Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 2. Стихотворения. Поэмы (1910–1913)
Шрифт:
На особую роль поэмы в творчестве Гумилева указывает Е. Томпсон, выделяя мифологему «пути» в гумилевских произведениях разных лет и связывая ее с евангельской притчей: гумилевский герой, по мнению исследовательницы, осуществляет в своем духовном развитии «миф вечного возвращения» — от бунта против Бога к новому воссоединению с Ним, через преодоление возникающего в душе анархического «хаоса», ведущего к вседозволенности и опустошению (см.: Thompson E. Some Structural Patterns in the Poetry of Nikolaj Gumilev // Die Welt der Slawen. 1974. № 5. P. 337–348). Развивая идеи Е. Томпсон, В. В. Десятов конкретизировал выделенные «этапы» пути гумилевского героя, обозначив ряд биографических коллизий, которые могли для Гумилева служить эмблемами «антипатерналистского бунта» (отношения поэта с С. Я. Гумилевым, И. Ф. Анненским, В. Я. Брюсовым и Вяч. И. Ивановым) и указав на борьбу между «христианством и ницшеанством» как идеологическую основу гумилевской сотериологической проблематики (см.: Десятов В. В. «Блудный сын», проводник в интегральный мир Николая Гумилева // «Вечные»
В поэме Гумилева имеются значительные расхождения с библейским источником (см.: Лк. 15:11–24). По многим деталям, внесенным Гумилевым в сюжет евангельской притчи, можно судить о том, что поэма имеет автобиографический подтекст: конфликт поэта с завсегдатаями «башни» Вяч. Иванова и, прежде всего, с самим Ивановым.
Ст. 11–12. — Смысл сопоставлений состоит в том, что сила и кротость обладают в христианстве равной ценностью: кроткому Иоанну Иисус не отдавал первенство перед импульсивным, решительным Петром и именно Петру вручил ключи Царства Небесного (Мф. 16:19); в сне пророка Даниила овен (у Гумилева — агнец), наряду со львом, символизирует агрессивные, разрушительные силы (Дан. 7:4 и 8:3). Ст. 22. — Тибр — река в Италии, на которой стоит Рим. Галера — римское парусное и весельное судно. Ст. 23–24. — Сидон, Тир — финикийские города-государства, неоднократно упоминаемые в Ветхом Завете. Смирна — см. комментарий к № 4. Ст. 26–28. — В дальнейшем контексте поэмы данные стихи могут расцениваться как намек на жизнь «башни»: Рим уподобляется Петербургу (веселая столица), а «башенные» посетители, как известно, обладали «античными» прозвищами, в частности, Петронием именовался здесь В. Ф. Нувель. Ст. 28. — Salve, amici — приветствую вас, друзья (лат.). Ст. 34. — Возможно, намек на классическое образование Вяч. Иванова: в 1886–1893 гг. он изучал античную историю и филологию в Берлине у Т. Моммзена, в литературных кругах Петербурга славился глубочайшим знанием мифологии и философии античности. Ст. 40. — Несомненный «автопортрет» Гумилева, ср.: «Он некрасив. Узкий и длинный череп (его можно видеть у Веласкеза, на портретах Карлов и Филиппов испанских), безжалостный лоб, неправильные пасмурные брови, глаза — несимметричные, с обворожительным пристальным взглядом» (Рейснер Л. Автобиографический роман // Из истории советской литературы 1920–1930-х годов: Новые исследования и материалы. М., 1983. С. 205 (Лит. наследство. Т. 93)).
Русская мысль. 1911. № 7, с вар., ЧН.
ПС 1922, с вар., ЧН 1936, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, Ст 1986, СП (Волг), СП (Тб), СП (Тб) 2, БП, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП, Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), опеч., Ст (XX век), Ст (М-В), Изб (Слов), Кап 1991, СС (Р-т) I, Изб (Х), опеч., ОС 1991, Соч I, СП (XX век), СПП, СП (Ир), СП (К), ЛиВ, опеч., Круг чтения, Carmina, Ст (Яр), Изб (XX век), ОЧ, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, Образ Ахматовой: Антология. Л., 1925, Акме, В мире отеч. классики, Ст (Куйбышев), Об Анне Ахматовой. Л., 1990, Поэзия серебряного века (1880–1925). М., 1991, Душа любви, Посвящается Ахматовой: Стихи разных поэтов, посвященные Ахматовой. Tenafly, New Jersey, 1991, Серебряный век. Поэзия (школа классики). М., 1997, Новый мир. 1986. № 9.
Перевод ст-ния на англ. язык — SW. P. 50; первые две строфы переведены также А. Хейт («From a serpent’s nest...») в кн.: Haight A. Anna Akhmatova: A Poetic Pilgrimage. Oxford, 1976. P. 16.
Дат.: не позднее 24 мая 1911 г. — по дате письма к В. Я. Брюсову.
Об отсылке ст-ния в письме к Брюсову в качестве «сопроводительного документа» к стихам Ахматовой, посланных тогда же на рецензирование «мэтру» символизма, см.: Superfin G., Timencik R. A propos de deux lettres de A. A. Akhmatova a V. Brjusov // Cahiers du Monde Russe et Sovietique. 1974. No 1–2. Vol. XV. P. 183–200.
Свадьба Гумилева и Ахматовой состоялась 25 апреля 1910 г. — молодые венчались в Никольской церкви села Никольская слобода Остецкого уезда Черниговской губернии, недалеко от Киева. Позже сама Ахматова писала: «...все считают меня украинкой. Во-первых, оттого, что фамилия моего отца Горенко, во-вторых, оттого, что я родилась в Одессе и кончила Фундуклеевскую гимназию, в-третьих, и главным образом, потому что Н. С. Гумилев написал: “Из города Киева / Из логова змиева / Я взял не жену, а колдунью...” (1910). А в Киеве я жила меньше, чем в Ташкенте (1941–1944), во время эвакуации...» (Ахматова А. А. Мнимая биография // Ахматова А. А. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1987. С. 243). «Для Гумилева, парнасца и акмеиста, все незаконченное и двойственное было невыносимо, и даже его собственная двойственность (экзотический авантюризм и православная религиозность) носила какой-то монолитный, гармоничный характер, — писал Э. Ф. Голлербах, объясняя специфику созданного поэтом образа жены. — Оттого и образ Ахматовой, нарисованный Гумилевым твердо и уверенно. В стихах “Из логова змиева...” он словно гравирует этот образ, резцом вычерчивает
Прочел полуиронически, полупочтительно» (Жизнь Николая Гумилева. С. 86). «Вероятно, весьма и весьма вероятно, что эту жажду нелюбви, порождаемую все той же гордостью до самоуничижения <...>, Н. Гумилев заметил давно, ибо Анна Андреевна после замужества вела с ним «любовную войну», его мечта — найти в Ане Горенко веселого друга-товарища — не сбылась ни в каком смысле» (Дементьев В. Минута торжества // Лит. Россия. 29 июня 1989 г.).
Ряд исследований посвящен выявлению интертекстуальных связей данного стихотворения: так, Р. Д. Тименчик находил в нем реминисценции из «Вия» Н. В. Гоголя, а само стихотворение Гумилева трактовал как источник «малороссийских демонологических мотивов» в позднейших произведениях Ахматовой (см.: Тименчик Р. Д. Храм Премудрости Бога: Стихотворение Ахматовой «Широко распахнуты ворота» // Slavica Hierosolymitana. 1981. № 5–6. P. 311). М. Мейлах воспринял гумилевский текст как «ключ» к ахматовскому «Заклинанию» («Из тюремных ворот...») (Meilakh M. Anna Akhmatova’s Poem «Zaklinanie» // The Speech of Unknown Eyes: Akhmatova’s Readers on her Poetry. Nottingham, 1990. P. 177).
Ст. 1–2. — «Украинское предание связывает происхождение Днепра с Божьим ковалем: кузнец победил змея, обложившего страну поборами, впряг его в плуг и вспахал землю; из борозд возникли Днепр, днепровские пороги и валы вдоль Днепра (Змиевы валы)» (Мифы народов мира. Т. I. М., 1980. С. 648). Ст. 3. — Отражение традиционного для России представления о южных областях как о колыбели ведьм на Руси, ср.: «Верования в ведьм на юге России удержались несравненно крепче, чем на севере. Не даром же возникло наше летучее слово: ведьма киевская» (Орлов М. История сношений человека с дьяволом. СПб., 1904). Ст. 18. — Лысой горой называли холм в окрестностях старого Киева, на котором, по преданиям, собирались на шабаш ведьмы. Никольская слободка, где венчались Гумилев и Ахматова, расположена неподалеку. Ст. 4. — Очасть (правильно — очисть) — яма, из которой добывают глину, известь и т. п. (Царско-Сельский уезд Петербургской губернии) — см.: Словарь русских народных говоров. Вып. 25. Л., 1990. С. 68.
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Неизд 1980, с опеч., СП (Тб), в коммент., СП (Тб) 2, в коммент., Душа любви, ЛН.
Автограф — в письме к Брюсову от 24 мая 1911 г. (РГБ. Ф. 386. К. 84. Ед. хр. 20. Л. 19).
Дат.: не позднее 24 мая 1911 г. — по дате письма к Брюсову.
Ст-ние послано В. Я. Брюсову из Слепнево вместе со ст-нием «Однажды вечером» (№ 18). В письме говорится: «Посылаю Вам три новых стихотворения (третье — очевидно, «Из логова змиева...» (№ 16). — Ред.), может быть, пригодятся в какое-нибудь изданье. Но мне хотелось бы знать о их судьбе» (ЛН. С. 501). Г. П. Струве, комментируя данное ст-ние, писал: «...Эта первоначальная версия <...> была, по всей вероятности, навеяна приближавшимся тогда столетием Отечественной войны 1812 года, хотя в нем упоминались и другие события русской истории (“Год Золотой Орды, Отрепьева”). Гумилев, очевидно, вернулся к нему во время Первой мировой войны, совершенно переделав его, но использовав отдельные строки из него, и напечатал в 1916 г. в журнале “Нива” под названием “Второй год” <...> В каком-то смысле эту первоначальную версию гумилевского стихотворения можно считать пророчеством о Первой мировой войне и даже о революции 1917 года, хотя кончалось стихотворение довольно неожиданными строками, к русской истории никакого отношения не имеющими» (Неизд 1980. С. 114).
В ст-нии нашли выражение темы, которые Гумилев позже перенесет в ст-ние «Год второй» (см. № 42 в т. III наст. изд.). Эпиграф — из ст-ния Е. П. Ростопчиной «Одним меньше!» (памяти Д. В. Давыдова. 1839).
Ст. 3–4. — По-видимому, здесь объединены разновременные события, связанные в представлении Гумилева с цифрой 12. При этом исторически достоверным является только «год <...> двунадесяти языков», т. е. 1812. С именем Г. Отрепьева (Лже-Дмитрий I, убит в 1606 г.) поэт связывает более поздние события, также относящиеся к польско-литовской интервенции, — освобождение Москвы в 1612 г. Ст. 19–20. — В «Песни торжествующей любви» И. С. Тургенева (1881), стилизованной под старинную итальянскую новеллу, рассказывающую о любовном соперничестве двух благородных друзей (живописца Фабия и музыканта Муция) «песнь торжествующей любви», которую Муций исполняет на восточной скрипке, становится залогом его любовного торжества.