Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 2.
Шрифт:
Другую станцию, Ичугей-Муранскую, вез меня Егор Петрович Бушков, мещанин, имеющий четыре лошади и
659
нанимающийся ямщиком у подрядчика, якута. Он и живет с последним в одной юрте; тут и жена его, и дети. Из дверей выглянула его дочь, лет одиннадцати, хорошенькая девочка, совершенно русская. «Как тебя зовут?» – спросил я. «Матреной, – сказал отец. – Она не говорит по-русски», – прибавил он. «Мать у нее якутка? Не эта ли?» – спросил я, указывая на какое-то существо, всего меньше похожее на женщину. «Нет, русская; а мы жили всё с якутами, так вот дети по-русски и не 10 говорят». Ох, еще
Я только было похвалил юрты за отсутствие насекомых, как на прошлой же станции столько увидел тараканов, сколько никогда не видал ни в какой русской избе. Я не решился войти. Здесь то же самое, а я ночую! Но, 20 кажется, тут не одни тараканы: ужели это от них я ворочаюсь с боку на бок?
Итак, сегодня я сделал пятьдесят четыре версты. Лошадей нет: всех забрали товарищи. Они, как я узнал от ямщиков, сделали одну станцию в телегах, а дальше поехали верхом. Здесь предпочитают ехать верхом все сто восемьдесят верст до Амгинской слободы, заселенной русскими; хотя можно ехать только семьдесят семь верст, а дальше на телеге, как я и сделал. Только не требуйте колеи, а поезжайте большею частью по тропинке или 30 целиком по болоту, которое усеяно поросшими травой кочками, очень похожими на сжатые и связанные снопы ржи.
Оно довольно красиво: телега подпрыгивает, якут едет рысью там, где наш ямщик задумался бы проехать шагом.
Дорога идет всё оживленнее. Кое-где есть юрты уже не из одних бревен, а обмазанные глиной. Видны стога сена, около пасутся коровы. У Егора Петровича их десять.
Лес идет разнообразнее и крупнее. Огромные сосны и 40 ели, часто надломившись живописно, падают на соседние деревья. Травы обильны. «Сена-то, сена-то! никто не косит!» – беспрестанно восклицает с соболезнованием Тимофей, хотя ему десять раз сказано, что тут некому косить.
«Даром пропадает!» – со вздохом говорит он.
660
Больших гор нет, но мы едем всё у подножия холмов, усеянных крупным лесом. Беспрестанно встречаются якуты; они тихий и вежливый народ: съезжают с холмов, с дороги, чтоб только раскланяться с проезжим. От Амги шесть станций до Якутска, но там уже колесная езда, даже есть на станциях тарантасы. Нет сомнения, что будет езда и дальше по аянскому тракту. Всё год от году улучшается; расставлены версты; назначено строить станционные домы.
И теперь, посмотрите, какие горы 10 срыты, какие непроходимые болота сделаны проходимыми!
Сколько трудов, терпения, внимания – на таких пространствах, куда никто почти не ездит, где никто почти не живет! Если б видели наши столичные чиновные львы, как здешние служащие (и сам генерал-губернатор) скачут по этим пространствам, они бы покраснели за свои так называемые неусыпные труды… А может быть, и не покраснели бы!
Амгинская станция. 8-го сентября.
Не веришь, что едешь по Якутской области, куда, 20 бывало, ворон костей не занашивал, – так оживлены поля хлебами, ячменем, и даже мы видели вершок пшеницы, но ржи нет. Хлеб уже в снопах, сено в стогах. День великолепный. Заслышав наш колокольчик у речки, вдруг вперед от нас бросилось в испуге еще непривычное здесь к этим звукам стадо лошадей; только очутившаяся между ними корова с удивлением, казалось, глядела, чего это они так испугались. Вол, с продетым кольцом в носу, везший якутку, вдруг уперся и поворотил морду в сторону, косясь на наш поезд. 30 В девяти верстах от Натарской станции мы переправились через речку Амгу, впадающую в Маю, на пароме первобытной постройки, то есть на десятке связанных лыками бревен и больше ничего, а между тем на нем стояла телега и тройка лошадей.
На другой стороне я нашел свежих лошадей и быстро помчался по отличной дороге, то есть гладкой луговине, но без колей: это еще была последняя верховая станция.
Далее поля всё шли лучше и богаче. По сторонам видны были юрты; на полях свозили ячмень в снопы и сено на 40 волах, запряженных в длинные сани, – да, сани, нужды нет, что без снегу. Искусство делать колеса, видно, еще не распространилось здесь повсюду, или для кочек и болот сани оказываются лучше – не знаю: Егор Петрович
661
не мог сказать мне этого. «Исправные (богатые) якуты живут здесь», – сказал он только в ответ на замечание мое о богатстве стороны. «А ржи не сеют?» – спросил я.
«Нет-с». – «Что ж они едят?» – «А ячменную муку: пекут из нее лепешки с маслом и водой, варят эту муку». – «А за Амгинской слободой тоже сеют?» – «Нет, там не сеют: зябнет очень хлеб, там холодно». – «Да ведь всего разницы верст тридцать или сорок будет». – «Точно-с, и сами не надивимся этому». – «Ловится 10 ли рыба в речке Амге?» – «Как же-с, разная, только мелкая».
О дичи я не спрашивал, водится ли она, потому что не проходило ста шагов, чтоб из-под ног лошадей не выскочил то глухарь, то рябчик. Последние летали стаями по деревьям. На озерах, в двадцати саженях, плескались утки. «А есть звери здесь?» – спросил я. «Никак нет-с, не слыхать: ушканов только много, да вот бурундучки еще».
– «А медведи, волки?..» – «И не видать совсем». 20 Вот поди же ты, а Петр Маньков на Мае сказывал, что их много, что вот, слава Богу, красный зверь уляжется скоро и не страшно будет жить в лесу. «А что тебе красный зверь сделает?» – спросил я. «Как что? по бревнышку всю юрту разнесет». – «А разве разносил у кого-нибудь?» – «Никак нет, не слыхать». – «Да ты видывал красного зверя тут близко?» – «Никак нет. Бог миловал».
Мы быстро доехали до Амгинской слободы. Она разбросана на двух-трех верстах; живут всё якуты, большею 30 частью в избах, не совсем русской, но и не совсем якутской постройки. Красная тряпка на столе под образами решительно начинает преобладать и намекает на Европу и цивилизацию. В Амге она уже – не тряпка, а кусок красного сукна. Содержатель станции, из казаков, очень холодно объявил мне, что лошадей нет: товарищи мои всех забрали. «А лошадей-то надо», – сказал я. «Нет», – холодно повторил он. «А если я опоздаю в город, – еще холоднее сказал я, – да меня спросят, отчего я опоздал, а я скажу, оттого, мол, что у тебя лошадей не было…» 40 Хотя казак не знал, кто меня спросит в городе и зачем, я сам тоже не знал, но, однако ж, это подействовало. «Вы не накушаетесь ли чаю здесь?» – «Может быть, а что?»
– «Так я коней-то излажу». Я согласился и пошел к священнику. В слободе есть деревянная церковь во
662
имя Спаса Преображения. Священников трое; они объезжают огромные пространства, с требами. В самой слободе всего около шестисот душ.
Всё сделалось, как сказал казак: через час я мчался так, что дух захватывало. На одной тройке, в скате, я, на другой мои вьюки. Часа через полтора мы примчались на Крестовскую станцию. «Однако лошадей нет», – сказал мне русский якут. Надо знать, что здесь делают большое употребление или, вернее, злоупотребление из однако, 10 как я заметил. «Однако подои корову», – вдруг, ни с того ни с сего, говорит один другому русский якут: он русский родом, а по языку якут. Да Егор Петрович сам, встретив в слободе какого-то человека, вдруг заговорил с ним по-якутски. «Это якут?» – спросил я. «Нет, русский, родной мой брат». – «Он знает по-русски?» – «Как же, знает».