Полное собрание сочинений. Том 18. Посиделки на закате
Шрифт:
Козы знакомы с детства. Я их пас или, на вечер глядя, ходил встречать: пастух, прогоняя коз улицей, не мог за всеми бестиями углядеть, обязательно разбегались по огородам, всюду предпочитая капусту.
Перед войной козы были в селе диковиной. Насмехаясь, называли их «сталинскими коровами». Однако в военные годы козы спасли многим детям если не жизнь, то здоровье. Когда в феврале у наших Катьки и Майки появлялись козлята, их приносили в избу и помещали в просторный ящик. Попахивало. Но неудобство это сторицею окупалось. Козы давали пять литров превосходного молока в день — хватало козлятам
Недели через две малышам в ящике становилось тесно. Их выпускали. И тогда начинался в избе кавардак. Ходьба по полу козлят не устраивала. Им надо было куда-нибудь прыгнуть — на лавку, на кровать, на сундук.
Однажды один акробат ухитрился четырьмя копытцами утвердиться на головке прикрытой шалью швейной машины — бесплатный цирк на дому!
Взрослые прыгуны свои способности развивали. Соседский козел, помню, стоило только пригнуться, норовил без разбегу прыгнуть на спину. И это ему доставляло явное удовольствие. А однажды он собрал толпу любопытных, объявившись на соломенной крыше возле самой трубы. Гадали: как мог забраться? Оказалось, с кучи навоза козел залез на забор и по торцам не очень толстых досок прошел до ветлы, а с нее уже прыгнул на крышу. Обратный путь оказался для козла затруднительным, пришлось его вызволять. И что же, на другой день обладатель апостольской бороды повторил номер — опять его увидели у трубы.
Прародина коз — горы. Жить они приспособлены у самой кромки снегов, где у Природы на учете каждая сухая былинка. Но козам этого корма довольно. По краям пропасти, по скальным уступам, по тонким каменным гребням ходят они в поисках скудной пищи — чуткие, осторожные, бесстрашные в легких прыжках. На третий день от рождения козленок идет за матерью по всем опасным путям.
Дикие козы есть в горах Европы, Азии, Африки, видел я их на Аляске. Считают, родословная домашних коз восходит к азиатскому винторогому козлу. Но вполне возможно, что родня у коз есть в разных местах земли.
Лучше всего домашние козы чувствуют себя там, где есть горы. И не случайно большим числом коз славятся Турция, Греция и Швейцария. Они тут пасутся часто почти безнадзорно.
Были времена, они роднились с горными дикарями, принося крепкое, способное к размножению потомство. Многие козы дичали. Людям это стоило дорого. Козы в буквальном смысле съели леса во многих южных местах Европы, в Малой Азии и Северной Африке, они способствовали опустыниванию земель.
Скотоводство продвинуло коз на равнины. Они тут чувствуют себя вполне хорошо. И все-таки гор козе всегда не хватает. Она ищет любую возможность куда-нибудь влезть: на сарай, на стог соломы, на трактор, на… дерево — у Дона я видел вербу, облепленную козами, как обезьянами…
В библейской древности коз заводили, главным образом, ради пуха, мяса и кож. Знаменитые кашмирские шали и мохеровые шарфы — козий пух. Но издавна славится и козье целебное молоко, особо — парное. В прошлом веке в Европе у двери молочных лавок держали на привязи коз. «Вам сколько?» — спрашивал продавец и надаивал на глазах покупателя сколько надо. А в египетских городах, пишут, еще недавно можно было увидеть женщину, гнавшую улицей три-четыре козы: «Сладкое молоко! Сладкое молоко!» Кому надо было козьего молока, открывали калитки и
Как далеко ушел человек от этого примитивного доения прямо на улице! И что остается в бумажных пакетах от прежней ценности молока?!
И в заключение несколько слов о козьем характере. Умна, подвижна, капризна, задириста и всегда сама по себе. Привязчива к человеку, но может неожиданно дать рогами под зад. Одним словом, коза-дереза.
Фото из архива В. Пескова. 23 января 1993 г.
Снежной зимой
(Таежный тупик)
В конце лета я получил от Агафьи письмо на восьми листах — всякие пожелания, новости, жалобы на болезни и на то, что «никто не летит», изба недостроена, печь надо класть, Лето в горной Хакасии стояло дождливым, летных дней почти не было. Но и зимой вертолеты увидел я дремавшими на приколе.
Как вареные раки, брошенные на холод, заиндевело горбились они на стоянке. Летать некому. Цена — пятьдесят две тысячи за час — неподъемна. Летают только по крайней необходимости. Одна из них — вывозить охотников из тайги.
К этой оказии я и пристроился со своим рюкзаком.
Летим. День из тех, о которых Пришвин сказал: весна света. Тайга нежится на ослепительном солнце под подушками снега. Его так много, что стадо маралов, спугнутых на кормежке шумом мотора, увязает в снегу и останавливается.
Река Абакан на быстринах не замерзает даже в очень большие морозы. И во многих местах по белому полю тянется черная лента воды. Она ведет нас все выше и выше в горы.
Один из охотников ждет прилета на дальней точке за рекой Еринат. И вот уже видим: суетится кто-то у темной груды поклажи. Представляю, каким сладким кажется человеку сейчас шум мотора. Четыре месяца без людей.
Вертолет не садится, лишь зависает, накрывая страдальца свистящей пургой. Летят в открытую дверь подбитые мехом широкие лыжи, ружье, собака, ящики и мешки и, наконец, кошкой влезает в машину леший, заросший рыжей щетиной, в сосульках, пропитанный снежной пылью. «Братцы, чего-нибудь закурить!» Как на войне, предпочел сигарете махорку. Глядит на всех жадно, как будто вернулся из космоса… Ноябрь был мокрым, промысел вовремя не пошел, пришлось сидеть в тайге по февраль. «Ребята, еще табачку…»
Агафья, услышав шум вертолета, вынырнула из-под елок, едва мы коснулись колесами снега. Винт еще крутится, а она безбоязненно семенит к вертолету, благодарно машет варежкой летчикам.
Стихает мотор. И в белой молитвенной тишине слышен отчаянный лай Дружка. Ему, выросшему возле людей, здешнее одиночество на привязи, надо полагать, кажется каторгой. Взвивается на задних лапах от счастья, что видит людей.
Агафья ждет вертолета. «а никого нету».