Полное собрание сочинений. Том 1. Повести. Театр. Драмы
Шрифт:
Юлия. Может быть! Но и вы тоже! Впрочем, всё на свете странно! Жизнь, люди, всё это — грязь, которая плавает на воде до тех пор, пока не потонет. Я несколько раз видела один и тот же сон, о котором я теперь часто думаю. Как будто я сижу на высокой колонне и не вижу никакой возможности спуститься; от одного взгляда вниз у меня кружится голова, а между тем я должна сойти, но не имею мужества броситься вниз; я не могу крепко держаться и хочу упасть; но не падаю. И в то же время я чувствую, что не найду себе покоя до тех пор, пока не спущусь на землю! А как только я достигла земли, то мне уже хочется еще дальше — в землю… Испытали
Жан. Нет. Мне обыкновенно снится, что я лежу под высоким деревом в темном лесу. Мне хочется подняться вверх, на верхушку и смотреть на освещенные солнцем дали, разорить птичье гнездо, в котором лежат золотые яйца. И вот я карабкаюсь и карабкаюсь, но ствол так толст, так гладок и так высоко до первой ветки! Но я знаю, что стоит мне только достигнуть первой ветки, и я доберусь и до верхушки, как по лестнице. Я еще не добрался до неё, но я доберусь, хотя бы только во сне!
Юлия. А я-то стою тут с вами и болтаю. Ну, пойдемте же! Пойдемте в парк!
Она берет его под руку. Уходят.
Жан. Для того чтобы сбылись наши сны, Фрёкен, нужно спать сегодня на девяти травах, собранных в Иванову ночь.
В дверях они оборачивается.
Жан трет рукой глаз.
Юлия. Дайте-ка я посмотрю, что вам попало в глаз.
Жан. Ничего! Просто пыль — сейчас всё пройдет.
Юлия. Это верно мой рукав вас задел; сядьте-ка, Я вам помогу. Она берет его за руку и усаживает; берет его за голову и запрокидывает ее назад; потом кончиком платка старается вынуть ему из глаза соринку. Сидите теперь смирно, совсем смирно! Ударяет его по руке. Так! Прошу слушаться! Что это! Мне кажется, что мой большой и сильный человек дрожит! Трогает его за верхнюю часть руки. С такими-то руками!
Жан предостерегающе. Фрёкен Юлия!
Юлия. Что скажете, monsieur Jean?
Жан. Attention, je ne suis qu’un homme!
Юлия. Сидите смирно!.. Вот так!.. Ну, вот теперь я вынула соринку! Можете поцеловать мою руку и поблагодарить меня.
Жан встает. Фрёкен! Выслушайте меня! Теперь Кристина уже легла в постель. Хотите выслушать меня?
Юлия. Прежде поцелуйте у меня руку.
Жан. Выслушайте меня!
Юлия. Прежде поцелуйте руку.
Жан. Хорошо, но вы пеняйте на себя!
Юлия. За что?
Жан. За что? Неужели же вы в 25 лет — такой ребенок? Неужели вы не понимаете, что играть с огнем опасно?
Юлия. Мне нет; я застрахована!
Жан дерзко. Нет, вы не застрахованы! А будь даже так, то по соседству есть легко воспламеняемые сооружения!
Юлия. Уж не вы ли?
Жан. Да! Не потому, что это — я, а потому, что я — молодой человек…
Юлия. Привлекательной наружности. Какое невероятное тщеславие! Может быть — Дон-Жуан? Или Иосиф? Клянусь честью, что вы считаете себя Иосифом!
Жан. Вы думаете?
Юлия. Боюсь, что так!
Жан смело идет к ней и хочет ее обнять и поцеловать.
Юлия дает ему пощечину. Прочь!
Жан. Что это — шутка или серьезно?
Юлия. Совершенно серьезно!
Жан. Значит то, что было раньше, тоже серьезно! Вы играете чересчур серьезно, и это опасно! Но мне надоела эта игра и прошу извинить, что я возвращусь опять к моей работе. Идет вглубь сцены за сапогами. Сапоги понадобятся графу рано, а полночь уже давно прошла. Берет сапоги.
Юлия. Поставьте сапоги на место!
Жан. Нет? Это — моя служба, которую я обязан исполнить. Да я никогда и не претендовал на роль вашего товарища в играх и никогда им не буду, — для этого я слишком хорош.
Юлия. Вы горды!
Жан. В известных случаях; в других — нет.
Юлия. Вы когда-нибудь любили?
Жан. Мы иначе выражаемся — но я сближался со многими девушками, один раз я даже заболел от невозможности обладать тою, с которой я хотел… понимаете, заболел, как принцы из «Тысячи и одной ночи», которые от великой любви не могли ни пить ни есть. Ставит сапоги на пол.
Юлия. Кто была эта девушка?
Жан молчит.
Юлия. Кто была она?
Жан. Вы не можете принудить меня сказать вам это.
Юлия. Но, если я прошу вас, как равного, как друга? Кто была она?
Жан. Это были вы!
Юлия садится. бесподобно!..
Жан. Да, если вам угодно! Это было смешно!
Видите ли, это та самая история, которой я раньше не хотел рассказывать; но теперь я ее расскажу! Знаете ли вы, каким представляется свет, когда смотришь на него снизу — вы этого не знаете! Он подобен соколам и ястребам, спины которых редко можно рассмотреть, так как они парят слишком высоко над землей! Я жил в писарском доме, вместе с семью сестрами и одною свиньей, среди серых полей, где не росло ни одного деревца! Но из окошка я видел стены графского парка, с растущими за ними яблонями. Это был райский сад; там стояло много злых ангелов с огненными мечами и охраняли его. Но тем не менее я и другие мальчики нашли дорогу к древу жизни — вы теперь меня презираете?
Юлия. Ах, воровать яблоки; это делают все мальчишки!
Жан. Это вы только так говорите теперь, но вы все-таки меня презираете! Ну, всё равно. Однажды я пришел в райский сад вместе со своею матерью полоть гряды лука. Как раз около садовой стены, в тени жасминов, стоял турецкий павильон, окруженный каприфолиями. Я не знал, для какой цели он предназначался, но такого красивого здания я не видал никогда в моей жизни. Люди входили в него и выходили — и вот, в один прекрасный день дверь его оказалась отворенной. Я прокрался внутрь и увидал стены, увешанные портретами королей и императоров, а на окнах висели красные гардины с бахромой — ну, вы знаете, о чём я говорю. Я — он берет ветку сирени и подносит ее к носу Фрёкен Юлии — я никогда не был в замке, не видал никогда ничего, кроме церкви — но там было гораздо красивее; и где бы ни витали мои мысли, они постоянно возвращались назад — туда. И вот мало-помалу охватило меня стремление увидать хоть раз всё это великолепие — entin — я прокрался внутрь, смотрел и удивлялся. Вдруг кто-то вошел! Конечно для господ в данном случае был бы только один выход, я же нашел другой, да у меня и не было выбора!
Юлия, которая в продолжение этого разговора взяла ветку сирени, бросает ее на стол.
Жан. Я выскочил и бросился через изгородь из малины, перекатился через гряду клубники и очутился на террасе, усаженной розами. Тут я заметил светлое платье и пару белых чулок — это были вы. Я лег под кучу сорной травы, — под нее — можете себе представить, между репейником, который меня колол и сырой землей, которая воняла. Я смотрел на вас, как вы ходили между розами, и думал: если правда, что разбойник может войти в царствие Божие и остаться с ангелами, то почему же мальчишка писаря, здесь на земле, не может войти в графский парк и поиграть с его дочерью?