Полночь и магнолии
Шрифт:
— Прости, любовь моя, — сказал он и поцеловал ее.
— Я больше не девственница, Сенека?
— Ты — Пичи!
— Но… Но ты что-то сделал.
— Я должен быть очень осторожен, пока ты чиста…
— Ты ничего не говорил мне о том, что будет больно. — сказала Пичи.
— Я не хотел пугать тебя, Пичи, — прошептал ей Сенека на ухо.
Она чувствовала, как его плоть пульсировала внутри нее.
— Я никогда не боялась никакой боли, Сенека, — сказала она. — Но мне хотелось бы знать, когда это наступит.
— Хорошо, — ответил Сенека. — Тебе будет больно… Но только один раз, и тут я ничего не могу поделать. А когда мы с тобой встретимся еще раз… боли не будет.
Она закусила нижнюю губу.
— Я буду истекать кровью? — спросила она.
— Да, немного, — ответил он.
— А после того, как боль пройдет… наступит блаженство? Так, Сенека?
— Да, клянусь тебе, Пичи! Я предоставлю тебе удовольствие много-много раз, сколько ты захочешь.
Она знала, что он говорит правду. Прижавшись к нему своими бедрами, она прошептала:
— Да, когда же? Когда же, Сенека?
— Не время! Еще не время! — полухрипло, полустоном ответил он.
— Но… Сенека, — сказала она и вдруг почувствовала, как он вышел из нее. Гнев и отчаяние — все это переплелось внутри Пичи.
— Сенека… — произнесла она. Больше разобрать ничего было нельзя. Все слова застыли у нее на устах, когда она почувствовала, как он поцеловал ее самое сокровенное место.
— Сенека! — сдавленно произнесла она. Он только закончил ласкать и любить ее по-другому, так, как не делал этого прежде. Он хотел доставить ей удовольствие таким образом перед тем как причинить ей боль. Сенека прекрасно понимал что он не сможет не причинить ей боль, разрывая плеву, и поэтому хотел, чтобы она расслабилась и наполнилась страстью перед главным испытанием.
Пичи вскрикнула… Его язык… его губы… его теплое-теплое дыхание. Каждое его прикосновение к ней заставляло ее всю дрожать. В порыве экстаза она выдохнула из себя: «Я люблю тебя! Я люблю тебя, Сенека!»
«Сенека! Я люблю тебя!» Эти слова не давали ему покоя. Но он пока не мог ей сказать то же в ответ.
— Мне кажется, что эта ночь прошла так, как я мечтала, — сказала она, и он увидел в ее темно-зеленых глазах страсть ожидания. Она ждала от него чего-то еще и надеялась всем своим сердцем, что он даст ей все.
Его сердце подсказывало ему, что это было.
Это была его любовь. Пичи… Она заставила его смеяться. Она заставила его думать о том, о чем он прежде и не задумывался. Он восхищался ею много раз. Она перевернула что-то у него внутри. Ему иногда казалось, что он уже знал ее раньше и всегда обладал ею.
Но то не была любовь в полном смысле того слова. Он даже не знал, как это назвать. И одновременно что-то убеждало его, что он не любит ее. А если он не будет любить ее, она узнает об этом, этого скрыть нельзя.
Он ничем не был ослеплен. Он понимал все четко и ясно, и ничего не поражало его, кроме доверительной улыбки Пичи.
— Что же ты не говоришь мне о своей любви? — спросила она. Сенека ничего не ответил, а она изучающим взглядом посмотрела на него. Его взгляд был не из счастливых. Возможно, он не желал ее любви, возможно…
— Я не хочу твоей любви, Пичи. Это твоя обязанность, — эти его слова вертелись у нее в голове. В их брачную ночь он постарался убедить ее, что он не нуждается в ее любви. Она не хотела тогда слушать, как и не хотела верить ему сейчас. Она села на кровати. Ее непослушные кудри разметались по плечам.
— Единственное, что я хочу сказать тебе, Сенека, так это то, что любовью нельзя крутить направо и налево. Я люблю тебя, это ясно, ты слышишь? Он встал и начал одеваться.
— Я никогда и никого в своей жизни не встречала, кто мог бы любить так, как ты, — сказала она ему. Он молчал и надевал свои туфли.
— Ты не любишь меня, Сенека, так? — спросила она вновь.
Он пристально посмотрел на нее.
«Зачем она хочет услышать слова, которые причинят ей боль?» — недоумевал он.
— Ну, я полагаю, что молчание — знак согласия. Ты не любишь меня. Хотелось бы знать, почему?
Сенека направился к двери. Ему не хотелось отвечать на вопросы. Но она настойчиво вопрошала:
— Что же ты молчишь? Ответь мне!
Сенека остановился у двери, а Пичи продолжала:
— Я… я уверена, что у тебя нет чувства ненависти ко мне, А если это так, то я просто могу нравиться тебе. Только я знаю, что когда-нибудь ты сможешь полюбить меня, если я тебе хоть чуточку нравлюсь. Любовь начинается с симпатии. Знаешь, ты мне сначала понравился, а потом я тебя полюбила. Я, конечно же, вся в расстроенных чувствах из-за того, что ты меня не любишь. Но мне печально еще и потому, что я скоро умру. Вещая птица ведь всегда вещая птица.
Сенека, молча, открыл дверь. — Я люблю тебя, Сенекерс. Спокойной ночи! Он быстро вышел, захлопнув за собой дверь. В ушах стояли ее слова: «Я люблю тебя, Сенекерс».
«Сенекерс. Она назвала его Сенекерс!» В одну и ту же ночь она подарила ему две вещи, которых у него в жизни не было: любовь и прозвище.
Глава 12
Утро. Яркий солнечный свет заливает великолепный зал для аудиенций. Тетушка Виридис направляется к самому неудобному креслу в комнате. Ее седые волосы серебрятся под солнечными лучами. Сенека наблюдает, как тетушка Виридис садится. Она садится так, что спиной не касается стенки кресла. Интересно, много ли потребуется ей времени, чтобы научить Пичи манерам поведения.
— Сенека! — раздался ее громкий голос. Сенека очнулся от своих мыслей. Ему было нелегко выбросить Пичи из своей головы, но он постарался сосредоточить все свои мысли на тетушке Виридис.
Сенеке было интересно знать, что Пичи подумает про нее. Виридис начала обычный формальный разговор.
— Как поживает твой отец? — спросила она.
— Болеет. Лежит в кровати. Боль не унимается, — ответил он.
— Жаль слышать это, — сказала Виридис.
— Премного благодарен вам, что вы согласились йьггь одной из придворных дам Пичи, — сказал Сенека.