Полночная месса
Шрифт:
— Выходит, ты и есть страшилище? — сказал он. — Сколько странного в мире.
Гиена глянула вверх. Глаза ее лживо щурились.
— Всех нас Аллах привел сюда, — сказала она. — И тебе это известно. Ты ведь про Аллаха знаешь.
Аист опустился ниже.
— Это правда, — ответил он. — Хотя странно такое слышать от тебя. У тебя дурная Слава, ты же сама только что сказала. А колдовство противно воле Аллаха.
Гиена склонила голову набок.
— Стало быть, ты все-таки веришь в эту ложь! — воскликнула она.
— Я не заглядывал в твой мочевой пузырь, —
— И зачем только Аллах дал тебе мозги? Ты ведь даже не научился думать. — Но гиена произнесла это так тихо, что аист ничего не расслышал.
— Твои слова унесло, — сказал он и спустился еще ниже.
Гиена снова посмотрела вверх:
— Я сказала: «Не приближайся ко мне, а то подниму ногу и окачу тебя своим колдовством!» — Гиена расхохоталась, аист же подлетел так близко, что заметил: зубы у гиены бурые.
— Но все равно — должна ведь быть причина… — начал аист. Он приглядел скалу повыше над гиеной и устроился на ней. Гиена присела внизу и уставилась на аиста. — Почему тебя называют страшилищем? Что ты натворила?
Гиена прищурилась.
— Счастливчик, — сказала она аисту. — Людям никогда не хотелось тебя убить — они думают, что ты свят. Тебя называют праведником и мудрецом. Однако ни на святого, ни на мудрого ты не похож.
— То есть как? — быстро спросил аист.
— Если б ты и впрямь понимал, то знал бы, что колдовство — просто пылинка на ветру, и всё — в руке Аллаха. Ты бы не боялся.
Аист стоял и молчал очень долго — он думал. Поднял ногу и, согнув, подержал ее перед собой. Солнце спускалось, и ущелье заливало красным. Гиена тихо сидела, поглядывая на аиста и дожидаясь, когда он заговорит.
Наконец аист опустил ногу, открыл клюв и молвил: — Стало быть, если даже колдовства нет, грешник в него верит?
Гиена захохотала:
— Я ничего не говорила о грехе. Это ты сказал, а ты у нас мудрец. Кто я такая в этом мире, чтобы рассказывать кому-то о правом и неправом? Дожить бы от рассвета до заката. Все вокруг желают моей смерти.
Аист снова поднял ногу и погрузился в раздумья. Последний свет дня взмыл в небеса и растаял. Скалы и склоны потерялись во мгле.
В конце концов, аист произнес:
— Тут с тобой поневоле задумаешься. Это хорошо. Но спустилась ночь, и я должен лететь. — Он расправил крылья, собираясь взлететь с уступа, на котором стоял. Гиена прислушалась. Крылья аиста медленно били воздух, а потом она услышала, как его тело ударилось о скалу на другой стороне ущелья. Гиена пробралась меж камней и нашла аиста.
— У тебя сломано крыло, — сказала она. — Лучше б ты улетел при свете дня.
— Да, — ответил аист. Он испугался и совсем пал духом.
— Пойдем ко мне домой, — предложила гиена. — Ты идти хоть можешь?
— Да, — ответил аист. Вдвоем они спустились в низину и скоро добрались до пещеры в откосе. Гиена вошла первой, крикнув аисту:
— Пригнись, — а уже внутри сказала: — Теперь можешь разогнуться. Здесь уже высоко.
Внутри была только тьма. Аист замер.
— Где ты? — позвал он.
— Я здесь, — ответила гиена и захохотала.
— Почему ты смеешься? — спросил аист.
— Я подумала о том, как странен мир, — отозвалась гиена. — Святой вошел в мою пещеру, потому что верит в колдовство.
— Я не понимаю, — сказал аист.
— Это оттого, что ты сбит с толку. Но теперь ты по крайней мере видишь, что никакого колдовства у меня нет. Я ничем не отличаюсь от прочих в этом мире.
Аист не сразу ей ответил. Вонь гиены чувствовалась где-то совсем близко. Потом, вздохнув, он сказал:
— Конечно, ты права. Нет власти превыше власти Аллаха.
— Я довольна, — дыша аисту прямо в лицо, сказала гиена. — Ты наконец-то понимаешь. — И тут же схватила аиста за шею и разодрала ее. Аист забился и рухнул на бок.
— Аллах даровал мне кое-что получше колдовства, — тихо вымолвила гиена. — Он дал мне разум.
Аист лежал недвижно. Он хотел было повторить, что нет власти превыше власти Аллаха, но клюв его лишь распахнулся во тьме.
Гиена отвернулась.
— Через минуту ты умрешь, — обронила она через плечо. — А через десять дней я вернусь. К тому времени ты созреешь.
Прошло десять дней, гиена пришла в пещеру и нашла аиста там же, где оставила. Муравьев не было.
— Хорошо, — сказала гиена. Она сожрала то, что хотела сожрать, и выбралась на широкую плиту, что прикрывала вход сверху. И там, под луной немного постояла, блюя.
Затем поела своей блевоты и долго каталась в ней, чтобы получше втерлась в шкуру. А после вознесла благодарение Аллаху за то, что глаза ее видят всю низину в лунном свете, а нос чует падаль по ветру. Гиена покаталась еще немного и полизала камень под собой. Полежала на нем, тяжко отдуваясь. Затем встала и похромала дальше по своим делам.
1962
Ветер в Бени-Мидаре
В Бени-Мидаре есть казармы. Ряды невысоких зданий, побеленных, стоят среди скал, на склоне горы за городом. Здесь тихо, когда ветер не дует. В домах вдоль дороги по-прежнему живут несколько испанцев. Торгуют в лавках. А на улицах теперь встретишь только мусульман, горцев с козами и овцами или солдат из квартеля— они ищут вино. Испанцы продают вино только знакомым. Один еврей продает его кому угодно. Но всем желающим вина никогда не хватает. В Бени-Мидаре только одна улица: спускается с гор, вертится туда-сюда, точно змея, между домами, и снова убегает в горы. Воскресенье — плохой день, единственный выходной у солдат, когда они могут с утра до вечера шляться взад-вперед меж домами и лавками. Несколько испанцев в черной одежде заходят в церковь в тот час, когда рмарцы гонят осликов с базара. Потом испанцы выходят из церкви и идут домой. Ничего больше не происходит, потому что все лавки закрыты. Солдатам нечего купить.