Полное собрание сочинений. Том 1. В соболином краю
Шрифт:
Тринадцать штук младенцев друг к другу прижались, на солнышке греются. Маленькие, чуть больше моего кулака, и полосатые, словно их кто мазутом аккуратно выпачкал. Дернул меня бес запустить руку в этот «родильный дом». Трех, какие покрупнее, выбрал. В книжках читал: плохо кабаны неволю переносят. Отчего ж, думаю, самому не испытать? В заповеднике, поди, только спасибо скажут. Рассуждаю этак, слышу — обычно кабаны без шума бегают, не учуешь, как в двух шагах от тебя пройдет, а тут улавливаю: ледок под копытами трещит. Я — подай бог ноги!
Оглянулся — кабаниха в мою сторону несется. А надо вам сказать, зверь это страшнющий. Охотиться на
Раза три так принималась. Это-то меня и спасло. Шарахнулся в лодку. На бате — лица нет. Оттолкнулись от берега, глядим — кабаниха остановилась. В нашу сторону рыло повернула, а в воду не идет. Тощая, грязная, щетина взъерошенная, в трех саженях от лодки стоит. Опомнился я, вижу в рукавице один кабаненок остался. «Ну, раз такое дело, — моргаю отцу, — будем эксперимент делать».
В эти минуты грезится ему, наверное, теплое лесное болото.
Хозяйка у меня тоже обрадовалась:
– Не надо, — говорит, — поросеночка покупать…
Теперь она уже локти кусает. Прорву добра вогнали в Захарку, а корысть какая для хозяйства? Килограммов двадцать весу, не больше.
Обычный поросенок теперь был бы раза в два тяжелее. Однако против лесных братьев наш Захарка раза в два больше ростом, да и весом, пожалуй. Кормили кабана сначала молоком, потом хлебом, овсянкой, зелень всякую сейчас лопает. Бегать страсть как любит и купаться — медом не корми. Да пойдемте-ка, взглянем…»
На дворе стояло корыто с водой. Захарка будто и не заметил нас. Он дремал, стоя в корыте.
В эту минуту ему, наверное, грезилось теплое болото в ольшанике или берег с густым камышом, где резвятся на воле его дикие братья и сестры.
Лесные кинозвезды
Сейчас бросится… Ноги, как пружины. Как две антенны, пучки волос на ушах, два глаза злобно глядят прямо в объектив.
– Ради бога, скорее назад, — тянет меня за хлястик директор кинобазы Борис Кузьмич.
Но все обошлось благополучно. Не делая резких движений, я спрятал аппарат и, пятясь, вышел из большой клетки. Рысь, будто обыкновенная кошка, начала языком чистить шубу.
Рыська Звездочет — артистка. Если вы видели фильм «Звероловы», то наверняка помните драматическую сцену: на таежного охотника с дерева бросается зверь. В этой сцене играла рысь, которую вы видите на снимке.
Лесная кошка, рысь, никому не дает пощады. Всякий, с кем она может справиться, будет для нее желанной добычей. Даже на лосей, оленей и кабанов, случается, нападает лесная хищница.
Рыська Звездочет не похожа на свою кровожадную мать, погибшую от пули таежного следопыта. Охотник принес ее из леса котенком.
Рысь поили молоком, ласкали — и вот злобный, почти не поддающийся приручению зверь позволяет войти в клетку незнакомому человеку.
Ручная рысь — настоящая находка для кинематографистов. Она великолепно «играет» в фильмах, рассказывающих о жизни леса. Молодую кошку прозвали Звездочетом, наверное, за ночные бдения.
Коротать ночи ей помогает Филька, большая ушастая сова, живущая рядом. Филька — тоже артист. Роли в кинофильмах у него маленькие, но в «творческие командировки» ему приходится ездить очень часто. Я не оговорился: лесные кинозвезды действительно ездят и даже летают в командировки. Снимается фильм, скажем, в Саянах, а постоянная прописка у лесных артистов — поселок Петушки Владимирской области.
Вот и приходится ездить и летать. Для Фильки это дело привычное. И волчица Машка, игравшая уже в двадцати фильмах, тоже немало путешествовала. А вот тигр Тайфун из Ленинградского зоопарка оплошал. Струсил в самолете.
Страх был так велик, что тигр облысел. Да, за несколько часов полета полосатая тигриная шкура осыпалась…
Перед тем как сдать эту заметку в набор, я позвонил в Петушки:
– Что нового готовит студия для любителей природы?
– Готовимся к съемке нового фильма «Дерсу Узала». С наступлением зимы начнем снимать также новую картину «Человек и волк». Скоро выйдет на экраны и несколько короткометражных фильмов с участием лесных артистов.
Два глаза злобно глядят прямо в объектив.
Фото автора. 27 сентября 1959 г.
Осень в Вешках
Вечер на переправе
Вешки. Так по-свойски коротко и ласково называют казаки свою станицу. Стоит она над самым Доном. По утрам казачки прямо в воду сгоняют с база белых уток. Вдоль берега вереница лодок, песчаная отмель усеяна птичьими перьями и листьями лозняка. Если глянуть с другого берега, то кажется: шли по степи толпою белые домики, а у реки остановились, рассыпались цепью и вот стоят завороженные, глядят и не наглядятся на тихую воду.
Сейчас осень. Вода потемнела, погустела, кажется, от первых холодов. Октябрь жжет костры по берегам, будто хочет согреть озябшую воду.
Желтым и красным огнем полыхают вязы и клены в пойме, столетние вербы сыплют в реку желтые листья.
Осень. Ухают на красной заре выстрелы в пойменных чащах, торопливыми и беспокойными табунами мечутся перед дальней дорогой скворцы, прощально и трогательно кричит пароход на перекате, в предчувствии морозов зябко дрожит зеленый огонек бакена…
На переправе вереница автомобилей. Незлобиво поругиваются из-за очереди шоферы.
Одна-единственная телега среди машин. Нельзя не улыбнуться, глядя, как шоферы, не сговариваясь, пропустили лошадь на переправу. Давно ли тут, на отмели, поили коней казачьи сотни, а сейчас — одна лошадь. Вежливо, как старухе, машины уступают ей дорогу.
– Откуда такая прорва автомобилей? — кричит какой-то нетерпеливый казачина.
– Ты что, с луны свалился, аль не слыхал, что ярмарка завтра?!
Морозным снегом скрипит капуста в кузовах, сдержанно переговариваются запертые в решетчатых ящиках гуси. Из соседнего кузова чубатый парень протягивает холодный, как лед, ломоть арбуза. Едим, далеко в воду швыряя тугие корки.