Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 2.
Шрифт:
– «Так что ж вы не по-русски говорите?» – «Обычай такой…»
Крестовская станция похожа больше на ферму, а вся эта Амгинская слобода, с окрестностью, на какую-то 20 немецкую колонию. Славный скот, женщины ездят на быках; юрты чистенькие (если не упоминать о блохах).
«Однако лошадей надо», – сказал я. «Нету», – отвечал русский якут. «А если я опоздаю приехать в город, – начал я, – да меня спросят отчего…» – и я повторил остальное. Опять подействовало. Явились четверо якутов, настоящих якутских якутов, и живо запрягли. Под вьюки заложили три лошади и четвертую привязали сзади, а мне только пару. «Отчего это?» – спросил я. «Ту 30 на дороге припряжем», – сказали они. «Ну, я пойду немного
– «Пустое, остановишь!» – сказал я и пошел.
Долго еще слышал я, что Затей (как называл себя и другие называли его), тоже русский якут, упрашивал меня сесть. Я прошел с версту и вдруг слышу, за мной мчится бешеная пара; я раскаялся, что не сел; остановить было нельзя. Затей (вероятно, Закхей) направил их на луг и 40 на дерево, они стали. Я сел; лошади вдруг стали ворочать назад; телега затрещала, Затей терялся; прибежали якуты; лошади начали бить; наконец их распрягли и привязали одну к загородке, ограждающей болото; она рванулась; гнилая загородка не выдержала, и лошадь
663
помчалась в лес, унося с собой на веревке почти целое бревно от забора.
«Теперь не поймаешь ее до утра, а лошадей нет!» – с отчаянием сказал Затей. Мне стало жаль его; виноват был один я. «Ну нечего делать, я останусь здесь до рассвета, лошади отдохнут, и мы поедем», – сказал я.
Он просиял радостью, а я огорчился тем, что надо сидеть и терять время. «Нечего делать, готовь бифстекс, ставь самовар», – сказал я Тимофею. «А из чего? – 10 мрачно отвечал он, – провизия с вьюками ушли вперед».
Я еще больше опечалился и продолжал сидеть в отпряженной телеге с поникшей головой. «Чай готовить?» – спросил меня Тимофей. «Нет», – мрачно отвечал я.
Якуты с любопытством посматривали на меня. Вдруг ко мне подходит хозяйский сын, мальчик лет пятнадцати, говорящий по-русски. «Барин», – сказал он робко. «Ну!» – угрюмо отозвался я. «У нас есть утка, сегодня застрелена, не будешь ли ужинать?» – «Утка?» – «Да, и рябчик есть». Мне не верилось. «Где? покажи». 20 Он побежал в юрту и принес и рябчика и утку. «Еще сегодня они оба в лесу гуляли». – «Рябчик и утка, и ты молчал! Тимофей! смотри: рябчик и утка…» – «Знаю, знаю, – говорил Тимофей, – я уж и сковороду чищу». Через час я ужинал отлично. Якут принес мне еще две пары рябчиков и тетерева на завтра. 9 сентября.
«Однако есть лошади?» – спросил я на Ыргалахской станции… «Коней нету», – был ответ. «А если я опоздаю, да в городе спросят» и т. д. – «Коней нет», – повторил 30 русский якут.
Дорога была прекрасная, то есть грязная, следовательно для лошадей очень нехорошая, но седоку мягко. Везде луга и сено, а хлеба нет; из города привозят. Видел якутку, одну, наконец, хорошенькую и, конечно, кокетку.
Заметив, что на нее смотрят, она то спрячется за копну сена, которое собирала, то за морду вола, и так лукаво выглядывает из-за рогов…
Сосны великолепные, по ним и около их по земле 40 стелется мох, который едят олени и курят якуты в прибавок к махорке. «Хорошо, славно! – сказал мне один якут, подавая свою трубку, – покури». Я бы охотно уклонился от этой любезности, но неучтиво. Я покурил:
664
странный, но не неприятный вкус, наркотического ничего нет.
Еще я попробовал вчера где-то кирпичного чаю: тоже наркотического мало; похоже на какую-то лекарственную траву. Когда я подскакал на двух тройках к Ыргалахской станции, с противоположной стороны подскакала другая тройка; я еще издали видел, как она неслась. Коренная мчалась нахально, подымая шею, пристяжные мотали головами, то опуская их к земле, то поднимая, 10 как какие-нибудь отчаянные кутилы. Они сошлись с моими лошадьми и дружески обнюхались, а мы, то есть седоки, обменялись взглядами, потом поклонами. Это был заседатель.
«Лошадей вот нет», – сейчас же пожаловался я. Он оборотился к старосте и сказал ему что-то по-якутски. Я так и ждал, что меня оба они спросят: «Parlez-vous jacouth?»1 – и, кажется, покраснел бы, отвечая: «Non, messieurs».2 Потом заседатель сказал, что лошади только что приехали и действительно измучены, что «лучше вам подождать 20 до света, а то ночью тут гористо» и т. п.
Нечего делать: заседатель – авторитет в подобных случаях, и я покорился его решению. Мы принялись за чай. «У меня есть рябчики, и свежие», – сказал я. «А! – значительно сделал заседатель, – а у меня огурцы», – прибавил он. «А! – еще значительнее сделал я. – У меня есть говядина», – сказал я, больше затем, чтоб узнать, что есть еще у него. «У меня – белый хлеб». – «Это очень хорошо; у меня есть черный…» – «Прекрасно!» – заметил собеседник. «Да человек вчера просыпал 30 в него лимонную кислоту: есть нельзя. Но зато у меня есть английские супы в презервах», – добавил я. «Очень хорошо, – сказал он, – а у меня вино…» – «Вино!» Тут я должен был сознаться, что против него я – пас.
Он ехал целым домиком и начал вынимать из так называемого и всем вам известного «погребца» чашку за чашкой, блюдечки, ножи, вилки, соль, маленькие хлебцы, огурцы, наконец, покинувший нас друг – вино. «А у меня есть, – окончательно прибавил я, – повар».
665
VIII
ИЗ ЯКУТСКА
Ураса. – Станционный смотритель. – Ночлег на берегу Лены. – Перевоз. – Якутск. – Сборы в дорогу. – Меховое платье. – Русские миссионеры. – Перевод Св. Писания на якутский язык. – Якуты, тунгусы, карагаули, чукчи. – Чиновники, купцы. – Проводы.
Было близко сумерек, когда я, с человеком и со всем багажом, по песку, между кустов тальника, подъехал 10 на двух тройках, в телегах, к берестяной юрте, одиноко стоящей на правом берегу Лены.
У юрты встретил меня старик лет шестидесяти пяти в мундире станционного смотрителя со шпагой. Я думал, что он тут живет, но не понимал, отчего он встречает меня так торжественно, в шпаге, руку под козырек, и глаз с меня не сводит. «Вы смотритель?» – кланяясь, спросил я его. «Точно так, из дворян», – отвечал он. Я еще поклонился. Так вот отчего он при шпаге! Оставалось узнать, зачем он встречает меня с таким почетом: 20 не принимает ли за кого-нибудь из своих начальников?
Это обстоятельство осталось, однако ж, без объяснения: может быть, он сделал это по привычке встречать проезжих, а может быть, и с целью щегольнуть дворянством и шпагой. Я узнал только, что он тут не живет, а остановился на ночлег и завтра едет дальше, к своей должности, на какую-то станцию.
«А вы куда изволите: однако в город?» – спросил он. «Да, в Якутск. Есть ли перевозчики и лодки?» – «Как не быть!
Куда девается? Вот перевозчики!» – сказал он, 30 указывая на толпу якутов, которые стояли поодаль. «А лодки?» – спросил я, обращаясь к ним. «Якуты не слышат по-русски», – перебил смотритель и спросил их по-якутски. Те зашевелились, некоторые пошли к берегу, и я за ними. У пристани стояли четыре лодки. От юрты до