Полное собрание сочинений. Том 13. Запечатленные тайны
Шрифт:
— Наверное, последняя — годы, фронт за плечами, семья внимания требует. И хоть очень люблю я эту компанию — тяжело! Их тридцать.
И беру всяких: и «легких», и «трудных», был бы лишь пропуск — «умею плавать!» Одни матери молят: возьми ради бога, другие трясутся: а вдруг какой случай? Я же двадцать восьмое лето живу с ними так, как будто случаи эти вовсе не существуют. И даже ни полслова кому-нибудь об ответственности…
Не
По тихим водам.
Николай Николаевич помолчал, зная, что собеседник вполне понимает и меру его ответственности, и все, что связано с почти отцовскими заботами об этой любознательной, еще не окрепшей как следует ни телом, ни умом ребятне.
— Но знаю, как это нужно! И каждый год соглашаюсь. Не могу отказать… Первый раз мы плыли в этих местах в 1953-м. На бакенах были тогда керосиновые лампы, ходили тут колесные пароходы «Добролюбов» и «Чернышевский», на маленьких речках, впадающих в Волгу, было много водяных мельниц, и много стояло деревенек по берегам. Сколько воды утекло! Первым моим «морякам» по сорок уже. Уже своих ребятишек растят. Один пишет: «Возьмите, Николай Николаевич, сорванца. Сладу с ним нету». Вот ведь какая вера в наш плот…
Утром была побудка все тем же гулко звучащим колоколом. Ранняя, в шесть часов.
Зарядка, завтрак, мытье посуды. И вот уже лагеря как не бывало, только примятые травы на берегу. Парус на плоту поднят. Все на плоту уместились. И движется плот. За ним поодаль — грузовой плотик с тремя пассажирами…
Я успеваю подняться на высокий, лесом поросший берег. Успеваю помахать картузом и крикнуть: «Счастливо!» Услышали! Ответно прозвучал колокол, и закачался на высоком штоке флажок с эмблемою «солнце и птенцы на ладони»…
В самом начале августа плот прибывает на конечную остановку. Приедут к Волге родители ребятишек. Будет прощальный костер.
Николай Николаевич, как всегда волнуясь, сбивчиво скажет речь у костра. И разъедутся ребятишки от Волги, загорелые и беспечные.
Чувство большой благодарности придет к ним позже, когда узнают, что почем в этой жизни, когда сами станут отцами, когда поймут, как это важно — мужчине расти мужчиной.
Фото автора. 7 августа 1981 г.
Ельня
Маленький городок на Смоленщине отмечает славную дату своей истории. Тут в 41-м году в жестоких боях родилась советская гвардия.
Памятник рождению гвардии…
* * *
Кружочек Ельни вы найдете на карте юго-восточней Смоленска. Обратите внимание: Ельня —
Густая зелень низин оттеняется желтизною ржаных и овсяных полей. Лесов, вопреки ожиданию (Ельня!), немного. Леса кудрявые, невысокие — ольха, береза, осина. Но Ельня не зря имела на гербе три ели. Город родился в гуще еловых боров. Главным богатством края были «леса и глина». На шумные ярмарки в Ельню съезжались колесники, бондари, гончары, лыкодеры. Ель затрещала под топором, как только легла через Ельню рельсовая дорога. Старожилы еще помнят лесопромышленников Левыко и Сухино, «ставивших бочки вина мужикам» и гнавших здешнюю ель в степные районы, на Орел и Козлов.
Леса валили и после войны. Маленький город война спалила, сровняла с землей. Лес рубили на местные нужды и для лежавшего в пепле Смоленска. Так постепенно лесная Ельня стала городом полевым.
Городок этот древний (упомянут впервые в 1150 году), но искать старины тут не следует. Война поглотила и камень, и дерево. От Ельни осталось лишь место, где заново («начинали с землянок») был выстроен городок. Роль архитектора в этой застройке — «не до жиру, быть бы живу» — была очень скромной. «Мы вторые за Ленинградом: посмотрите, улицы все — по линейке», — улыбнулся мой провожатый.
И все-таки есть в городке милая прелесть небогатого, глуховатого, однако прочно обжитого и щедро озелененного места. Единственный пятиэтажный дом выглядит тут небоскребом.
Все остальные постройки укутаны липами, тополями, кленами и березами. Вдоль улиц посажен шиповник. За заборами во дворе желтеют подсолнухи, синеют капуста, головки мака, пахнет укропом, помидорной ботвой, смолою от накаленных солнцем колотых дров. С забора тебя провожает глазами ленивый, не понимающий, что живет не в деревне, а в городе, кот.
По части «окружающей среды» все тут пока что благополучно. Ельня варит сыры, шьет из хлопковой ткани рубашонки и ползунки для детишек, снабжает поредевшее гужевое хозяйство России телегами и санями.
Все вместе взятое производство не отравляет воздух, не загрязняет текущую через город Десну, не создает шума, однако ничего почти не дает в коммунальный кошель городка.
И местные власти находятся на распутье: заманчиво залучить, посадить в городке какое-нибудь предприятие — будут места для работы, будут городские удобства. Но, наезжая в соседние городки, власти не могут не видеть: за удобства в домах заплатить придется «средою».
И пока что обозный завод (200 рабочих, в год — 8500 телег) — основное предприятие Ельни, которого местный музей почему-то стыдится: на стендах представлена вся городская продукция, исключая телегу. А между тем заводик из семнадцати ему подобных на самом хорошем счету в государстве — «низкая себестоимость изделий, сносное качество, умение сделать телегу по любому заказу». Директор завода назвал мне больше десятка фильмов, в которых снимались повозки прежних времен либо целый обоз из телег, специально сработанных в Ельне…