Полночная месса
Шрифт:
Не успела мать добраться до Рхафсаи, как ее свалила лихорадка. Семья, с которой она путешествовала, приняла ее в свой дом и ухаживала за ней, но лишь через месяц смогла она подняться с соломенного тюфяка на полу. К тому времени фкихуже вернулся в деревню.
Наконец, женщина окрепла и снова пустилась в путь. После двух дней на ослиной спине она вернулась совершенно без сил. Дома ее встретил мальчик.
— А твой брат? — спросила она, уверенная: тот уже умер. Мальчик показал на сарай, и она кинулась к двери, громко зовя старшего сына.
—
— Сначала я должна увидеть фкиха, ауилди. [18] Завтра. На следующее утро они с мальчиком отправились в деревню. Когда фкихувидел, как во двор входят женщина с мальчиком, он поднял глаза к небесам.
— На то воля Аллаха, что твой сын умер так, как он умер, — сказал ей фких.
— Но он вовсе не умер! — вскричала женщина. — И он не должен больше там сидеть.
18
Сынок (араб.).
Фкихизумился, а потом сказал:
— Так выпусти же его! Выпусти его! Аллах милостив.
Мальчик, тем не менее, упросил фкиха, чтобы тот сам открыл дверь. И вот они отправились: фких— верхом на ослике, мать и сын следом — пешком. Когда они подошли к сараю, мальчик вручил старику ключ, и тот отпер дверь. Молодой человек выскочил наружу, а изнутри ударило такой вонью, что фкихбыстро захлопнул дверь снова.
Они все вошли в дом, и женщина приготовила им чаю. Пока сидели и пили, фкихсказал молодому человеку:
— Аллах пощадил тебя. Ты не должен мстить брату за то, что он тебя запер. Он сделал это по моему приказу.
Молодой человек поклялся никогда не поднимать на мальчика руку. Однако мальчик боялся все равно — ему даже боязно было взглянуть на брата. Когда фкихпошел обратно в деревню, мальчик увязался за ним — якобы, привести домой осла. По дороге он сказал старику:
— Я боюсь Мохаммеда.
Фкихуэто не понравилось.
— Твой брат старше тебя, — ответил он. — Ты слышал, как он поклялся тебя не трогать.
В тот вечер за едой женщина отошла к жаровне приготовить чай. Тут мальчик впервые украдкой взглянул на брата и похолодел от ужаса. Мохаммед быстро оскалил зубы и издал горлом странный звук. Он так пошутил, но мальчик понял что-то совершенно иное.
Фкихуни за что не следовало его выпускать, сказал он себе. Теперь он меня укусит, и я заболею, как он. И фкихвелит ему бросить меня в сарай.
Он не мог заставить себя и посмотреть на Мохаммеда еще раз. Ночью, во тьме лежал и думал об этом, не в силах уснуть. Рано утром он вышел в деревню, чтобы застать фкихадо того, как тот начнет уроки для своих учеников во мсиде.
— Ну что еще? — спросил фких.
Когда мальчик рассказал ему, чего он боится, старик рассмеялся:
— Но у него нет никакой болезни! И никогда не было, хвала Аллаху.
— Вы же сами велели мне его запереть, сиди.
— Да, да. Но Аллах милостив. Теперь ступай домой и забудь обо всем этом. Твой брат тебя не укусит.
Мальчик поблагодарил фкихаи ушел. Он прошагал по всей деревне и вышел на дорогу, которая, в конце концов, вывела его на шоссе. На следующее утро его подвез грузовик — до самой Касабланки. Никто в деревне больше никогда о нем не слышал.
1974
Напоминания о Бузельхаме
Когда я был маленький, у моей матери было любимое место для чтения: если мама собиралась читать долго, она садилась в старый шезлонг, всегда стоявший в углу восточной комнаты, подальше от стен, чтобы свет падал с обеих сторон из-за плеч. Спинка шезлонга была завалена множеством пуховых подушечек. В нем приятно было развалиться. Иногда по утрам, пока мама не проснулась, я на пару минут садился в шезлонг. Однажды она застукала меня и высмеяла.
— Совсем старичок, разваливаешься! — дразнила меня она. — Ты же растущий организм. А это кресло для взрослого.
В летний день приятно было поваляться в саду. Над головой в эвкалиптах и кипарисах шипел ветер. Сверху совсем близко очень быстро проносились клубки тумана, порой задевая верхушки деревьев и пикируя вниз сквозь ветки. Однажды целое лето, вернувшись из школы в Англии, я занимался там прямо на земле, за кустами или живой изгородью, в любом укромном уголке, подальше от дома.
Я ложился на живот в жарком саду и разглядывал под срезанными копьями травинок миниатюрный лес, где жили муравьи. Почти все они были крошечные и не беспокоились из-за коврика, который я расстелил на их владениях. Если же его замечали большие красные муравьи, они тотчас нападали, и оставалось только перенести коврик куда-нибудь еще.
И так было ясно, что медина —запретная территория. Мама очень рассердилась бы, узнай она, что я бываю там один. Но время от времени я ходил по какому-нибудь делу, и мне выпадал случай проскользнуть в старый город и побродить по узким переулкам. Мне очень нравилось, как резко они меняли направление и зарывались под дома. В самом деле, нужно было пройти под домом, чтобы попасть в тот переулок, где стоял бордель Мамаши Тьемпонады. Он был не единственный, зато самый большой. Все дома в этом переулке были борделями. Женщины стояли в дверях и заговаривали с прохожими. Мне это место казалось загадочным и зловещим. Казалось вполне естественным, что мама не пускает меня в Медину.