Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова
Шрифт:
— Вы просились на летную службу?
— Да, я хотел бы летать.
— Есть возможность летать… На больших высотах, на очень больших высотах…
Назвали такую высоту, что Владимир подумал: шутят. Стали расспрашивать о семье, о здоровье, о планах.
— Решайте. Советоваться ни с кем не надо — ни с женой, ни с друзьями. Это пока тайна. Решайте сами… Вас вызовут.
Владимир побывал на комиссии медиков и уехал в часть по назначению академии. Он начал уже понемногу забывать о странном и таинственном предложении. Но однажды утром командир части, подняв
Две недели строжайшей медицинской проверки. Малейшая царапина на здоровье — отчислен, отчислен… У Комарова здоровье оказалось отличным. И опять началась учеба.
На первом уроке моложавый офицер нарисовал на доске Землю. В одном месте мел в его руке дрогнул, и Земля получилась похожей на яблоко…
За столом рядом с Комаровым, раскрыв тетрадки, сидели молодые, еще незнакомые парни: Гагарин, Попович, Быковский…
Вряд ли надо рассказывать, как проходила учеба. Все уже знают: математика, центрифуга, сурдокамера, барокамера, парашют, самолет, строгий режим, астрономия, физкультура, еще раз физкультура и опять физкультура, кабина «Востока», космодром…
Для него эта учеба протянулась на несколько лет.
За тридцать лет учебы это были самые трудные годы. И не только потому, что эта лестница от первого урока до ступенек к ракете сама по себе трудная. У него иначе, чем у других космонавтов, сложилась судьба за эти годы.
Есть такое слово у медиков: экстрасистолия.
Владимир услышал это тревожное, непонятное слово после очередной тренировки на центрифуге. Медики глядели на бумажную ленту и перестали говорить при его появлении. Если сердце у космонавта работает правильно, на ленте — ритмичные, похожие на пилу зубчики с равными промежутками. А тут промежутков то два, то совсем нет промежутков — экстрасистолия.
Это слово стало врагом космонавта. До этого он не видел снов. А тут вдруг начало сниться это слово, длинное, как змея. Владимир чувствовал себя здоровым. Все строгие комиссии подтвердили: здоров. И центрифуга не давала более этой пугающей записи. Но медики — народ осторожный. Решили так: пока не найдется объяснения этому случаю, из группы отчислить, положить на исследование.
Отстать от группы, выбиться из колеи после трех лет тренировки, после поездки на космодром дублером Поповича! Может быть, кто-нибудь по-слабее махнул бы рукой — мало ли путей в жизни.
Владимир решил не сдаваться. Он сам прочел десяток книг, говорил с медиками, настаивал на консультациях у специалистов по сердцу. Все подтвердили: здоров. А один совсем молодой медик сумел доказать: при определенных условиях тренировки, при особом напряжении организма в данный момент экстрасистолия закономерна.
В сердце космонавта Комарова нет никаких болезненных изменений. Медики, посоветовавшись, решили вернуть Комарова в «класс космонавтов».
Дядя
Человек победил в борьбе за свою судьбу. Он летит пилотом многоместного корабля. Старт через семь дней. Он, конечно, не может не думать об этом старте. Он держит в руке большое яблоко и, пока я записываю в блокнот, чертит ногтем на яблоке линию. Уснул сын. Спит Ирка, широко раскинув на одеяле руки. Стихают последние ночные шаги под окном. Через семь дней — старт.
Перед тем как попрощаться, задаю космонавту несколько традиционных вопросов:
— Ваше самое большое желание сегодня?
— Лететь.
— Уже известно: на этот раз в корабле будут трое. Во всякой дороге важно иметь надежных спутников. Вы уверены в своих товарищах?
— Да, это надежные, хорошие люди. Они тренировались меньше, чем я, но, я думаю, в дальнейшем и не понадобятся столь длинные тренировки.
— За эти годы учебы и тренировок что было самым тяжелым?
— Ожидание.
— Я уже не первый раз провожаю космонавтов на старт. Удивляюсь спокойствию и хладнокровию. Я бы волновался — такое событие, да и риск есть, наверное…
— Конечно, есть. Даже на телеге есть доля риска: лошадь понесла, например… В нашем деле без риска нельзя. Я спокоен потому, что уверен: все сделано, все подготовлено очень тщательно, самого худшего не случится.
— Остается ли у вас дело, которое надо продолжить, вернувшись на Землю?
— А как же. Вот Ирка спит, Женька. Воспитывать надо. Думаю, и работы по специальности прибавится, а не убавится. Да мало ли у нас дел на Земле.
— И последний вопрос. В наступающем месяце мир будет жить двумя событиями. Вашим полетом и спортивными схватками в Токио. Не хотели бы вы перед стартом сказать что-либо спортсменам через «Комсомольскую правду»?
— С радостью. Как спортсмен я хорошо понимаю, сколько сил надо было затратить, чтобы дойти до такого почетного старта. Уже самый выход на олимпийские стадионы — большая честь для спортсмена. Мы все ждем победы на стадионах в Японии. Мы будем волноваться, будем ждать хороших вестей. Передайте ребятам: счастливых стартов, друзья! Космонавты жмут ваши руки, космонавты уверены в вашей победе.
Такой была встреча за семь дней перед стартом.
Последний разговор с Комаровым состоялся уже на космодроме:
— Чувствуете себя счастливым?
— Да. Последние дни, когда окончательно определился наш экипаж, много всего передумано. Над всеми чувствами преобладает, пожалуй, чувство ответственности и благодарности. Ответственность… Я думаю, много объяснять тут не надо: каждый полет — это венец усилий тысяч людей, за каждым полетом следит весь мир. Благодарность… Сбывается твоя мечта. Много людей за это надо благодарить. В эти дни по-особому чувствуешь себя гражданином великой страны. Я коммунист. Полет для меня, кроме всего, — партийное поручение. Я уверен, что не обману надежд партии… В такие дни чувствуешь себя должником перед всеми. Хочется как можно лучше исполнить долг.