Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня
Шрифт:
А у ворот проходной двести мальчишек кричат: «Ти-тов! Ти-тов!» Мальчишки космического городка жаждут автографов. Мальчишки еще не знают пятого космонавта. Когда он проходит, никакого внимания. Зато нас, журналистов, он очень интересует. Вот он вышел из кинозала под руку с Николаевым, плечом к плечу прошли вдоль аллеи и тихо переговариваются. Смотрят какую-то книжку. Валерий в белой рубашке, в спортивных брюках, в спортивных кедах, худощавый, сосредоточенный.
Ночь. Только огонек дрожит в темноте. Один огонек! Кто-то варит, наверное, чай на костре. Возможно, идет какой-нибудь разговор о наших огнях.
В парке под фонарями летают
Люди проходят группами — точь-в-точь гулянье в Сокольниках. Но присмотритесь: гуляют крупный математик, знаменитый физик, конструктор… А вот опять космонавты. На дорожке появляется врач.
— Ребята! — и смотрит на часы. — 10 часов 30 минут!
Космонавты уходят. Огни в их комнате гаснут. Тишина. Но события приближаются. С площадки запуска к космонавтам приехал Главный конструктор. Его провожают благоговейными взглядами. Вдалеке над степью проплывает огонь сигнальной ракеты. Где-то люди не спят и всю ночь не уснут. Люди готовят большую ракету. Люди готовятся. Звенят цикады. Сильно пахнут цветы. Одно окно горит в нашем доме — окно Главного конструктора. Вероятно, мешая ложечкой чай, он думает о дне, который еще не назван нам, журналистам, но, может быть, завтра его уже назовут. Наверно, он думает и о парне, который станет именинником этого дня.
Кто же он? Как прожил свои двадцать восемь лет капитан корабля, которому уже приготовлено место на самой вершине ракеты?
Он считает себя коренным москвичом, хотя родился в маленьком городе под Москвой. В Москве он учился и вырастал. Во дворе живы, наверно, и дворник, и управдом, у которых лет пятнадцать назад чесались руки нарвать уши черноголовому мальчишке, выбивавшему окна футбольным мячом. Ему попадало за чтение книг на уроках, за озорство, за, казалось, нелепые эксперименты в физическом кабинете. Однако родители и педагоги сумели не погасить в мальчишке буйной любознательности. Он с увлечением строит модели морских кораблей. Один их них — ракетный корабль — взрывается в руках испытателя. Опаленные брови, рубашка в дырах, ссадины… Но открыта еще одна, быть может, и не очень большая тайна… Таким был школьник Валерий Быковский.
К девятому классу он твердо решает: «Буду моряком, геологом или топографом, хочу видеть Землю…» Этот характер сразу нащупал летчик, приехавший в школу из первого московского аэроклуба.
— Вы понимаете, летишь… — летчика звали Николай Ерофеев — на самолете он и сам еще не летал, летал на планере, но здорово говорил о полетах.
— А можно попробовать?
…Валерия взяли в полет. Десятиклассник вернулся в школу в горящими глазами.
— Понимаете, летишь… — он рассказывать хорошо не умел, но все, кто знал Валерия, поняли: дорога выбрана.
В десятом классе он вступил в комсомол и вместе с аттестатом зрелости получил свидетельство летчика. Он ушел в жизнь с твердым желанием: летать, летать хорошо.
Ему повезло. После Качинского военного авиационного училища, которое в свое время окончил Покрышкин и сотни других героев войны, он попал в подразделение Героя Советского Союза Георгия Голубева
Валерий хорошо знал, за какие заслуги получил командир Золотую Звезду. Голубев был ведомым Александра Покрышкина. Они вместе вгоняли в землю немецких асов. В части были свои традиции, своя высокая мера летного мастерства. Чернявый лейтенант быстро сравнялся с ветеранами части. Он первым из молодых истребителей стал подниматься в ночные полеты, он уверенно приводил машину к аэродрому только по мерцанию огоньков на приборах кабины.
…Их стояло больше десятка. Разглядывали друг друга с нескрываемым любопытством.
— Ну что же, давайте знакомиться, — чернявый летчик первым протянул руку, — я Быковский.
— Я Титов…
— Я Гагарин…
— Я Николаев…
Тогда они не знали, чья фамилия станет известной первой. У всех было поровну шансов и летать, и быть отчисленными. Никто не мог точно сказать, когда и как придется летать. Космос надо было осваивать на Земле.
Они стояли у центрифуги.
— Кто первый?..
В группе трусливых не было. Но что таит в себе карусель, похожая на ложку с длинной ручкой?
— Дайте попробовать, — первый шаг сделал Валерий…
И в сурдокамеру он первым вошел и вышел из нее победителем. Пошли дни, знакомые нам по рассказам о космонавтах, по репортажам и кинофильмам. Труд. Упорный до соленого пота труд, за которым следил внимательный глаз врача. Кое-кого из друзей первого эшелона отчислили. Он выдержал. Он вышел на гагаринский старт, готовый надеть скафандр. Каждый новый старт приближал и его день. Но каждую новую борозду на космической целине надо было вести и дальше, и глубже. Значит, надо было запасаться большей выносливостью, значит, новые тренировки…
И вот он сидит рядом со мною. Человек, которому двести двадцать миллионов людей доверили показать миру, на что способны их разум и руки, доверили добыть для науки новые знания, доверили показать характер советского человека.
— Какая черта твоего характера помогла осилить дорогу и выйти на этот старт?
Долго молчит. Чертит прутиком под ногами.
— Если отвечать обязательно, я назвал бы настойчивость, желание больше узнать, потребность увидеть новое.
— Кого сегодня ты мог бы назвать с благодарностью?
— Комсомол, если сказать коротко. А если перечислять, я назвал бы много людей.
После дальней поездки на рыбную ловлю, в ожидании ухи окружаем пятого космонавта снова.
— Самый памятный день в жизни?
— Пожалуй, два дня надо назвать: первый раз поднялся на самолете и день рождения сына.
— Последнее комсомольское поручение?
— Лекция у комсомольцев завода о космосе…
Разговор окончился неожиданно. Валерий хитро улыбнулся:
— Я знаю, какие дальше будут вопросы. Так вот, сразу: стихи читаю, но не очень увлекаюсь. Симфонической музыке предпочитаю песни. Читать люблю о летчиках, о геологах, словом, о всех, кому не сидится на месте. До сих пор люблю футбол. С удовольствием постоял бы сейчас в воротах, но разве доктор позволит? У него расписано по часам! Доктор, доктор! Спасите от журналистов! — И побежал по дорожке, озорно оглянулся.
Это было за сорок часов до старта. Знакомый инженер сказал: «Ракета готова».
Едем на стартовую площадку. Бетонная лента дороги.
Последняя остановка. Пятьсот шагов по дороге. Не верю своим глазам. Неужели она? Замедляю шаги. Не хочется скомкать эти несколько минут приближения к ракете. Наверное, с таким же волнением древние путешественники приставали к незнакомому берегу. Наверное, так же космонавты замедлят шаги, приближаясь к Луне.
Кажется, все идет хорошо: сверху один за другим приходят доклады готовности. Диспетчер дает по радио команды, не очень понятные постороннему.