Полночь и магнолии
Шрифт:
Но Пичи еще не была уверена, что ему можно доверять.
— Нет, — ответила она.
— Нет? — прогремел он. — Что это значит «нет»? Пичи взвизгнула.
— Бог всемогущий! Не кричите на меня. Я ничего не сделала вам плохого, черт побери!
Сенека громко вздохнул.
— И ты меня еще посылаешь к черту? — В его голосе звучало такое удивление, что Пичи не могла не улыбнуться.
— Нет, я ничего такого не хотела.
Сенека не поверил ее улыбке, но в следующую минуту почувствовал, как его губы сами начали улыбаться в ответ. Это удивило его самого. Эта забавная девушка насмехалась над ним!
Приняв суровое выражение лица, он направился в ее сторону, но остановился, увидев вдруг маленькое крохотное животное, быстро скачущее между ними. Тут животное вспрыгнуло на деревянный столик покрытый атласной скатертью. Столик стоял рядом с камином. Белка схватила сочное красное яблоко с подставки для фруктов и начала его грызть.
Пичи дважды хлопнула в ладоши, и белка тотчас прыгнула ей в руки.
— Мне стыдно за тебя, Селоу Водсворт Макги, тебе не предлагали ничего брать, мошенница.
Пичи оглянулась на мужчину. Теперь он стоял посередине великолепной роскошной комнаты.
— Можно мне остаться здесь, пока стража не перестанет меня искать? Вы знаете, я так рада, что никого не убила! Если бы я даже нечаянно совершила этот страшный грех, я никогда бы не попала в рай, я обречена была бы на вечное пребывание в чистилище. Я католичка, как видишь. Конечно, я не молюсь все время, как отец Салливан. Но, как все католички, я верю в чистилище.
Сенека снова нахмурился: «Чистилище».
«О, Боже! — подумал он. — Что это за странная девушка и почему она рассказывает какие-то странные истории».
Но больше всего его интересовало то, что она здесь делала?
— Чистилище — это то место, куда сразу попадаешь на небесах, — пояснила Пичи, одновременно разглядывая комнату. — Там горит священный огонь. И там грешные души очищаются от грехов.
Сенека не знал, как отнестись к такому нелепому разговору. В такую смешную историю он попал впервые в жизни.
— Ну, посмотри, — сказала Пичи, показывая на стену, у которой стоял темно-голубой диван. — У вас над диваном висит столько мечей, шпаг. Вы никогда не боялись, что они могут упасть и отрезать вам голову? Ты умеешь пользоваться этими мечами, парень?
Потрясенный тем, что его назвали «парень», Сенека взглянул на коллекцию оружия, висевшую на обитой атласом стене. Его коллекция холодного оружия была известна всей Европе, но, конечно, он никогда не пользовался этим старинным оружием. Он был отличным фехтовальщиком.
— Как-то, — продолжала Пичи, не дав ему времени ответить, — я заинтересовалась как много лет мне придется провести в чистилище за грехи. Я — грешница, как и мы все, даже ты. Но если ты согрешишь, есть надежда оставить свои грехи в огне чистилища. Раньше я не так часто думала о чистилище, а сейчас — все время.
Она спустила свою белку на пол.
— Конечно, у меня часто в жизни случались ошибки, — призналась она застенчиво. — Спасая свою жизнь, я вбежала в эту комнату и увидела тебя раздетым! Мы никогда не поженимся, поэтому я сильно согрешила, рассматривая тебя! В чистилище этот грех придется отмаливать семь тысяч лет! Но я помолюсь завтра и еще успею помолиться и сегодня чтобы смыть часть греха, за то, что я в одной комнате с раздетым чужим мужчиной…
Сенека совсем смешался. Эта девушка употребляла в речи какие-то странные слова и выражения.
— Мистер, ну и занятное у вас выражение лица! Как у собаки, готовой укусить! — Она вышла из тени двери (сумка у нее висела на плече, а руки были скрещены на груди), но сохранила хорошую дистанцию с этим человеком, который стал еще более сердитым, чем прежде.
— Я, наверное, не в твоем вкусе. Ты уже укладывался спать, когда я ввалилась сюда. А может ты поджидал девушку, с которой хотел обниматься до утра? — Тут уже она посмотрела на него сердито, но быстро закончила:
— Я клянусь, что уйду отсюда, но можно мне остаться до тех пор, пока стража не успокоится. Я видела у них собаку, да еще тот железный человек развалился и наделал много шума. Поэтому, могу ли я здесь остаться с вами на некоторое время?
Сенека тяжело вздохнул. С ним никогда не говорили на таком языке.
— Нет, нельзя, — ответил Сенека.
— Это оникс у вас на руке? — спросила Пичи, уставившись на темный камень в тяжелой золотой оправе. — Разве вам никто не говорил, что оникс означает внутренние тревоги и глубокое разочарование? У тебя есть трудные проблемы?
Его охватило неподдельное удивление: «Боже, как смогла эта странная девушка увидеть тяжесть на его душе?»
— Вам лучше носить изумруды, мистер. Они означают счастье, понимание и любовь. Сапфиры тоже хороши. Они умиротворяют душу. Худшие из камней — рубины. Они символизируют злобу, бессердечие, все виды плохих чувств.
И тут Сенека вспомнил кольцо своего отца: огромный кроваво-красный рубин, закрывающий половину руки. «Действительно, злость и раздражительность, бессердечие и все виды плохих чувств», — пронеслось у него в голове.
Пичи продолжала:
— Конечно, я в своей жизни никогда не носила драгоценных камней, но все, что они значат, я знаю. И все, что я о них сказала — правда. Правда, которую вряд ли тебе расскажет кто-то другой.
Эта девушка была самым разговорчивым человеком из тех, с кем Сенека когда-либо встречался. Привыкший к немногословию, он трудно воспринимал такого человека, как она, человека, который болтает без умолку, не переводя дыхания.
Но тем не менее, он был заинтригован. Конечно, ее дикий характер шокировал его, но и притягивал тоже. Эта двойственность чувств была тоже необычна. Он все еще не мог хорошо рассмотреть ее лицо, но наряд был уже виден.
На ярко-рыжих локонах расположилась потертая шляпка из меха, в кокором с трудом можно было узнать енота. Под пальто из потертой оленьей кожи на ней была надета юбка в многочисленных заплатах. Похоже, юбка была из домотканой материи. Старые, поношенные ботинки выглядывали из-под юбки, а на поясе блестел большой кинжал.