Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители
Шрифт:
На хуторе Глухом нам показали могилу почившего в этих местах почтенных лет рыболова Михаила Николаевича Харьковского по прозвищу Циклоп. Он был зрячим на один глаз, но никто лучше его не ловил в здешних водах сомов. Неизвестно откуда приехав, старик жил один, добывая средства на жизнь рыбалкой.
Сомы ловились в Волге лучше, чем в Ахтубе, и дед плавал на волжский остров. В ноябре перед ледоставом плоскодонку его опрокинуло ветреными волнами. Старик выплыл на сушу, но погиб мокрый, от холода.
Все это мы знали до того, как бросить якорь на Ахтубе. И, разбивая лагерь, увидели прибитую на старый тополь картонку со словами к нам, приехавшим
Зарею утренней Ахтуба нас одарила таким же уловом, как и вечерняя. Похлебав ушицу, надули мы лодку и отправились «инспектировать» реку.
В полукилометре Ахтуба, как мухами, была обсижена надувными, как наша, лодками. Догадались: там яма, сазанов и сомов, ясное дело, таскают там. Увы, как везде, неразговорчивые рыболовы показали садки с уловом, лишь чуть превышавшим наш, — плотвицы, окуни, густера.
Момент надежды.
Вблизи ямы был натянут канат через реку, вдоль которого три раза по часу в сутки ходил паромчик по виду времен царя Ивана, покорявшего Астрахань. Железным крючком паромщик цеплял канат, и на ручной тяге скрипучий металлический короб перетаскивал на хутор в Займище гостя с его «Жигулями» или местного пастуха с осликом и собакой. Памятуя, что паромщик — лучшее справочное бюро на реке, мы подплыли с ним поболтать. Житель хутора Клоково Николай Федорович Савин улыбнулся нашим расспросам: «Было. Все было, да сплыло. Я вот даже удочки на реку не беру — веселей в бочаге Займища поймать «душмана» (помесь карася с сазаном) — рыба некрупная и, как говорят, «не спортивная», но вкусная».
Полчаса говорили мы с Николаем Федоровичем. По его мненью, и в Волге, и в Ахтубе рыбы в последние годы уменьшилось больше чем в половину. Причина: бесконтрольная ловля всеми возможными средствами и в несколько раз за последнее время выросшее число приезжих удильщиков. Ахтуба сделалась «модною речкой» и стала жертвой своей популярности. Рыбу не только вылавливают, но и пугают ревом моторных лодок и всяких летающих по водам новинок, в частности, скользящими по поверхности «мотоциклами». Некогда тихая и уютная Ахтуба стала шумной, полной всяческой суеты.
А рыба шума не любит. Масса приезжих тонкостей ужения рыбы не знает и, посидев две-три зари на воде, бросает удочки, берется за сеть и «просто тут на воде отдыхает», делая реку еще более шумной.
Прибавим к этому обилие всякого рода кемпингов, пансионатов, «домов рыбака» и приютов ценою в две тысячи за день. В них все городские удобства и, кроме того, естественно, ресторан, костер, где можно самому приготовить уху.
Не поймал рыбы — беда небольшая, тебе за особую плату доставят любую, вплоть до стерлядки и осетров. Для этого есть люди, знающие места, где ловить, способы ловли, и добрые отношения с теми, кто обязан следить за порядком на водах. Похлебав янтарной ушицы, можно порезвиться на «мотоциклах», ревущих на воде, как взлетающий самолет.
Те же, кто ехал сюда за тишиною
Наш интерес к рыбе кончался желаньем поймать на уху, но интерес к месту, где мы оказались, не истощался. Почти прямо против нашего лагеря начиналась прорва, соединявшая Волгу и Ахтубу. В нее нашу лодку мы и направили. Напор воды из Волги направлен был в Ахтубу, и по руслу, промытому невесть когда весенними паводками, Ахтуба получает подпитку реки-матери.
Когда-то здесь ловили такую рыбу, а теперь — все больше плотву.
Берег по левую руку от лодки был обрывистым и высоким. Размытая водой глина вскрывала корни деревьев, свисавших к воде веревками. Ивы и тополя каждый год падают в реку, и надо было плыть осторожно, чтобы не напороться на топляки. На торчавших из воды сучьях сидели чайки, оттеняя белизной оперенья монашеский вид баклана, залетевшего сюда с низовий Займища. Пролетела, на мгновение перекрыв солнце, парочка лебедей, и, чиркая по воде крыльями, низкой и плотной стаей пролетели на Волгу утки. В зеленом распадке берега паслись три лошади с жеребенком, а на горке скучал неведомо как попавший сюда осел — мечта многих владельцев кемпингов и приютов.
А берег справа был низким, на нем, как на Ахтубе, кучками теснились автомобили, палатки, блестели на воде надувные лодки и все те же рвущие тишину «мотоциклы». Синел под деревьями вечерний дымок от костров, лаяла где-то собака. Приглушив мотор, спросили сидевшего на топляке рыбака: «Каков улов?» Ответ был без радости: «Густера и пара лещей…»
И вот мы на Волге. На окрашенной зарею воде маячила одинокая лодка, и шел из Астрахани катеришко. Летал над водой орлан, высматривая у края течения снулую рыбу. Мы развернулись и минут через десять были у лагеря, где Сергей, готовясь варить уху, чистил обещанный нам запиской улов.
Нагретое место
На озерах и реках, где ловят рыбу, сразу увидишь вытертое штанами место, где сидели удильщики. Называется место сижа и манит именно тут размотать удочки и попробовать счастья.
На Ахтубе слово «сижа» не вспоминается — у воды видишь стойбище с большим кострищем, с рогульками для котла над огнем, видишь следы автомобиля, войлоком свалявшееся сено, служившее периной в палатке, и множество разных других примет временного житья.
На выбранном нами месте в коре старого тополя я обнаружил воткнутые разных размеров крючки, иногда с куском лески, и гвозди, на которые, видимо, вешали разные разности. Между двух тополей, подобно перекладине турника, темнела труба — удобно вешать штаны для просушки, котел, рюкзак с едою, чтобы мыши в него не лезли, умывальник, сделанный из пластиковой бутылки. Труба-вешалка вросла в державшие ее тополя подобно колоколу, который в толстовской Ясной Поляне обтек, почти поглотил старый дуб.