отодвинула свое кресло и направилась к буфету. Слуги быстро, расступились перед ней. Она схватила большое плоское блюдо с индейкой в приправе, поставила на стол и последовала к Августе, чтобы наполнить ей тарелку. В глазах Августы появилось восхищение. Но суровый взгляд ее мужа немедленно положил конец восхищению.
— Ваше Высочество, я не могу кушать.
— Так уж и не можешь, — не поверила Пичи. — Ты получаешь мой королевский приказ:
очистить свою тарелку. Ты знаешь, что я сейчас — твоя принцесса, и я говорю тебе, что надо все съесть. Что ты шлепаешь губами над такой хорошей едой, слышишь? Конечно, я тебе там ничего смертельного не примешала, — закончила она и взглянула на Сенеку. — Может показаться, что я голодна, как июньская ворона. Мне тоже не разрешено притрагиваться к еде. Но ты ешь и будешь очень хорошо выглядеть. Твои зубы станут белее, кожа — плотной, а рождение ребенка — удовольствием.
Августа покачала головой и прикрыла салфеткой свою улыбку. Ее муж похлопал ее по плечу и бросил вопросительный взгляд на Сенеку.
Сенека поднялся:
— Пичи…
— Вам тоже подбавить еды? — спросила Пичи женщину, сидящую рядом с Августой.
Это была Каллиста Ингер. Она отвернулась. — Нет, — сказала Каллиста Ингер ледяным голосом, пренебрегая титулом Пичи. — Я ничего не хочу.
Пичи пристально поглядела на эту женщину.
— Боже святый, что с тобой случилось? Ты так нахмурилась, взглянув на меня, что на твоем лице не сморщились только зубы!
Казалось, тишина, как перед ужасным штормом, воцарилась, в зале. Король встал и с нарастающим гневом сказал:
— Этот обед, такой же нелепый, как и эта свадьба, завершен!
Все положили свои приборы, вытерли губы своими салфетками, поднялись и встали, отодвинув свои стулья.
Еще не подавали торт, еще не объявляли танцы, но король Зейн заявил о конце праздника. Такова была его воля.
Сенека взглянул на отца. Правдой было то, что Пичи была ужасна в своем поведении. Правдой было и то, что ее нужно было научить многим вещам. Но он будет тем человеком, который научит ее всему. Он будет тем единственным, кто научит ее манерам поведения. Его отец не имел права прерывать торжество. Но и не только это понял Сенека.
Он понял, что король совершенно не выносит Пичи. Теперь каждый аристократ в зале видит отношение короля к принцессе.
Встав с гордым видом, Сенека направился к Пичи и взял ее под руку. Даже не взглянув на Каллисту, он повел свою жену к дверям, но у выхода обернулся и обратился ко всем.
— Принцесса дала мне знать, что ей будет очень приятно познакомиться с каждым из вас лично, — заявил он. — Я уверен, что каждый из вас приложит усилия, чтобы удовлетворить ее желание. А сейчас, ваша будущая королева и я желаем вам спокойной ночи!
Его синие глаза встретились со взглядами всех, находившихся в зале. Произнося слово королева, он хотел подчеркнуть, что настанет день и он станет королем. Король своей милостью дарует ему этот титул.
Он не был уверен в том, произвели ли его последние слова желаемый эффект, но в конечном итоге, знал, что они заставили присутствующих задуматься.
Игнорируя гневный взгляд отца, Сенека поклонился и вывел Пичи из притихшего зала. Даже за длинный путь от банкетного зала до апартаментов принца, его гнев не остыл. Напротив, он стал безграничным. Правда, он предпринял попытки спасти репутацию Пичи за свадебным столом, но все равно он ничего не забыл и не простил.
Она будет принята титулованной аристократией Авентины! Не потому, что он прикажет аристократам сделать это, но потому; что у них не будет основания не сделать этого. Неважно, сколько это займет времени, он переделает эту своенравную принцессу в настоящую леди.
Церемония проведения первой брачной ночи говорила: сначала невеста готовится на своей половине, а затем идет к мужу, в его покои. Игнорируя этот старинный обычай, Сенека открыл дверь в свои апартаменты, завел Пичи внутрь и захлопнул дверь.
Пичи увидела пламя гнева в синих глазах мужа. Его глаза так горели, что, ей показалось, они ее сейчас обожгут.
— Мы начинаем наш медовый месяц с проклятого сражения, так, Сенека? Кто первый начнет? Ты или я?..
Сенека отошел от двери, прошел через просторную комнату и остановился перед креслом. Там он разделся, бросив парадный костюм в кресло.
— Только я буду говорить, Пичи, — сказал он, крепко сжав ее руками. — Ты будешь слушать.
Она отказалась от одностороннего разговора.
— Поди зажарь немного льда, — сказала она и направилась к двери.
Сенека догнал ее раньше, чем она подошла к двери.
— Садись!
Она посмотрела на него.
— Не буду…
— Сядь!
Его вид был непреклонен.
— Ты задираешься, как боевой петушок, — сказала она.
Будь все проклято! Было ли что такое, что могло бы заставить ее не пререкаться с ним.
— Мы обсудим все твои чувства быстрее, когда ты сядешь. Нам придется многое обсудить сегодняшней ночью, Пичи.
Она поняла, что он не собирается отступиться от задуманного. Она тоже не собиралась. Но ее ноги горели. Она не привыкла носить туфли на каблуках, и ноги ее были сжаты туфлями несколько часов.
— Я сяду, Сенека, но не потому, что ты мне сказал это сделать. Я сяду, потому что мои ноги отказывают меня держать. Я полагаю, что у меня тоже много прав схватить тебя, где волосы коротки, так, как это ты старался сделать со мной, — сказала она и подошла к маленькой атласной банкетке, стоявшей у голубых бархатных штор. Там она сняла свои ботинки. Сенека увидел, как она подтянула юбку наряда до бедер.