Полное собрание сочинений. Том 1. В соболином краю
Шрифт:
Фото с репродукции афиши фильма. 1959 г.
Эти рассказы всегда находят отклик в душе читателей и зрителей.
Название фильма «Звероловы» говорит само за себя. Мы узнаем о трудной и опасной профессии. О хитростях ловли пеликанов, о потрясающем мужестве и смелости тигроловов. Узнаем, как ведет себя рысь, оказавшись один на один с человеком;
Всем, кто любит природу, надо обязательно посмотреть этот фильм. Снимали его молодые люди. Они делают только первые шаги в большом кино. Какие-то ошибки и просчеты поначалу неизбежны. В первой работе они увлеклись приключениями. Это оправданно — юным зрителям эта сторона фильма доставит много волнующих минут. И все-таки в кинорассказах о природе хочется видеть побольше поэтических кадров, кадров, снятых непосредственно в природе, а не в вольерах. Ведь именно такие кадры и определяют успех фильма.
Сейчас режиссер Нифонтов и оператор Хольный едут на Север к песцам, к птичьим базарам.
Пожелаем им удачи, пожелаем, чтобы их следующий рассказ о природе был еще более интересным, теплым и поэтичным.
14 июня 1959 г.
Пора сенокосная
Спит укутанная туманом речка Сейм. Спит прибрежный камыш, спят вербы у деревенских плетней. Только петухи не спят, только перепелка на лугу не спит, только парень в крайнем дворе не спит.
Тень, тень, тень, — слыхали ль вы эту музыку деревенского утра? Косу отбивают, косу точат.
Вот уже с другого двора та же музыка. Вот еще, еще…Наперебой горланят, будят друг друга петухи, и косы тоже будят друг друга: тень, тень, тень!..
Колхозный председатель Николай Завдовьев сбегал к речке, плеснул в лицо пахнущей туманом воды, пожевал холодный с грядки огурец, поцеловал сонных ребятишек и, стараясь не запачкать праздничную рубаху, уселся в свой облизанный ветром «газик».
— В луга!
Все село будет нынче в лугах. «Человек пятьсот должно собраться, — вслух думает председатель, — косарей двести, да с граблями и вилами столько же».
На сорок верст вдоль Сейма тянутся луга Ждановского колхоза. Хорошие луга — трава выше пояса. Цветов — море. Председатель уже не один раз хаживал по лугу, мял в руках траву, прикидывал, подсчитывал: «Пудов по двести с гектара надо взять». Председатель множил пуды на полторы тысячи голов скота. Выходило, что лето хорошо на зиму поработало.
Хлопают калитки, скрипят телеги, радостно и возбужденно ржут лошади. Улицы расцветают маковыми кофтами, белыми рубахами и платками. Девушки в последний раз поправляют перед зеркалом ленты в волосах и тоже выбегают на улицу.
Целый лес граблей и вил над головами.
На телегу чинно усаживаются косари со своим нехитрым, готовым к бою инструментом, парни и девушки шумно и весело спорят из-за места на автомашине. Кто-то самый нетерпеливый и голосистый начинает песню. Из большого, похожего на мохнатую шапку гнезда поднимают голову испуганные молодые аисты. Видавшая виды аистиха-мать глядит на говорливую цветистую улицу, шевелит крыльями и трещит клювом. На птичьем языке это, должно быть, означает: «Чего вы испугались, глупыши? Обычное дело — на праздник, на сенокос собрались».
На лугу — полдень.
Дед Данило поплевал на руки, перекрестился по старой привычке и взмахнул косою. Брызнула роса на ситцевую дедову рубаху, перепелка выпорхнула из-под ног…Гук-гук! — ложится тяжелая, уставшая стоять трава. Ровный, как по нитке, ряд скошенных цветов тянется за ситцевой рубахой.
Деду Даниле под семьдесят. От всех работ он освобожден. Присматривает только за добром на колхозном дворе. Но ни одного сенокоса еще не пропустил Данило Носоченко. Много лет на празднике сенокоса кладет он первый ряд. «Рука легкая у Данилы». И дед Данило старается. Правда, сил у него хватает на один только ряд. Зато какой ряд! Молодые косари трогают рукой короткую травяную щетину, мерят шагами «даниловский захват», тоже плюют на руки и берутся за косы. «Хороши руки у молодых», — думает старик и идет туда, где стрекочут тракторная и конная косилки. Их только три на этом неровном топком лугу. Механизаторам тут не повернуться. Косилки послали в поле убирать сеяные травы, а тут, у реки, хозяйствует коса.
Копны, копны. Целый город копен. Пахучее погожее сено кажется невесомым. Шуршат грабли, мелькают загорелые, прикрытые от солнца платочками девичьи лица. Город из пахучих копен растет на глазах. В нем свои улицы, своя планировка. «Высотным зданием» поднялся огромный стог. Возле него дюжие хлопцы соревнуются в поднятии тяжести. Самые большие, искусно нанизанные на вилы охапки сена мечет вверх колхозный гармонист Василь Ващенко.
Ему достаются одобрительные взгляды девушек и шутки друзей. Сконфуженный, добродушный богатырь не знает, куда деть глаза, и лезет на верхушку стога. Но, оказывается, укладывать стог не такое уже простое дело — требуется сноровка.
— Куда кладешь, куда?! — кричит кто-то наверху. — Дождь до дна прохватит, если так кладешь!
Василь спрыгивает на землю и опять кидает кверху зараз чуть ли не по целой копне…
Стрекочут кузнечики, нестерпимый зной стоит над лугом. Ребятишки принесли бидоны с квасом. Поставили посуду в сено и отправились к озерку. Маленькие озера блюдечками разбросаны по лугу. Ребятишки поснимали штаны, мутят воду в озерце и прямо руками хватают у осоки глазастых щурят. Уху варят тут же, у озерца, в закоптелых, пахнущих дымом ведрах.
Обед. Хрустят на зубах редиска, огурцы и пучки сочного лука. Яйца, сало, обветренный хлеб идут в ход — нет аппетитнее обеда, чем вот тут, под копнами! Льется в алюминиевые чашки дымная уха, холодный квас разливается по кружкам…
Старики рассаживаются под копнами побалагурить и подремать, а молодежь бежит к Сейму. Крик, хохот, всплески.
После полудня опять шепчут грабли, опьяняюще пахнет потревоженное сено, мелькают белые платочки и кружатся чибисы над лугом…
К вечеру восемь кораблей-стогов вырастают на берегу. Они тщательно причесаны, утоптаны. Стоять им тут до самой матушки-зимы; до тех пор, пока понадобится тепло, накопленное летом.