Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 3. Стихотворения. Поэмы (1914–1918)

Гумилев Николай Степанович

135

Как вдруг ударился о стол

138

Он обернулся и краснея

140

В руках вторая орхидея.

строфа 36

отсутствует

146

На шалость дочки чернокудрой

148

Улыбкой кроткою и мудрой.

151–152

Забавы детства — весь наш свет, Всё благо — так сказал Конфуций».

Два сна

3

ПС 1923

Не светит солнце, но и дождь Не падает; так тихо-тихо, Что слышно из окрестных рощ, Как учит маленьких ежиха. Лай-Це играет на песке, Но

ей недостает чего-то Она в тревоге и тоске Поглядывает на ворота. «Скажите, господин дракон, Вы не знакомы с крокодилом? Меня сегодня ночью он Катал в краю чужом, но милом». Дракон ворчит: «Шалунья ты, Вот глупое тебе и снится. Видала б ты во сне цветы, Как благонравная девица...» Лай-Це, наморщив круглый лоб, Идет домой, стоит средь зала И кормит рыбу-телескоп В аквариуме из кристалла. Ее отец среди стола Кольцом с печатью на мизинце Скрепляет важные дела Ему доверенных провинций. «Скажите, господин отец, Есть в Индию от нас дороги И кто живет в ней, наконец, — Простые смертные иль боги?» Он поднял узкие глаза, Взглянул на дочь в недоуменьи И наставительно сказал, Сдержать стараясь нетерпенье: «Там боги есть и мудрецы, Глядящие во мрак столетий, Есть и счастливые отцы, Которым не мешают дети». Вдохнула бедная Лай-Це, Идет, сама себя жалея, А шум и хохот на крыльце И хлопанье ладош Тен-Вея. Чеканный щит из-за плеча Его виднеется, сверкая, И два за поясом меча, Чтоб походил на самурая. Кричит: «Лай-Це, поздравь меня, Учиться больше я не стану, Пусть оседлают мне коня, И я поеду к богдыхану». Лай-Це не страшно — вот опушка, Квадраты рисовых полей, Вот тростниковая избушка С заснувшим аистом на ней. И прислонился у порога Чернобородый человек; Он смотрит пристально и строго В тревожный мрак лесных просек. Пока он смотрит — тихи звери, Им на людей нельзя напасть. Лай-Це могучей верой верит В его таинственную власть. Чу! Голос нежный и негромкий, То девочка поет в кустах; Лай-Це глядит — у незнакомки Такая ж ветка в волосах, И тот же стан, и плечи те же, Что у нее, что у Лай-Це, И рот чуть-чуть большой, но свежий На смугло-розовом лице. Она скользит среди растений, Лай-Це за ней, они бегут, И вот их принимают тени В свой зачарованный приют.

111

Посв.

С. А. Абаза

Возрождение

Среди бесчисленных светил Я вольно выбрал мир наш строгий И в этом мире полюбил Одни веселые дороги. Когда нежданная тоска Мне тайно в сердце закрадется, Я посмотрю на облака, И сердце сразу засмеется. Когда лукавый женский взгляд Меня встревожит ночью марта, То не стихи меня целят — Географическая карта. И если иногда мне сон О милой родине приснится, Я так безмерно удивлен, Что сердце начинает биться. Всё это было так давно И где-то там, за небесами... Куда мне плыть не всё ль равно И под какими парусами...

строфа 2, автограф 1

Когда тревога и тоска Зачем-то в сердце закрадется, Я посмотрю на облака, И сердце сразу засмеется.

11

Я так безмерно удивлен

112

загл., автограф

Прощенье

7

Тому, кто был сейчас свободный.

19

Ты знаешь, я их петь не в силах

30

Чтоб не мутила взор тревога,

113

автограф 1 (редакция 1)

Приглашение в путешествие

Уедем! Разве вам не надо В тот час, как солнце поднялось, Послушать странные баллады, Рассказы абиссинских роз: О древних колдовских царицах, О львах в короне из цветов, О черных ангелах, о птицах, Живущих между облаков. Найдем мы старого араба, Читающего нараспев Песнь про Рустема и Зораба И про любовь царей и дев. И станут приезжать к нам в гости, Когда зимой пойдут дожди, В уборах из слоновой кости Высокомерные вожди. В горах, где весело, где ветры Кричат,

рубить я буду лес, Смолою пахнущие кедры, Платан, растущий до небес. А вы — вы будете с цветами, И я вам подарю газель С такими нежными глазами, Что, кажется, поет свирель. И птицу райскую, что краше И огненных зарниц, и роз, Порхать над золотистой вашей Чудесной шапкою волос. Когда же жизни колесница, Скользя по роковой меже От нас, беспечных, отдалится, Мы скажем смерти — «как, уже?» И не тоскуя, не мечтая, Пойдем в высокий Божий рай, С улыбкой ясной узнавая Повсюду нам знакомый край.

Возрождение, 1930, 31 августа (версия редакции 2)

Приглашение в путешествие

Уедем, бросим край докучный И каменные города, Где Вам и холодно, и скучно, И даже страшно иногда. За морем Средиземным, Красным И за пустыней есть страна, Где, состязаясь с солнцем ясным, Сияет кроткая луна. Влюбленная в Эндимиона. Вкушающего торжество, Средь бархатного небосклона Она не мучит никого. Там дом построим мы из ели, Мы камнем выложим углы, И красным деревом панели, И палисандровым полы. Он встанет, светлый и просторный, И будет на дворе фонтан В полдневный жар вносить узорный И влажно-блещущий туман. А средь разбросанных тропинок В огромном розовом саду Мерцанье будет пестрых спинок Жуков, похожих на звезду. Уедем! Разве Вам не надо В тот час, как солнце поднялось, Послушать странные баллады, Рассказы абиссинских роз: О древних сказочных царицах, О львах в короне из цветов, О черных ангелах, о птицах. Живущих между облаков. Чего Вы не поймете сами, В тени нависнувшей листвы, То Вам я расскажу стихами, В которых только мир и Вы. В горах, где весело, где ветры Кричат, рубить я буду лес, Смолой пропитанные кедры, Платан, встающий до небес. А Вы — Вы будете с цветами, И я Вам подарю газель С такими нежными глазами, Что кажется, поет свирель. И птицу райскую, что краше И огненных зарниц, и роз, Порхать над темнорусой Вашей Чудесной шапкою волос. Когда же жизни колесница, Летя по роковой меже, От нас, беспечных, отдалится, Мы скажем смерти — «как, уже?» И не тоскуя, не рыдая, Пойдем в высокий Божий рай, С улыбкой ясной узнавая Повсюду нам знакомый край.

11–12, ПС 1923

И красным деревом — панели, А палисандровым — полы.

38

Кричат, рубить я стану лес —

45

А Вы — Вы будете с цветами,

48

Что кажется — поет свирель;

55

Войдет, и станет у порога, —

58

Пойдем в высокий Божий Рай,

114

1–3, автограф

Франция, на лик твой осиянный Я еще, еще раз оглянусь И как в омут брошусь, окаянный

14

Вольно флаг трехцветный пробегал,

20

И других отважнее был он!

строфа 7

отсутствует

30

Надвое душа расщеплена.

Комментарии

«Наступила война, а с нею для Гумилева военная страда, — писал в некрологическом очерке 1922 г. А. Я. Левинсон. — Войну он принял с простотою совершенной, с прямолинейной горячностью. Он был, пожалуй, одним из тех немногих людей в России, чью душу война застала в наибольшей боевой готовности» (Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 215).

Говоря о «готовности» Гумилева к войне, следует помнить, что, начиная с возвращения поэта из последнего африканского путешествия (октябрь 1913 г.) вплоть до лета 1914 г., в его жизни тянется сплошная полоса всевозможных творческих и личных неудач, в конце концов окончательно разрушивших в его глазах остатки обаяния декадентского «жизнестроительного новаторства», сохранявшегося еще и в «акмеистическом» 1913 г. Все письма этого времени наполнены жалобами «на злейшую аграфию, которая мучит <...> уже полгода» (письмо к Д. М. Цензору // Неизд 1986. С. 130). Характерно, что в первой половине 1914 г. в творческой деятельности Гумилева резко вырастает количество переводов (в марте — отдельное издание «Эмалей и Камей» Т. Готье, в марте-апреле — перевод пьесы Р. Браунинга «Пиппа проходит» в двух книжках «Северных записок»; тогда же им подготовлены стихотворные фрагменты из «Сестер Рондоли» Г. де Мопассана и «Абиссинские песни, собранные и переведенные Н. Гумилевым»), помимо того он работает над редактурой материалов африканского путешествия, подготовив к публикации заметку «Умер ли Менелик?» («Нива». 1914. № 5. февраль) и очерк «Африканская охота» (опубликован значительно позже, в 1916 г.). Ностальгически-«ретроспективный» характер носит «африканская поэма» «Мик», воскрешающая картины Абиссинии. Вне подобной тематической экзотики оригинальные художественные произведения этого периода очень немногочисленны и носят характер случайных публикаций (в «Гиперборее», «Златоцвете» и «Новой жизни») или экспромтов.