Полное собрание сочинений. Том 07
Шрифт:
“Статья Зиновьева “Философия эпохи” представляет искривление партлинип в духе Ларина. Она толкует о XIV конференции, но главная тема этой конференции — среднее крестьянство и кооперация — обойдена. Среднее крестьянство и кооперативный план Ленина исчезли. Это не случайность. Говорить после этого о “борьбе за истолкование” решений XIV конференции — значит вести линию на нарушение этих решений. Смешивать Бухарина со Столыпиным, как это делает Зиновьев,— значит лгать на Бухарина. Этак можно смешать со Столыпиным и Ленина, который говорил: “торгуйте и учитесь торговать”. Лозунг о равенстве в данный момент есть эсеровская демагогия. Никакого равенства не может быть, пока есть классы и пока есть труд квалифицированный и неквалифицированный (см. “Государство и революция” Ленина). Надо говорить не о неопределённом равенстве, а об уничтожении классов, о социализме. Называть нашу революцию “неклассической” —
12 сентября 1925 г. И. Сталин
Всё это я готов и сейчас отстаивать. Каждое слово, каждую фразу.
Нельзя говорить о равенстве в основной руководящей статье, не давая строгого определения, о каком равенстве идёт речь — равенстве крестьян с рабочим классом, равенстве внутри крестьянства, равенстве внутри рабочего класса, между квалифицированными и неквалифицированными, или о равенстве в смысле уничтожения классов. Нельзя замалчивать в руководящей статье очередные лозунги партии о работе в деревне. Нельзя играть фразой о равенстве, ибо это есть игра с огнём, так же как нельзя играть фразой о ленинизме, замалчивая очередной лозунг ленинизма в вопросе о крестьянстве.
Таковы три документа: статья Зиновьева (январь 1925 г.) за нейтрализацию середняка, книга Зиновьева “Ленинизм” (сентябрь 1925 г.), замалчивающая третий лозунг Ленина о середняке, и новая статья Зиновьева “Философия эпохи” (сентябрь 1925 г.), замалчивающая середняка и кооперативный план Ленина.
Случайно ли это постоянное вихляние Зиновьева в крестьянском вопросе?
Вы видите, что оно не случайно.
Недавно в докладе по отчёту ЦК в Ленинграде Зиновьев, наконец, решился высказаться за лозунг прочного союза с середняком. Это после борьбы, после трений, после столкновений в ЦК. Это очень хорошо. Но я не уверен, что потом он от этого не откажется. Ибо, как показывают факты, Зиновьев никогда не страдал той твёрдостью линии в крестьянском вопросе, какая нам нужна. (Аплодисменты.)
Вот несколько фактов из области колебаний Зиновьева в крестьянском вопросе. В 1924 году Зиновьев отстаивал на пленуме ЦК “крестьянскую” политику организации беспартийных крестьянских фракций в центре и на местах с еженедельной газетой. Это предложение было отклонено ввиду возражений в ЦК. Немного раньше этого Зиновьев даже бравировал тем, что у него есть “крестьянский уклон”. Вот что он говорил, например, на XII съезде партии: “Когда мне говорят: у вас “уклон”, вы уклоняетесь в сторону крестьянства,—я отвечаю: да, мы не только “уклоняться” должны в сторону крестьянства и его хозяйственных потребностей, но нам надо поклониться и, если нужно, преклониться перед хозяйственными потребностями того крестьянина, который идёт за нашим пролетариатом”. Вы слышите: “уклониться”, “поклониться”, “преклониться”. (Смех, аплодисменты.) Потом, когда с крестьянством стало лучше, когда наше положение улучшилось в деревне, Зиновьев сделал “поворот” от увлечения, ваяв под подозрение середняка и провозгласив лозунг нейтрализации. Спустя некоторое время он сделал новый “поворот”, потребовал по сути дела пересмотра решений XIV конференции (“Философия эпохи”) и, обвиняя в крестьянском уклоне чуть ли не весь ЦК, стал “уклоняться” более решительно против середняка. Наконец, к XIV съезду партии он опять делает ещё один “поворот”, уже в сторону союза с середняком, и, пожалуй, начнёт еще хвастать, что вновь готов “преклониться” перед крестьянством.
Какая гарантия, что Зиновьев не колебнётся ещё разочек?
Но это ведь качка, товарищи, а не политика. (Смех, аплодисменты.) Это ведь истерика, а не политика. (Возгласы: “Правильно!”.)
Говорят, что не надо обращать специального внимания на борьбу против второго уклона. Это неверно. Если есть у нас два уклона—уклон Богушевского и уклон Зиновьева,—то вы должны понять, что Богушевский ни в какое сравнение с Зиновьевым не идёт. Богушевский человек конченный. (Смех.) У Богушевского нет своего печатного органа. А уклон в сторону нейтрализации середняка, уклон против прочного союза с середняком, уклон зиновьевский имеет свой орган и до сих пор еще продолжает бороться с ЦК. Этот орган называется “Ленинградской Правдой”. Ибо что такое состряпанный недавно в Ленинграде термин “середняцкий большевизм”, о котором с пеной у рта говорит “Ленинградская Правда”, как не показатель того, что эта газета отошла от ленинизма в крестьянском вопросе? Разве не ясно, хотя бы из одного этого обстоятельства, что борьба со вторым уклоном труднее, чем борьба с первым уклоном, уклоном Богушевского? Вот почему, имея перед собой такого представителя второго уклона, или такого защитника и покровителя второго уклона, каким является “Ленинградская Правда”, мы должны принять все меры, чтобы партия была особенно подготовлена к борьбе с этим уклоном, который силен, который сложен и против которого надо сосредоточить огонь. Вот почему этот второй уклон должен быть предметом особого внимания нашей партии. (Голоса: “Правильно!”. Аплодисменты.)
Позвольте теперь перейти к истории нашей внутренней борьбы внутри большинства Центрального Комитета. С чего началась наша размолвка? Началась она с вопроса о том, “как быть с Троцким”. Это было в конце 1924 года. Группа ленинградцев вначале предлагала исключение Троцкого из партии. Я имею тут в виду период дискуссии 1924 года. Ленинградский губком вынес постановление об исключении Троцкого из партии. Мы, т.е. большинство ЦК, не согласились с этим (голоса: “Правильно!”), имели некоторую борьбу с ленинградцами и убедили их выбросить из своей резолюции пункт об исключении. Спустя некоторое время после этого, когда собрался у нас пленум ЦК и ленинградцы вместе с Каменевым потребовали немедленного исключения Троцкого из Политбюро, мы не согласились и с этим предложением оппозиции, получили большинство в ЦК и ограничились снятием Троцкого с поста наркомвоена. Мы не согласились с Зиновьевым и Каменевым потому, что знали, что политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови — а они требовали крови—опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего,—что же у нас останется в партии? (Аплодисменты.)
В этом первом столкновении внутри большинства ЦК сказалась основная разница между нами в вопросах организационной политики в партии.
Второй вопрос, который вызвал у нас разногласия, это—вопрос, связанный с выступлением Саркиса против Бухарина. Это было на XXI Ленинградской конференции в январе 1925 года. Саркис выступил тогда с обвинением Бухарина в синдикализме. Вот его слова:
“Мы читали в московской “Правде” статью Бухарина о рабочих и сельских корреспондентах. Такие взгляды, какие развивает Бухарин, в нашей организации не имеют сторонников. Но такие взгляды, можно сказать, взгляды своего рода синдикалистские, не большевистские, антипартийные, имеются у ряда даже ответственных товарищей (повторяю, не в ленинградской, а в других организациях). Взгляды эти трактуют о независимости и экстерриториальности разных массовых рабоче-крестьянских общественных организаций от коммунистической партии” (Стенограф. отчёт XXI Ленинградской конференции).
Это выступление было, во-первых, принципиальной ошибкой Саркиса, ибо Бухарин был абсолютно прав в вопросе о рабселькоровском движении, во-вторых, здесь было допущено, не без поощрения со стороны руководителей ленинградской организации, грубейшее нарушение элементарных правил товарищеского обсуждения вопроса. Нечего и говорить, что это обстоятельство не могло не ухудшить отношений внутри ЦК. Дело кончилось открытым признанием в печати со стороны Саркиса своей ошибки.
Этот инцидент показал, что открытое призвание своей ошибки является лучшим способом избегнуть открытой дискуссии и изжить разногласия в порядке внутреннем.
Третий вопрос — это вопрос о ленинградском комсомоле. Тут сидят члены губкомов, и они, вероятно, помнят, что у Политбюро было соответствующее решение насчёт ленинградского губкомола, пытавшегося созвать в Ленинграде почти что всероссийскую конференцию комсомола без ведома и согласия ЦК союза молодёжи. С решением ЦК РКП(б) вы знакомы. Мы не могли допустить, чтобы рядом с Центральным Комитетом комсомола существовал еще другой центр, конкурирующий с ним и противопоставляющий себя этому центру. Мы, как большевики, не могли допустить двоецентрия. Вот почему ЦК счёл нужным принять меры к освежению ЦК молодёжи, допустившего этот сепаратизм, и к снятию Сафарова с поста руководителя ленинградского губкомола.
Этот инцидент показал, что ленинградские товарищи имеют тенденцию превратить свою ленинградскую организацию в центр борьбы против ЦК.
Четвёртый вопрос—это вопрос, поставленный Зиновьевым, об организации в Ленинграде специального журнала под названием “Большевик” с редакцией в составе: Зиновьева, Сафарова, Вардина, Саркиса и Тарханова. Мы не согласились с этим, заявив, что такой журнал, параллельный московскому “Большевику”, неминуемо превратится в орган группы, во фракционный орган оппозиции, что такой шаг опасен и подорвёт единство партии. Иначе говоря, мы запретили выход журнала. Теперь нас хотят запугать словом “запрещение”. Но это пустяки, товарищи. Мы не либералы. Для нас интересы партии выше формального демократизма. Да, мы запретили выход фракционного органа и подобные вещи -будем и впредь запрещать. (Голоса: “Правильно! Ясно!”. Бурные аплодисменты.)