Полное собрание сочинений. Том 11. Война и мир. Том третий
Шрифт:
XII.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала всё об одном — о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В 12-м часу голоса стали затихать, пропел петух, из-за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман-роса, и над деревней
Одна за другою представлялись ей картины близкого прошедшего — болезни и последних минут отца. И с грустною радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое — она чувствовала — она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такою ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар, и его из сада в Лысых Горах волокли под руки, и он бормотал что-то бессильным языком, дергал седыми бровями, и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, чт`o он сказал мне в день своей смерти», думала она. — «Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах, накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что-то с Тихоном. Ему видно хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона?» думала тогда и теперь княжна Марья. «Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, чт`o было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил всё, чт`o ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату?» думала она. «Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, — он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уж нет, и он закричал: «дурак». Ему тяжело было. Я слышала из-за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: «Бог мой!» Отчего я не взошла тогда? Чт ж бы он сделал мне? Чт бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово». И княжна Марья вслух произнесла то ласкательное слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду-ше-нь-ка!» повторила княжна Марья это слово ж зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор как себя помнила и которое она всегда видела издалека; а то лицо, робкое и слабое, которое ока в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, чт`o он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», повторила она.
«Чт он думал, когда сказал это слово? Чт он думает теперь?» вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это, она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что-то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими,
— Дуняша! — прошептала она. — Дуняша! — вскрикнула она диким голосом, и вырвавшись из тишины, побежала к девичьей навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
XIII.
17-го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в 15-ти верстах от Богучарова, поехали кататься верхами — попробовать новую купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский ариергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
— Ты вперед взял, — говорил раскрасневшийся Ильин.
— Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, — отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
— А я на французской, ваше сиятельство, — сзади говорил Лаврушка, называя французскою свою упряжную клячу, — перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые, длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую-то нескладную песню, подошли к офицерам.
— Молодцы! — сказал, смеясь, Ростов. — Что сено есть?
— И одинакие какие..., — сказал Ильин.
— Развесс...о...оо...олая бе...се...бе...е...се..., — распевал мужик с счастливою улыбкой.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
— Вы из каких будете? — спросил он.
— Французы, — отвечал смеючись Ильин. — Вот и Наполеон сам, — сказал он, указывая на Лаврушку.
— Стало быть, русские будете? — переспросил мужик.
— А много вашей силы тут? — спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
— Много, много, — отвечал Ростов. — Да вы чт'o ж собрались тут? — прибавил он, — праздник что ль?
— Старички собрались, по мирскому делу, — отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в бедой шляпе, шедшие к офицерам.
— В розовом моя, чур не отбивать! — сказал Ильин, заметив решительно подбегавшую к нему Дуняшу.
— Наша будет! — подмигнув сказал Ильину Лаврушка.
— Что, моя красавица, нужно? — сказал Ильин улыбаясь.
— Княжна приказала спросить, какого вы полка и как ваша фамилия?
— Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
— Бе...се...е...ду...шка!.. — распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.