Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 3. Стихотворения. Поэмы (1914–1918)
Шрифт:
Развернутую характеристику художественно-философского миросозерцания, отразившегося в стихах «Колчана», дала в пространной «аполлоновской» статье М. М. Тумповская. По ее мнению, «Колчан» содержит в себе некую «сверхидею», что придает книге целостность, позволяющую говорить о «Колчане» как о «поэме», «может быть, о мире, а, может быть, о самом поэте». Таковой «сверхидеей» М. М. Тумповская считает идею «всеединства», выразившуюся в попытке автора преодолеть раздробленность хаотически движущегося бытия актом волевого творческого мировосприятия, примирить противоречия «внешнего» и «внутреннего» в жизнеобращении человека. «Необычайным и сложным путем приходит творчество Гумилева к тому спокойствию и тому единству, которое отмечает собой законченное в искусстве. Он находит их, двигаясь в движении. И в этом залог того, что завершенное не станет для него “мертвым ложем”. <...> Каким станет его будущее — мы не знаем. Никто не предскажет того, что можно от него ждать, если оно измерит и победит пространства, отделяющие поэтические эскизы от созданий большого творчества. Эти пространства не могут еще не показаться подавляющими в своей громадности. И есть один только большой залог: это “Дух Колчана” в его раскрытии» (Аполлон. 1917. № 6–7. С. 69).
В 1918 г. Гумилев планировал переиздать «Колчан», однако замысел остался неосуществленным.
В позднейшем высоко оценивали «Колчан» Ю. Н. Верховский, открывавший этой книгой этап «зрелости» в своем очерке творчества Гумилева (см.: Верховский. С. 117) и Г. П. Струве, отмечавший, что, по его мнению, «именно тут <...> проходит грань в творчестве Гумилева: мастерство достигнуто, начинается внутреннее созревание и углубление. Сквозь бесстрастие
Февральская революция застала Гумилева в Новгородской губернии, где он находился в служебной командировке за фуражом, в свободное время часто наезжая в Петроград. Он был свидетелем военных возмущений в городе 26 февраля (см.: Жизнь поэта. С. 196–197). В начале марта — тяжело заболел (воспаление легких с подозрением на туберкулез) и был помещен в военный лазарет на Английской набережной, где пробыл около двух — самых драматических в русской истории XX века — недель. Разумеется, все события этих дней так или иначе в лазарете становились известны: реакцией Гумилева на происходящее стал «распутинский» цикл произведений («Мужик», «Ледоход», первый набросок повести «Веселые братья», повторяющий сюжет «Мужика»). Однако от окружающих он тщательно скрывал свои чувства. Яркое описание Гумилева этой поры мы находим в воспоминаниях Г. В. Иванова, навещавшего поэта после выписки: «Худой, желтый после недавней болезни, закутанный в пестрый азиатский халат, он мало напоминал вчерашнего блестящего кавалериста.
Когда навещавшие его заговаривали о событиях, он устало отмахивался: “Я не читаю газет”.
Газеты он читал, конечно. <...> Помню одну из его редких обмолвок на злобу дня: “Какая прекрасная тема для трагедии лет через сто — Керенский”.
Летом Гумилев уехал в командировку в Салоники» (Иванов Г. В. О Гумилеве // Иванов Г. В. Собр. соч.: В 3 т. М., 1993. Т. 3. С. 549).
Упомянутая мемуаристом «командировка», точнее — перевод в офицерский состав особых пехотных бригад, действующих на Салоникском фронте, — результат настойчивых хлопот Гумилева, тянувшихся всю весну 1917 г. и завершившихся успехом благодаря содействию М. А. Струве, поэта, служившего тогда при штабе Петроградского военного округа. Однако до места нового назначения Гумилев не добрался: в Париже, куда он прибыл транзитом (до того побывав в Швеции, Норвегии и Англии), он был оставлен в составе управления Военного Комиссара Временного Правительства (им тогда был Е. И. Рапп) «для разбора разных солдатских дел и недоразумений», как определил сущность предстоящей работы сам поэт (В мире отечественной классики. М., 1987. Вып. 2. С. 470–471). Среди «недоразумений» особое место занимал мятеж в войсках Русского экспедиционного корпуса во Франции, поднятый солдатами гарнизона Ля Куртин, возглавляемыми большевиками и анархистами. Гумилев, будучи офицером для поручений при Военном Комиссаре, принимал непосредственное участие в подавлении мятежа и был свидетелем всех ужасов, всюду сопровождавших массовое разложение русской армии в 1917 г. Обстановка в самом Управлении русских войск во Франции ухудшалась день ото дня, зеркально отражая те деструктивные процессы, которые происходили в России. После падения Временного Правительства и наступления уже неприкрытой анархии и паники в штабных кругах Гумилев пытается устроиться в войсках союзников, едет снова в Англию, думая получить назначение на Месопотамский фронт, но, убедившись, что это в ближайшее время не представляется возможным и будучи крайне стеснен в средствах, принимает решение вернуться в Россию. В конце апреля 1918 г. он приезжает в Петроград.
Говоря о творчестве Гумилева 1917 г., нужно учитывать, что, вне всякого сомнения, под воздействием увиденного за эти месяцы поэт переживает нечто, что вполне можно назвать мировоззренческой катастрофой: усвоив за годы войны официальную — имперскую и православную — идеологию, пережив эйфорию, вызванную преодолением индивидуализма и кажущимся обретением подлинного единства с «народом» (мечта многих поколений русских интеллигентов), Гумилев был вынужден признать несостоятельность своих представлений о России и ее исторической судьбе. «Разочарование в войне Гумилев тоже перенес и очень горькое, — вспоминала Анна Ахматова, — <...> Но потом (1921 г.) он, вспоминая, любил себя солдатом» (цит. по: Тименчик Р. Д. «Над седою, вспененной Двиной...». Н. Гумилев в Латвии // Даугава. 1986. № 8. С. 131). Отсюда и изменение тематики произведений этой поры — умаление «военной» темы, создание ряда «историософских» произведений и новое обращение к «экзотике», перекликающееся со вновь возникшей в его творчестве «эзотерической» тематикой, носящей откровенно «еретический» характер.
Особое место в его творчестве 1917 г. занимает свод лирических стихотворений, опубликованный после смерти поэта под общим заглавием «К синей звезде» (1923). Существует версия о том, что данная книга состоит, в основе своей, из стихов, посвященных Е. К. Дюбуше, в которую Гумилев был безответно влюблен во «второй» парижский период своей жизни, в 1917 г. Стихи эти были записаны в альбом, местонахождение которого ныне неизвестно (в ПС 1923 упоминается «альбом, находящийся в Париже у одного частного лица», где имеется цикл «Картонажный мастер», являющийся, как явствует из контекста, собранием ст-ний, вошедших в КСЗ, а в преамбуле к комментариям КСЗ очень туманно упоминается «подлинник» некоей рукописи, «хранящейся в Париже» как источник публикаций — см.: КСЗ. С. 71). М. Д. Эльзон высказал предположение, что книга, известная ныне под названием «К синей звезде» является посмертным изданием гумилевской рукописи, собравшей лирические стихотворения, обращенные к разным адресатам, но объединенные общей любовной и философской тематикой (близкой к «софианству» В. С. Соловьева — П. А. Флоренского, восходящего, в свою очередь, к «мистическому эросу» Данте), составленной в 1920 г. и озаглавленной в первоначальном виде «Посредине (так. — Ред.) странствия земного» (см.: БП. С. 538–539, а также — вступительную статью к ПСЗ). Признавая за доводами М. Д. Эльзона право на существование, следует все же заметить: Ахматова была уверена, что название «Посередине (так. — Ред.) странствия земного» является первоначальной версией названия книги стихов «Огненный столп» (см.: Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). М., 1996).
Так или иначе, ст-ния, собранные в КСЗ (часть из них вошла в книгу «Костер»), являют собой самое большое собрание любовной, по преимуществу, лирики Гумилева, которое мы, с большой долей вероятности, можем признать авторским.
Из букета целого сирени (75)
Много есть людей (85)
Мы в аллеях светлых пролетали (74)
Вероятно, в жизни предыдущей (77)
Мой альбом, где страсть (87)
Цветов и песен благодатный хмель (76)
Застонал я от сна дурного (11)
Лишь
Пролетала золотая ночь (78)
Об озерах, о павлинах белых (88)
Однообразные мелькают (89)
Неожиданный и смелый (79)
Отвечай мне (93)
Дремала душа твоя (83)
В час моего ночного бреда (81)
Да, я знаю, я Вам не пара (82)
Я вырван был из жизни (80)
Храм твой, Господи, в небесах (86)
В этот мой благословенный вечер (90)
Луна восходит (перевод [38] )
Еще не раз Вы вспомните (91)
Так долго сердце боролось (92)
Я говорил (98)
Езбекие (96)
Ты не могла (102)
Нежно небывалая отрада (103)
С протянутыми руками (106)
Ты пожалела, ты простила (112)
О тебе, о тебе, о тебе (104)
Не всегда чужда ты (101)
Неизгладимый, нет (107)
Временами, не справясь с тоскою (95)
На путях зеленых и земных (94)
Так вот платаны, пальмы (отрывок из трагедии «Отравленная туника», входит в 5 том наст. изд.)
38
Переводы планировались к выходу в отдельном томе настоящего издания, который по состоянию на конец 2023 г. не был выпущен.
Согласно свидетельству И. В. Одоевцевой, сам Гумилев отзывался об этих стихах достаточно уничижительно: «Я застрял в Париже надолго и так до Салоник и не добрался. <...> Ну и, конечно, влюбился. Без влюбленности у меня ведь никогда ничего не обходится. А тут я даже сильно влюбился. И писал ей стихи. Нет, я не могу, как Пушкин, сказать о себе: “Но я любя был глух и нем”. <...> А я как влюблюсь, так сразу и запою. Правда, скорее петухом, чем соловьем. Но кое-что из этой продукции бывает и удачно» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1989. С. 166). Достаточно сурово оценил КСЗ и Н. А. Оцуп, считавший ст-ния, вошедшие в книгу, неудачным подражанием Петрарке: «Здесь <...> видно, что автор не дилетант. Его добродушие, его юмор, его рыцарская нежность вызывают симпатию. Но читатель также замечает, что эти стихотворения однообразны, что Гумилев не выглядит тем всемогущим творцом, тем вдохновенным певцом, которым мы восхищались в его африканских или военных стихотворениях. Его похвалы той девушке, которая “еще не ведала любви”, патетичны, но, закрыв книгу, читатель больше не помнит об этой волшебнице, ибо поэт не раскрывает нам никаких именно ей свойственных черт» (Оцуп. С. 109). Более снисходителен к книге был С. К. Маковский, полагавший, что «стихи <...> искренни и отражают подлинную муку», но оговаривавшийся, что «неосторожно было бы приравнивать их к трагической исповеди», что они «часто небезупречны» (Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 96). Между тем, у молодых русских читателей 20–30-х гг. эти стихи пользовались несомненным успехом. Сохранились свидетельства того, что стихи КСЗ становились своеобразным любовным «кодом», как ранее, если использовать параллель Н. А. Оцупа, — стихи Петрарки (см.: Горелик Г. Е., Френкель В. Я. Матвей Петрович Бронштейн: 1906–1938. М., 1990. С. 27–28). «Это не отдельные стихотворения, а большая поэма одной несчастной любви», — писал Л. В. Горнунг, отмечая, что от этой «грустной и задумчивой» книги «разгорелось и померкло искупительное пламя “Огненного столпа”» (цит. по: Чет и нечет. М., 1925. С. 39–40). В наши дни некоторые из ст-ний КСЗ назвал «шедеврами “поздней” любовной и философской лирики Гумилева» А. И. Павловский (БП. С. 52); обстоятельное исследование книги содержится в работе К. Ичин: Циклус «Плава Звезда» Николаја Гумильова. Београд, 1997 (см. также рец.: Николаенко В. В. Письма о русской филологии. Письмо третье // Новое литературное обозрение. 1998. Т. 29. № 1. С. 355).
В архиве Г. П. Струве находится другой альбом, содержащий, по-видимому, полный свод стихотворений и переводов, созданных Гумилевым в 1917 — начале 1918 гг. и собранных автором воедино перед отъездом на родину. Этот альбом был оставлен Гумилевым на сохранение Б. В. Анрепу, от которого и перешел к крупнейшему зарубежному издателю гумилевского наследия. Во втором томе «Собрания сочинений Н. Гумилева» Г. П. Струве дает следующее подробное описание этого альбома: «...альбом <...> представляет собой довольно толстую тетрадь в зеленом сафьяновом переплете с надписью золотым тиснением “Autographs” (возможно, что альбом этот был куплен Гумилевым в Петербурге, в Английском магазине). В альбом вошло 76 стихотворений. Все стихи, занимающие 79 страниц альбома, вписаны рукой Гумилева, его мелким, тщательным почерком. Названия выделены красными чернилами. Заглавный лист альбома представляет собой цветочный орнамент (желтый, красный, коричневый) акварелью, работы Н. С. Гончаровой, с ее подписью и датой “1916”. Акварелью же написано: “Н. Гумилев. Стихи”. На обороте заглавной страницы и поверх текста первой страницы — двойной рисунок в красках Д. С. Стелловского, иллюстрирующий стихотворение “Змей”. <...> Кроме того, имеются рисунки в красках без подписи к следующим стихотворениям: “Андрей Рублев” (орнамент, по всей вероятности, работы Н. С. Гончаровой), “Мужик” (два рисунка — вероятно, М. Ю. Ларионова — на лицевой и оборотной страницах, на которых записано это стихотворение), “Картинка” (орнамент — вероятно, Н. С. Гончаровой), “В Северном Море” (“морской” орнамент тоже на лицевой и оборотной сторонах, по всей вероятности, тоже руки Н. С. Гончаровой).
Стихотворения записаны в альбом в следующем порядке [39] :
Змей (37)
Андрей Рублев (38)
Деревья (39)
Городок (43)
Второй год (42)
Детство (44)
«Перед ночью северной, короткой...» (55)
Юг (47)
Мужик (56)
Рабочий (45)
Ледоход (57)
Канцона первая (52)
Осень (58)
Природа (59)
Девушка (60)
Швеция (62)
Стокгольм (63)
Норвежские горы (64)
Утешение (65)
Купание (66)
Рыцарь счастья (67)
На Северном Море (68)
Прапамять (69)
Песенка (70)
В Бретани (71)
Предзнаменование (72)
Хокку (73)
«Мы в аллеях светлых пролетали...» (74)
«Из букета целого сиреней...» (75)
Роза (76)
Сон (11)
Позор (77)
«Пролетала золотая ночь...» (78)
Аннам
Телефон (79)
«Я вырван был из жизни тесной...» (80)
Самофракийская победа (81)
Дом
Соединение
Я и вы (82)
«Дремала душа, как слепая...» (83)
«Лишь черный бархат, на котором...» (84)
«Много есть людей, что полюбив...» (85)
Канцона вторая (86)
Отражение гор
«Отвечай мне, картонажный мастер...» (93)
«На путях зеленых и земных...» (94)
Фарфоровый павильон
Три жены мандарина
Природа
Поэт
Луна на море
Дорога
Девушки
Лаос
Кха
Девочка (95)
Детская песенка
Эзбекие (96)
Творчество (53)
Странник
Счастье
«Я говорил: “Ты хочешь, хочешь?..”» (98)
Предупреждение
«Я, что мог быть лучшей из поэм...» (99)
Два Адама (100)
Рассыпающая звезды (101)
«Ты не могла, иль не хотела...» (102)
«Нежно-небывалая отрада...» (103)
О тебе (104)
Ангел боли (105)
Канцона третья (106)
«Неизгладимы, нет, в моей судьбе...» (107)
«Среди бесчисленных светил...» (111)
«Ты пожалела, ты простила...» (112)
Приглашение в путешествие (113)
39
Далее следует ряд цифр, соответствующих номерам стихотворений в СС (с опечатками в нумерации); для удобства состав альбома Струве приводится в названиях и номерах стихотворений, соответствующих оглавлению настоящего издания (все особенности текстов оговариваются в каждом случае отдельно в разделе «Другие редакции и варианты» и соответствующих комментаторских статьях). Курсивом выделены переводы из китайской поэзии, планировавшиеся к выходу в отдельном томе настоящего издания. См. прим. 38.